Аномалия. «Шполер Зейде» - Ефим Гальперин

Ошалевший миллиардер оглядывается. Потом смотрит на стоящих перед ним бабу и деда Панченко. Долго. Наконец Финкельштейн натужно улыбается. Дед Грицько и баба Парася улыбаются в ответ. Миллиардер отламывает кусочек хлеба, макает в соль. Жуёт.

– Ну и что ты, «шмок», мне посоветуешь делать? – говорит Финкельштейн на идише скорчившемуся за его спиной Гороховскому. При этом он добродушно продолжает улыбаться деду Грицько и бабе Парасе. – А, «шлимазл»?

Ты посмотри на них. На этих «гоев».[94] И это мои будущие «михитуным»?![95] Даже в страшном сне мне такое бы не приснилось. Ты посмотри на эти «пуным». На эту рожу. «Небех»![96] «Д-е-д-у-л-я», – последнее слово он произносит на русском языке, как говорил Исаак. И продолжает улыбаться.

Все, кто не понимает идиш, улыбаются тоже. Они думают, что всё в порядке.

Не улыбаются Гороховский, Гутман и Саймон Стерн. И ещё перестаёт улыбаться дед Грицько. У него начинают играть желваки на скулах. Он багровеет.

Всё произносимое Финкельштейном переводит вслух для СБУ старушка Броня Марковна. При этом она укоризненно качает головой.

– …И надо мне было вот так жить. Так надрываться… – продолжает Финкельштейн, – чтобы единственного внука. Своими руками… Этим малограмотным, тупым… Ничтожества! «Шлимазойлем»![97]

Старый Рабинович, волнуясь, громко переводит продолжение речи Финкельштейна для мафии.

Все селяне продолжают, ничего не подозревая, радушно улыбаться. Но на слове «шлимазойлем» взрывается дед Грицько. И кричит на чистом идиш:

– Ах ты, «дрек мит фефер»![98] Ты «швицер» и «мудила»! Ты думаешь, умнее всех. «Ди махст а лайтише пуным»!.[99]

Улыбаешься, гнида! И думаешь, что никто тебя не понимает все твои «фойлышэ штыке».[100]

– Оп-па! Говорит! – изумляется милиционер Нечипоренко. Переводит взгляд на ошалевшего Финкельштейна: – Понимает!

Да! Это для Финкельштейна как взрыв бомбы. Он застывает. Улыбка сползает с его лица.

А дед Грицько продолжает. Он выстреливает много слов на букву «Ш», потому что в идиш большинство ругательств как раз на эту букву начинаются.

Финкельштейн краснеет, бледнеет.

И тут кульминационный момент – дед Грицько скручивает сочную «дулю»[101] и суёт её миллиардеру под нос. Все вокруг охают. Не понимая по содержанию, что случилось, но понимая по форме.

Вот после этой «дули» под славную залихватскую хасидскую мелодию «Гоп, казакэс» начинается бесславное бегство Финкельштейна.

Это настоящий исход. Первыми в узкие двери хаты протискиваются сопровождающие миллиардера большие телохранители. Потом он сам, втянув голову в плечи, выскакивает и бежит к лимузину. За ним сопровождающие его лица и Гороховский с Гутманом.

А дед Грицько бежит к калитке и, удерживаемый из последних сил бабкой Парасей, милиционером и мэром Борсюком, достреливает вслед ещё не сказанные слова.

Заливается пёс Полкан. Поднимают гвалт псы по соседству. Из-за всех углов, заборов этот исход наблюдают селяне.

Работают все камеры слежения. С самых разных точек. Из-под забора. С дальнего окна. С высоты птичьего полёта.

Хлопают дверцы машин. Кавалькада трогается с места. Поспевший только уже к концу визита, водитель, толкающий коляску с загипсованным равом Залцманом, разворачивает её и начинает толкать обратно к сельской гостинице.

От экранов мониторов поворачиваются друг к другу полковник и лейтенант. Потом смотрят на старушку Могеншвицер. Та вне себя от возмущения:

– Была бы я помоложе и не в коляске, я бы плюнула в лицо этому зарвавшемуся Финкельштейну. Сволочь! Таки да, падлюка! А дед Грицько – герой! Его речь, мальчики, это речь настоящего мужчины!

– Текст выступления обоих докладчиков в трёх экземплярах! – командует лейтенанту полковник Голодный.

– Для генерала и президента.

– Вот так, Дианочка, надо со всеми мужиками! – восхищённо произносит Юлия Спиридоновна. – «Дулю»!

Селяне обсуждают происшедшее. Успокаивают деда Грицько и бабку Парасю.

На берегу реки, размахивая руками, что-то объясняет Маргарите Исаак. Девушка плачет.

На железной, видавшей виды кровати – без матраца – прямо на сетке, сидит миллиардер. Он в прострации. Вокруг в скорбном сочувствии весь его штаб, в том числе и Саймон Стерн и Мак О'Кинли.

На мониторах картинка оцепеневшего миллиардера с разных точек со всех заблаговременно утыканных в сельской гостинице видеокамер.

Та же картинка на мониторах. Даже более подробно. Камер слежения ведь у мафии больше.

Во дворе, который как раз выходит углом на площадь, собрались селяне. Смотрят на окна гостиницы. Волнуются. Консультируются с дряхлым дедом. А тот поднимает палец вверх и произносит:

– При Николае Втором… Нет хуже для еврея, чем если его дитё пару себе выбирает в другом народе! Вот у нас еврей был. Молочник. Тевье звали. И его дочка за украинского хлопца пошла. Так неделю плакали по ней, как по умершей. И вычеркнули из рода своего.

– Ну! – гудит народ.

– Да-а… – Мэр Борсюк поворачивается к механизатору Петру Онищенко и укоризненно ему говорит: – Это тебе, товарищ Онищенко, не… Захотел – вступил в партию… Захотел – выписался.

У двери в комнату, где в прострации отсиживается миллиардер Финкельштейн, телохранители. Расталкивая их, в комнату вбегает мама Рива Розенберг.

Она причитает на идише вперемежку с английским языком:

– Реб Бэрэлэ! Помогите. Вы всё понимаете, вы всё можете!

Я не переживу! Моя дочка! Ребекка!

В дверях возникают светящиеся от любви Бекки и её избранник Олег Тягнибок по кличке «Мелкий». Один метр девяносто сантиметров.

– Вы слышите!? Вы же родной человек. – Рива тянет к Финкельштейну свой мобильный телефон. – Здесь среди… Вот свёкор на проводе. Сам Розенберг.

Финкельштейн поднимает голову. Берёт телефон. Слушает ор своего друга. Говорит на идиш:

– Шлёма, ша! Ты попался на Шполер Зейде, как и я. А ведь не верил. Вот иди теперь к своему психиатру. Не надо истерики! У тебя в любом случае, как положено! По маме внуки будут евреи. И при таком… – он оценивает взглядом «Мелкого». – мальчике… «Бэзрат Хашем»![102] Это будут «айзэнэр»…[103] Крепкие детки. Так чтобы их было много, и чтобы им всем Бог дал здоровья!

Отдаёт телефон. Телохранители выводят рыдающую маму Риву. А Финкельштейн оглядывает всех своих сотрудников и говорит на английском языке:

– Так! Эмоции в сторону. В тексте этого старика было две-три рациональных мысли. Саймон, сформулируйте!

– Первое! – по-деловому начинает Саймон Стерн. – Утверждение о происхождении миссис Параси. Девочкой она была спасена от расстрела фашистами отцом мистера Григория. Утверждение номер два о внешности мистера Финкельштейна, о его родителях, поведении и воспитании… Это мы опускаем. Утверждение три! Оппонент выразил сомнение в долгосрочности стабильных отношений между Исааком и мисс Маргаритой, мотивируя предположением, что Исаак унаследовал выше опускаемые качества своего деда. Утверждение четыре! В случае предполагаемой уже беременности мисс Маргариты семья мистера Панченко принимает на себя заботы по воспитанию ребенка. «Без ваших "занюханных" миллиардов!» Извините, босс, это согласно тексту. Результат встречи: потеря инициативы с нашей стороны. Гипотетичность возобновления контактов…

– Саймон вопросительно смотрит на босса.

– Предлагаемые действия? – спрашивает Финкельштейн.

– По первому утверждению мистера Панченко я предлагаю…

Закипает работа. Разворачивается система связи. Подключаются компьютеры. Склоняются над приборами походной телекоммуникационной сети сотрудники Финкельштейна. Выставляются антенны международной спутниковой связи.

В фургоне «Молоко», стоящем на взгорке, техники мафии тоже не дремлют. Перехватывается сигнал.

Диана в наушниках переводит для Юлии Спиридоновны результат перехвата:

– Звонок в Вашингтон. Белый дом. Мистер Финкельштейн просит перенести встречу. А это уже звонок королю Саудовской Аравии. Перенос визита. Контакт с Аргентиной. Фирма «Рубине». Отмена делового завтрака…