Жеводанский зверь - Эли Берте

– Мосье Леонс, – спросила взволнованная Кристина, – что с вами? Вы ранены? Боже мой, Ваше платье разорвано, я вижу кровь…

– Это ничего, почти ничего, – возразил Леонс, пытаясь улыбнуться, – простая царапина жеводанского зверя.

– Зверь, зверь, опять зверь! – вскричала Кристина, топнув ногой с каким-то отчаянием.

– Это чудо, что мы еще живы, дочь моя, – сказал приор, упавший в кресло со стоном усталости, – этого бедного мальчика чуть не растерзал проклятый жеводанский зверь.

– Леонс, мой милый Леонс, правда ли это? – участливо спросила Кристина.

И все тут же заметили, каким особенным тоном эта девушка, так плохо умевшая скрывать свои чувства, произнесла эти слова.

Молодой человек продолжал слабо улыбаться.

– Дядюшка преувеличивает вред, – пролепетал он, – завтра, вероятно, все пройдет.

– Этот зверь, – сказал барон презрительно, – о котором столько говорят, более страшен, чем опасен, раз люди, которых он якобы разрывает на клочки, на самом деле находятся в добром здравии.

Леонс не ответил на это замечание и отвернулся, но приор бойко сказал:

– А, барон Ларош-Боассо, это вы? Как видите, оставив нас одних безоружных в Меркоарском лесу, вы почти достигли своей цели. Точнее, достигли бы, если б Господь нас не хранил! Пусть он простит вас за ваше жестокосердие!

– Это значит, что вы меня не прощаете? – надменно спросил барон. – Впрочем, мне ваше прощение совершенно без надобности.

По настоятельным просьбам Кристины де Баржак Бонавантюр вкратце рассказал, как туман стал причиною того, что они заблудились в лесу; как лошаки, испуганные внезапным воем, поскакали сломя голову; как, наконец, Леонс был выбит из седла и неминуемо погиб бы, если б Жан Годар не подоспел вовремя со своей собакой.

– Жан Годар будет вознагражден! – тут же решила Кристина де Баржак. – Слышите ли вы, кавалер? Я делаю его с этой минуты главным пастухом во всех моих поместьях. Но посмотрим вашу рану, Леонс; сестра Маглоар и я, мы знаем несколько хирургию; мы можем сделать первую перевязку, пока поедут за доктором в город.

– Как, графиня, вы хотите сами, при всех…

– Полно ребячиться. Уж не принимаете ли вы меня за смешную жеманницу… Я этого требую!

В то же время с непреодолимым самовластием она раскрыла грубый плащ, в который был закутан Леонс. Бархатный костюм, как мы знаем, был разорван, сквозь него виднелось белое плечо юноши; а когда сняли окровавленные платки, которыми была сделана первая перевязка, из широкой и глубокой раны вновь пошла кровь.

– Опасная рана, – сказала Кристина, побледнев и преодолевая волнение. – Сестра Маглоар, скорее перевязку и холодной воды… Потом принесите мне корпии и нашего фамильного бальзама… Почему мешкают эти глупые служанки?..

– И это, – решительно сказал барон, проскользнувший между любопытными и рассматривавший рану Леонса, – и это укус большого волка? Клянусь честью дворянина, я не могу допустить ничего подобного… Такое животное, как жеводанский зверь, способный раздробить кости одним ударом челюсти, сделает на коже своими когтями борозды в два дюйма глубиной. А где же знак тех огромных зубов, тех железных когтей, которые унесли уже столько жизней? Я ссылаюсь на всех охотников, слышавших меня, на всех, кто мог видеть страшные раны, которыми покрыты собаки после охоты на волков, – это отнюдь не следы волчьих зубов.

Подозрение, заключавшееся в этих словах, возбудило в Леонсе некоторое волнение.

– Признаюсь, – отвечал он, – что оглушенный нападением, запутавшись в терновнике, я не мог обернуться, чтобы увидеть…

– Ага, – перебил Ларош-Боассо, – вы уже не так уверены… Притом, что это за волк, который сам объявляет о себе воем, прежде чем нападет? Это не может быть жеводанский зверь, который, по слухам, молча нападает на свою добычу и уносит ее. Еще раз я обращаюсь к опытным охотникам, здесь присутствующим, вероятно ли, чтобы свирепое животное…

– Но тогда, барон, – возразил с нетерпением приор, – скажите нам – раз вы столь опытны в подобных вещах – какое животное испугало наших лошаков и ранило моего бедного племянника? Рана существует, она не пригрезилась ему!

– Кто знает, – сказал с насмешкой Ларош-Боассо. – У страха глаза велики… Сломанная ветвь очень могла расцарапать таким образом белое плечико вашего юноши, а если уж надо приписать эту царапину какому-нибудь лесному зверю, я скажу, что это была дикая кошка, куница, волчонок, еще сосущий свою мать, но уж ни в каком случае не такой страшный, огромный волк, как жеводанский зверь!

Это мнение, столь ясно выраженное, возбудило прения между присутствующими, и они начали перешептываться. Даже сам приор поколебался в своем убеждении.

– Правда, – сказал он, – что ни я и никто не видел зверя, но мне кажется невозможным…

– Вы слышите, господа? – перебил барон с торжествующим видом. – Они сознаются, что никто из них, поглощенных собственным страхом, не видел зверя… Решительно, преподобный отец и его племянник слишком поспешили представить себя страдальцами, и вся это прекрасная история, как вы все видите, оказывается простым падением с лошака!

Эти исполненные презрения слова, хоть и были сказаны небрежно, заслуживали строгого ответа со стороны приора, но Бонавантюр только пожал плечами, равнодушно взглянув на торжествующего Ларош-Боассо.

Кристина де Баржак не принимала никакого участия в этом разговоре. Поглощенная заботой, которой она окружала раненого, девушка, по-видимому, не слушала речей барона. Сама промыв рану, она наложила повязку, приготовленную сестрой Маглоар, очень опытной в подобных вещах. По окончании перевязки, Леонс хотел было поблагодарить хозяйку, но то ли тайное волнение слишком растревожило его, то ли потеря крови вызвала непреодолимую усталость – язык его запутался, в словах, глаза закрылись, и он лишился чувств.

– Праведный Боже! Он умирает! – закричала испуганная Кристина. – Неужели эта рана так опасна, что угрожает жизни? Сестра Маглоар! Преподобный отец!.. Сделайте что-нибудь!

Прибежали испуганные слуги, не знающие, что делать.

– Ба! Это всего лишь обморок, – спокойно сказал Ларош-Боассо. – Брызните ему в лицо водой; обыкновенно это заставляет опомниться нежных щеголих.

Но, несмотря на тут же предпринятые меры, обморок не проходил.

– Леонс, мой бедный Леонс! – говорил приор со слезами на глазах.

– Леонс, друг мой!.. Мой любимый брат, очнись! – звала Кристина, наклоняясь к нему.

Наконец эти слова как будто начали действовать: молодой человек вздохнул и открыл глаза.

– Слава богу! Он жив! – обрадовалась Кристина.