Дрянь погода - Карл Хайасен

Парсонсы решили, пока это возможно, покинуть клан по собственному желанию. Отец вступил в закрытую для цветных лигу боулинга, а мать рассылала листовки Дж. Б. Стоунера – еще одного известного расиста, который периодически выставлял куда-нибудь свою кандидатуру. Скучная политика не интересовала юного Лестера, и всю энергию полового созревания он обратил к уголовщине. Школу он бросил в свой четырнадцатый день рождения, но вечно занятые родители узнали об этом почти через два года. К тому времени доходы парня от угнанных экскаваторов и бульдозеров вдвое превышали отцовские заработки на ремонте той же техники. Родители предпочитали ничего не знать о занятиях сына, даже когда все кончилось бедой. Мать тревожили дурные наклонности Лестера, но отец говорил, что все парни такие. Иначе не выжить в этом треклятом мире.

Свое прозвище Лестер Маддокс Парсонс получил в семнадцать лет. Он замыкал провода зажигания у фермерского трактора на арахисовом поле, когда за спиной вдруг нарисовался егерь. Лестер вынырнул из кабины и врезал мужику, а тот преспокойно подправил ему физиономию прикладом дробовика «Итака». Парсонс провел в окружной тюрьме три дня, прежде чем врач осмотрел его челюсть, которая сместилась с оси приблизительно на тридцать шесть градусов. Маленькое чудо, что она вообще зажила – до двадцати двух лет Щелкунчик сплевывал обрывки фортепьянной струны.

Тюремная система штата Джорджия преподала юноше важный урок: взгляды на смешение рас лучше держать при себе. Так что когда Авила представил Щелкунчика бригаде кровельщиков, тот промолчал, но отметил, что двое из четырех работяг черны, как гудрон, который им предстояло варить. У третьего рабочего, мускулистого молодого «мариэлито»,[24] с внутренней стороны нижней губы был изящно вытатуирован номер «69». Четвертый кровельщик, белый наркоман из округа Санта Роза, изъяснялся на совершенно непостижимом для Щелкунчика и остальных варианте английского языка. И хотя каждый из четверки обладал длинным списком судимостей, Щелкунчик вовсе не почувствовал в них родственные души.

Все уселись, и Авила бодро начал инструктаж:

– Благодаря урагану сто пятьдесят тысяч домов в округе Дейд нуждаются в новых крышах. Только последний дурак не срубит хрустов с несчастных ублюдков.

План состоял в том, чтобы набрать максимум заказчиков при минимуме фактической работы. Щелкунчику, как обладателю костюма и галстука, отводилось запудривать мозги потенциальным клиентам с помощью мелко набранных «договоров» и взиманию задатков.

– Людям до зарезу нужны новые крыши, – жизнерадостно вещал Авила. – Их заливает дождь. Печет солнце. Жрет мошкара. Чем быстрее они получат крышу над головой, тем больше заплатят. – Он воздел руки к небу. – Господи, кто станет смотреть на цену? Деньги – страховой компании!

Один кровельщик спросил, сколько потребуется ручного труда. Авила ответил, что на каждом доме нужно будет покрыть небольшой участок.

– Чтобы народ успокоился, – пояснил он.

– Что значит – «небольшой участок»? – настаивал кровельщик.

– На дворе август, начальник, – поддержал другой. – Я знавал пацанов, которые загибались от солнечного удара.

Авила заверил, что на каждой крыше достаточно сделать сто квадратных футов, а то и меньше.

– Потом сматывайтесь. Пока хозяева сообразят, что вы не вернетесь, будет уже поздно.

Наркоман пробубнил что-то о лицензии на подряд. Авила повернулся к Щелкунчику:

– Спросят лицензию – ты знаешь, что делать.

– Уматывать?

– Exactamente![25]

Щелкунчика не порадовала его роль ходока по домам, а в особенности возможные встречи с крупными домашними любимцами.

– Придется до хрена болтать черт-те с кем. Я этого терпеть не могу. Почему на себя не возьмешь договоры?

– Потому что я инспектировал некоторые дома, когда служил в муниципальном строительном управлении.

– Хозяева-то про это не знают.

Чанго – личное сантерийское божество Авилы – предупредил его, чтобы вел себя осторожно. Авила возблагодарил бога черепахой и двумя кроликами.

– Мне светиться нельзя, – сказал он. – У строительного управления стукачи по всему округу. Кто-нибудь меня узнает, и нам кранты.

Щелкунчик не понимал – у Авилы и вправду паранойя или ему просто лень.

– А где ты конкретно будешь, пока мы вкалываем? – спросил он. – В офисе с кондиционером?

Кровельщики хихикнули – обнадеживающий знак поддержки. Но Авила поспешил отстоять свою главенствующую роль:

– Никаких «вкалываем». Это не работа, а спектакль. Вы здесь не потому, что можете гудрон варить, а потому, что похожи на тех, кто его варит.

– А как со мной? – не отставал Щелкунчик. – Почему позвали именно меня?

– Потому что не удалось заполучить Роберта Редфорда. – Авила встал, давая понять, что собрание закрыто. – Щелкун, а как ты сам-то думаешь, почему? Чтобы народ платил наверняка. Comprendre?[26] Один взгляд на твою перекосоебленную морду, и понятно – ты при делах.

Наверное, обычный уголовник воспринял бы это как комплимент. Но не Щелкунчик.

Все матрасы в доме Тони Торреса промокли насквозь, поэтому Эди с оценщиком расположились в кресле-трансформере. Секс получился шумным и опасным. Фред Дав сильно нервничал, и Эди приходилось помогать ему на каждом шагу. Потом он жаловался, что у него, кажется, сместился позвонок. Эди подмывало ляпнуть, что при его активности вообще трудно было чему-нибудь сместиться, но она сказала, что в смысле умения и размеров он – настоящий жеребец. Подобная стратегия редко подводила. Ублаженный Фред заснул, уронив голову ей на плечо и запутавшись ногами в подножке, но прежде обещал составить до наглости липовый отчет об ущербе в доме Торреса и разделить страховку с Эди Марш.

Перед самым рассветом Эди услыхала жуткую суматоху на заднем дворе. Выяснить, что там происходит, не представилось возможным из-за навалившегося на нее оценщика. Судя по визгу, Доналд и Марла взбесились. Инцидент завершился шквалом жалобного тявканья и ревом, от которого волосы встали дыбом. Эди не шевелилась до восхода солнца. Затем потихоньку растолкала Фреда, и тот запаниковал, потому что забыл накануне отзвониться в Омаху жене. Эди велела ему закрыть варежку и надеть штаны.

Они пошли на задний двор. От карликовых такс остались лишь поводки и ошейники. Вся лужайка Торреса взрыта. На сырой земле, будто развороченной граблями, виднелись глубокие следы огромных когтистых лап.

В один легко поместился ботинок Фреда.

– Господи! – выдохнул оценщик. – У меня размер десять с половиной!

– Что за зверь мог оставить такие следы? – спросила Эди.

– Похоже, лев или медведь, – ответил Фред и добавил: – Правда, я не охотник.

– Можно мне с тобой? – попросила Эди.

– В «Рамаду»?

– А что – женщин туда не пускают?

– Эди, не нужно, чтобы нас видели вместе. Если мы собираемся затеять это дело.

– Ты оставишь меня здесь одну?

– Послушай, мне жаль твоих собак…

– Это не мои собаки, черт бы их побрал.

– Эди, прошу тебя.

Круглыми очками Фред напоминал серьезного молодого учителя английского, который преподавал у Эди в старших классах. Тот парень ходил в мокасинах «Басс» без носков и помешался на Т.С. Элиоте.[27] Эди дважды трахнула его в учительской, но он все равно поставил ей на выпускном экзамене тройку, потому что Эди, как он утверждал, «совершенно не поняла смысла «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». С тех пор в Эди Марш глубоко укоренилось недоверие к мужикам с ученым видом.

– Что значит, «если мы собираемся затеять это дело»? – спросила она. – Мы уже договорились.

– Да, конечно. Договорились, – ответил Фред и поплелся за Эди в дом.

– Как быстро ты сможешь все провернуть?

– Я подам отчет на этой неделе…

– Стопроцентный ущерб?

– Да, так.

– Сто сорок одна тысяча. Семьдесят одна мне, семьдесят тебе.

– Хорошо. – Фред выглядел довольно уныло для человека, которому вдруг привалила удача всей жизни. – Меня все же беспокоит мистер Торрес…

– Я уже вчера сказала – Тони попал в серьезный переплет. Вряд ли он вернется.

– Но ты еще говорила, что в Майами может объявиться миссис Торрес – настоящая миссис Торрес…

– Потому тебе и нужно побыстрее. Скажи там у себя, что дело неотложное.

Страховой агент поджал губы.

– Эди, сейчас все дела неотложные. Все-таки ураган.

Эди невозмутимо наблюдала, как Фред одевается. Целых пять минут он потратил, пытаясь разгладить измявшиеся в любовном угаре слаксы «Докерс». Потом попросил принести утюг, и Эди напомнила, что электричества нет.

– Может, угостишь меня завтраком? – спросила она.

– Я опаздываю на встречу в Катлер-Ридже. Там у одного бедного старика «понтиак» забросило на крышу дома. – Фред чмокнул Эди в лоб и наградил непременным после ночи близости объятьем. – До вечера. В девять нормально?