Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич

— У тебя плохо со слухом?

— Но почему автогонщиком?

— Меня это заводит. Обожаю скорость. В прошлом году кончил универ, как отец хотел, стать историком. Чуток поработал и понял, что умираю от тоски. А гонять на машинах с детства люблю. Вот решил попробовать, стало получаться. Долго рассказывать.

— Я послушаю.

— Нет, надо идти. И так засиделся. Сегодня должен подписать важный контракт. Осталось всего два часа.

Какое совпадение, подумала Дана. У меня сегодня тоже решающий день.

— Мы еще увидимся? — с надеждой спросила Дана.

— Не знаю, скорей всего нет. В ближайшее время я буду сильно занят. А там как карты лягут.

— Веришь в карты?

— Я верю только в себя. Когда ты мчишься на бешеной скорости, надежда только на собственное мастерство.

— И тебя это приводит в восторг.

— Да, — кивком подтвердил Юлий. — Мне нравится ощущать, что я полный хозяин своей судьбы. Возможно, это самый большой кайф.

— Больше, чем секс?

— Больше. Это совсем другое. Ты не поймешь.

— Это еще почему? — обиделась Дана.

— Потому что ты не неслась со скоростью в двести пятьдесят километров в час.

— Не неслась.

— Вот видишь, поэтому нам друг друга не понять. — В голосе Юлия Дана не расслышала даже слабую нотку сожаления. — Я пошел. — Он встал и направился к двери.

Дане очень хотелось броситься за ним, остановить его, но она понимала, что это не в ее силах.

Юлий на мгновение остановился, прежде чем распахнуть дверь.

— Не скучай. Не обещаю, но возможно, иногда буду тебя вспоминать.

Он вышел. Дана смотрела на дверь, за которой исчез ее гость, внезапно пару слезинок упали на скатерть стола. Она не представляла, что ей сейчас делать.

28

К удивлению Даны Гершович пришел не один, а вместе с Мариной. Почему-то Дана была уверенна, что он явится без нее. Впрочем, какая разница.

— Значит это вы Коденцева Дана Валерьевна? — спросил Гершович, войдя в мастерскую.

По мнению Даны вопрос был не самый разумный, в том, что она Коденцева Дана Валерьевна сомнений у ее гостя быть не должно, ведь он специально направлялся к ней. Да еще в компании с ее близкой подругой. Но сейчас такое не слишком удачное вступление к их встрече оставило ее безучастной; после того, как Юлий ушел, не оставив надежду на следующее свидание, ею овладела какая-то безучастность ко всему.

— Да, это я, — подтвердила Дана. — Проходите, Александр Яковлевич. Хотите чая или кофе?

— Мы к вам пришли по другому поводу, — произнес Гершович. — Поэтому давайте займемся делом без промедления. У нас с Мариной каждая минута на счету.

Дана посмотрела на подругу, та, подтверждая слова коллекционера, кивнула головой.

— Хорошо, давайте займемся, — согласилась Дана. — С чего начнем?

Дана сразу поняла, что последняя фраза прозвучала неудачно, так как Гершович изумленно взглянул на нее.

— Как с чего? Мы пришли к вам отобрать картины, так что извольте показать их нам.

— Да, да, извините, — пробормотала Дана. — Сейчас все покажу.

Еще вчера она мечтала об этой встрече с Гершовичем, как школьница о любви, а сейчас он стал ее раздражать. С первой минуты он не понравился ей внешне, а для Даны это всегда было важно. Гершович был маленького роста, почти совсем лысый, с небольшим упругим пузом. Лицо его тоже было не привлекательным, крупный нос далеко выдавался вперед, а щеки некрасиво обвисли. У Даны в голове кружилась навязчивая мысль о том, что она не стала бы заниматься с ним любовью даже за обещание, что он возьмет в свою галерею все ее картины. Достаточно ей одного Нефедова. Но при этом он является одним из лучших и тонких знатоков и ценителей живописи. И почему им не мог быть человек хотя бы немного с более приятной внешностью.

— Я жду, — напомнил о себе Гершович.

Марина незаметно ткнула Дану в бок.

— Что ты медлишь, — недовольно произнесла Аничкова, — мы же договаривались с тобой, что ты заранее отберешь картины для показа Александру Яковлевичу.

— Я отобрала. Вот они, — показала Дана на стоящие у стенки полотна.

Гершович тут же направился к ним и стал пристально рассматривать. Дана стояла неподалеку от него и наблюдала за выражением его лица. Но пока оно ничего не выражало.

Дана впервые с начала их встречи почувствовала волнение. К ней снова вернулось понимание, что в эти минуты вершится ее судьба на многие годы, а, возможно, и на всю жизнь. Она даже на время забыла про Юлия.

Изучение творчества Даны заняло не меньше полчаса. За это время Гершович не проронил ни слова. Затем он отошел от картин и сел на стул. У Даны тут же возникло предчувствие надвигающейся катастрофы.

— Что скажите, Александр Яковлевич? — первой не выдержала Аничкова.

Гершович как-то не слишком охотно посмотрел на нее.

— Вот что вам скажу, Дана Валерьевна, — произнес Гершович. — Марина меня не обманула, когда говорила про вас, что вы хорошая художница. У вас действительно хорошая школа, вы прекрасная рисовальщица. А в наше время это встречается не так уж и часто. Поверьте, я много вижу произведений, это умение постепенно утрачивается.

— Спасибо, Александр Яковлевич, за оценку, — пробормотала Дана, предчувствуя что самое плохое еще только впереди..

— Подождите благодарить. Мне понравились ваши работы, я уже рассказал про их достоинства. Но, увы, мне они не подходят. Я ищу нечто другое.

— Что же именно? — мгновенно ставшими сухими губами спросила Дана.

— Видите ли, меня интересует в первую очередь не мастерство художника, а его умение передать свое эмоциональное состояние, полет его безграничной фантазии, способность переместится в иные миры. Я считаю, что сегодня востребована именно такая живопись. Живописцы прежних эпох продемонстрировали столько мастерства, что его хватит на многие века вперед. Когда я смотрел на ваши полотна, меня не покидало ощущение, что все это я уже видел, что это очередное, да вполне профессиональное, но повторение. Понимаете, Дана Валерьевна, это не ваше искусство.

— Ккого же тогда?

— Тех, кто был до вас. Пусть по своему, но вы повторили их. И таких повторов невероятно много. Что мне с ними делать? Я же хочу заглянуть в ваш внутренний мир. Возможно, вы сами в него еще не заглядывали, но только это и является для меня ценным. Все остальное меня не беспокоит, оставляет равнодушным. Я хочу видеть все, что угодно, самое невероятное, самое абсурдное и неправдоподобное. Одно условие — все это должно быть вашим. Где вы это увидите, найдете, меня не интересует, а вот результат этих необычных поисков — даже очень. Изумите меня, потрясите, заставьте