Дом, который построил Джек (СИ) - Роу Анна Мария

— Вы так думаете? — тут же забыла про разногласия довольная и гордая родительница. — Я хотела купить ей точную копию такого же как был у детей Императрицы, но это оказалось так сложно! Хотя тут мне невероятно повезло, когда я готовила дом к переезду, то на чердаке обнаружила ту миниатюру. Уже с мебелью, с текстилем и даже фигурки людей были. Такая прелесть!

— Не спорю. Точная копия вашей семьи. Вам не показалось это странным?

— Ну скажете тоже! Там был какой-то джентльмен и две дамы в старинных нарядах. Элена, кажется, до сих пор с ними играет. А никаких больше кукол мы ей не заказывали. Хотя я бы не отказалась обновить ей гостинную и библиотеку. Все-таки там просто муляжи книг. А вот в домике Императрицы книги хоть и были миниатюрными, но самыми настоящими. И сонеты Шекспира там были, и рассказы Диккенса.

По дороге в выделенные им аппартаменты Кристабель красноречиво не проронила ни слова. Барон Эрттон так же был мрачен и молчалив. И дело не в том, что сказать им двоим было нечего. Говорить в присутствии горничной не хотелось. А расспрашивать служанку… Ну не все готовы были откровенничать, как повариха и ее поваренок.

Горничная Марта, убедившись, что у ее услугах не нуждаются, ушла. Кристабель начала разбирать вечернюю прическу, чтобы переплести волосы в простую косу. Переодеться в домашнее платье она решила, когда придет Миранда. Не у Оскара же просить.

А тот снял фрак, оставшись с белоснежных жилете и рубашке, черных брюках и остроносых туфлях. Несколько раз прошелся по комнате, то и дело бросая какие-то странные взгляды. Потом не выдержал.

— Почему вы взялись ее защищать?

— Нет, — Криста не выдержала. — Почему это вы не взялись ее защищать?! Почему оставили бедную девочку на растерзание? Неужели у вас не нашлось ни одного слова поддержки своей воспитаннице? Хоть какой-то знак, что она не должна противостоять им в одиночестве!

Хотя… Что с него взять! Он же обычный светский сноб, как бы не хотелось видеть в нем что-то живое и неравнодушное! Ничем не отличался и не отличается от всех остальных джентельменов. Которые, конечно, весьма любезны и учтивы. Если ты не отличаешься от всех остальных роз и фиалок, украшающих гостинные высшего общества.

Если же нет…

На минуту, горькую и бесконечно-тоскливую, Кристабель опять оказалась там, в слишком светлой, слишком огромной, слишком пустой зале. Семейство Брайн-Свифтов считалось в Эйданбурге предствителями высшего света и пропускать вечера в их доме считалось плохим тоном. Или это было на балу у Мак-Майерсов?

Первый вечер. Выход в свет.

Платье цвета айвори, со вставками из старнинного кружева, тонкого, как паутина. Его шили лучшие портные, ухитрившиеся сделать так, чтобы перекошенные плечи дебютантки не так были заметны.

Белые короткие перчатки, чуть закрывающие косточку. Нитка жемчуга на шее. И жемчужные звезды в волосах. Их привезли по специальному заказу из Люнденвика.

Туфли без каблука, хоть это и против правил. Потому что даже каблучок на три сантиметра становился для Кристабель Гордон-Эванс настоящей пыткой. Через пять минут начинали ныть колени, а потом боль переходила в позвоночник и стреляла там, как пушки в Тауре.

Улыбаться становилось просто невыносимо. Но улыбку требовали.

Как и изящность танца.

Первого и единственного.

С юношей, почти мальчиком, который потоптался с ней с ней на открытии вечера в неком подобии вальса. Он был знакомым их семьи и считал, что хромоногой и не очень привлекательной девушке и так слишком повезло.

А то, что она больше года, превозмогая боль училась танцевать… И могла танцевать только вальс. Ну кому инетресно, сколько ограничений она преодолела, чтобы хоть недолго находиться без трости.

И стоять у стенки.

Не опираясь, не присаживаясь. Ровно держа спинку и улыбаясь.

Все равно ей никогда не скользить в летящей польке или мазурке. Она не так изящна, как та дочь графа с приданым, о размере которого идут слухи один другого противоречивее. Ее смех слишком резок и неприятен. Да и шутки по большей части ей не смешны, а говорить о погоде она не может дольше трех минут.

Первый бал.

И единственный.

Кристабель постояла у стенки с полчаса и потеряв, надежду, что ее кто-нибудь пригласит, ушла в галлерею. Девушка приветливо улыбалась, когда ей представляли каких-то людей, выслушивала их комплименты, что-то говорила в ответ.

Но… никто рядом с ней не задерживался. Не сказал больше того, что предписывал этикет. Не прашивал о ней и ее интересах. Будто и не было ее тут.

Она старалась не хромать, идти плавно и бесшумно.

Возможно, ей удалось не только второе, но и первое. По крайней мере, несколько джентельменов, занявших столик в углу террасы ее не заметили.

А Криста… Криста просто осталась в тени, за какой-то статуей. И слушала разговоры, не предназначенные для девичьих ушек.

Там были парочка офицеров, вхожих в дом ее отца, его знакомые, с которыми он вел дела, местный маг и его приятель из столицы. Тот, которого представили как барона какого-то там Эрттона.

На столике стояли полупустые бокалы, бутылка вина, явно не первая и не последняя, остатки закуски.

Приезжий маг показывал фокусы, заставляя густое вино литься в бокалы, а сыры сворачиваться в замысловатые человеческие фигуры, вызывавшие в мужчинах лишь смех и едкие замечания.

Сырные человечки дергались, карикатруно двигались, кланялись и, кажется, даже что-то пискляво говорили.

— О! Прелестно! — раскраснелся офицер постарше.

Он часто заходил на чай в дом Гордонов-Эванс и всегда приносил Кристе маленький сувенир. В знак расположения и симпатии, как он говорил. Странно, теперь девушка не смогла бы вспомнить даже его лица. А ведь тогда подаренная им книга о путешествиях казалась знаком, намеком на… понимание? Он ведь всегда так внимательно слушал ее попытки сказать что-то, поделиться тем, что она прочла и узнала. И совсем не смеялся над тем, что она интересуется не девичьими темами. Или не разбирается в способах приготовления пудинга и варенья.

— Просто прелестно! Вылитый мэр!

Человечек из сыра приосанился, оправил сюртук и что-то важно пропищал. Джентельмены покатились от хохота.

— А теперь его дочку! — бросил кто-то из собравшихся.

Фигурка поплыла, раздалась в ширь, а потом смялась в шарик, из которого магия послушно вылепила нечто тонкое в пышном платье. “Леди” приложила руку ко лбу и картинно собралась упасть в обморок.

— Не, — офицер утер красное лицо. — Так не интересно. Что она, что еще кто-то. все одинаковые. Попробуй… О! Кристабель Гордон. Вот кто забавен…

Он ссутулился, сгорбился, руки опустились до земли и сделал несколько шагов. И стал до жути похож на орангутанга, которого в прошлом году показывали в передвижном зоопарке.

— Да ты сам ее видел!

— Простояла весь бал у стенки!

— Да кто с ней танцевать будет! С хромой уродиной!

Под смешки и едкие коментарии из сыра вылепилась нескладная худая девушка, которая отчаянно жеманничала.

— Да как живая! — воскликнул кто-то. — Вот уж точно, правду говорят, что маги могут видеть душу!

— Вот! Она точно также улыбается. Словно хочет понравится!

— Да кому она может нравится?!

Барон Эрттон усмехнулся, и его сырный голем похромал в сторону, а потом начал танцевать, подволакивая левую ногу.

— Не, она вроде на правую больная, — прокоментировал тот самый военный, который не только книги дарить умел, но и кружить головы юным девам, а также вводить в заблуждение их отцов.

Уходить Криста тоже умела бесшумно.

Когда на завтрашнее утро лорд Гордон сообщил дочери, что к ней сватается хорошо известный ей офицер, то был весьма удивлен ее отказом

— У Миранды особая судьба, — как сквозь вату доносился голос барона. — и ей нужно уметь самой постоять за себя! И отвечать за свой язык тоже она должна сама. — А потом вдруг сощурился и добавил. — И не нужно думать, что ваши ситуации похожи!

— Почему вы так решили? — бровь картинно вверх. Голос равнодушный. Неужели вспомнил? Вот несколько дней вел себя так, будто впервые увидел и вспомнил?