Питомник. Книга 2 - Полина Дашкова

Первым опомнился пианист. Он встал, подошел к старику, обнял его за плечи. Они были одного возраста, одного роста, но пианист выглядел крупнее, крепче.

– Вова, ну что ты? – спросил он Пнырю и заглянул ему в глаза. – Не факт, что он там. Не факт, понимаешь?

– Я чувствую, – прохрипел Пныря, – я слишком привязался к нему, слишком люблю его, гаденыша, своих-то нет.

– Да что ж ты его хоронишь раньше времени? – покачал головой пианист. – Отправь ребят, пусть все узнают. Сотовый при нем?

– Сотовый есть, и ребят я отправлю. Но только все и так ясно, я чувствую, Михалыч. Это не просто взрыв. Это по мою душу…

– Кто? – шепотом спросил пианист.

– Желающие найдутся.

– Кто слышал, что ты собираешься в галерею? – уточнил пианист. – Вспомни, кто слышал, но не знает, что тебя там нет?

– Молодец, Михалыч! – Пныря вдруг распрямился, глаза его сухо, страшно блеснули из глубоких глазниц, он схватил со стола радиотелефон и, уже набирая номер, рявкнул охранникам: – Ну, что застыли? Сева, дуй туда, к оцеплению, Коля, проверь машину и здесь все еще раз хорошенько проверь. Петра вызови срочно.

– Так это… – растерянно моргнул охранник Сева, – Петр Петрович в отпуске, в Испании. Только вчера улетел.

– Пусть назад летит! – рявкнул Пныря так, что задрожала посуда. – Чтобы к вечеру явился!

Телефон племянника был отключен. Зато Петр Петрович, начальник Пныриной службы безопасности, ответил тут же. Охранник передал трубку Пныре. Судя по звуковому сопровождению, Петр Петрович находился в этот момент на пляже.

– Хорошо, вылетаю ближайшим рейсом, – ответил он без всяких вопросов и возражений.

Пныря отбросил телефон и посмотрел на часы. Именно сейчас, сию минуту, его племянник Геннадий Николаевич Ларчиков должен был явиться в ресторан обедать. Пныря залпом выпил холодный апельсиновый сок. Больше всего ему сейчас хотелось заткнуть свою проклятую интуицию, как затыкают уши, но десятилетия бурной воровской жизни с отсидками, голодовками по сорок дней, перестрелками, предательствами, горой трупов союзников и противников даром не проходят. Чутье старого вора обострилось до невозможности. Он, как троянская царевна Кассандра, умел предчувствовать опасность и беду. Пророчествам мифологической красавицы никто не верил, а безошибочному чутью вора Пныри доверяли многие. И правильно делали.

Через несколько минут у входа в ресторан завизжали тормоза. В зал ввалились двое накачанных молодых людей. Их лица и белые рубашки потемнели от крови и копоти. Они были легко ранены осколками разбитого окна, но отказались от помощи, с трудом прорвались через милицейское оцепление.

В момент взрыва надежные охранники, которым была доверена драгоценная жизнь Генаши, пили пиво в баре торговой галереи. Гена Ларчиков сам отпустил их отдохнуть, он был скромным и добрым. Его смущало внимание, которым окружил его в Москве дядя, и он старался облегчить жизнь охранникам.

– Отдохните, ребята, – сказал он им за десять минут до взрыва, непосредственно в антикварном отделе, – здесь пусто, да и кому я нужен?

Воронежскому скромному инженеру хотелось побаловать свою молодую красавицу жену, привезти ей из Москвы что-то настоящее, старинное. Дядя Вова отвалил ему кучу денег на подарки. Он хотел спокойно, без спешки, выбрать украшение для любимой, это дело сложное, можно сказать, интимное, а ребята топтались за спиной и мешали сосредоточиться.

– Там бар на третьем этаже, идите, глотните холодного пивка, – предложил он охранникам.

Потом, сразу после взрыва, они выбрались из-под осколков и поспешили к Генаше. Вокруг была паника, крики, дым. Они упрямо делали племяннику искусственное дыхание, как если бы пытались спасти собственную жизнь. Но было поздно.

Пныря, увидев охранников без Генаши, не сказал ни слова. Уронил лысую голову на руки и тихо завыл, как побитый пес.

Сестрички давились от смеха, корчились, словно у обеих прихватило животы. Брызнули слезы, потекла тушь, и пришлось снять темные очки. Они пытались успокоиться, но стоило им взглянуть друг на друга, и накатывала новая, мощная волна хохота. Они шли по Большой Бронной и поддерживали друг друга, чтобы не упасть.

На Патриарших они отдышались. В начале бульвара был ларек, в котором продавались сардельки-гриль с жареной картошкой. Рядом стоял единственный столик. На солнечной стороне народу оказалось мало, а у ларька вообще никого, только одинокий пожилой толстячок читал газету на ближайшей лавочке.

Они заказали сардельки, купили две банки воды, одновременно упали на раскаленные пластиковые стулья, одинаково поморщились и охнули, вскрыли металлические банки с теплой колой, поднесли к губам. Света бросила на стол пачку сигарет.

– Ирка, доставай свой «Ронсон». У моей «Зиппо» горючее кончилось.

– Так быстро? Чего же ты не заправишь? – Ирина принялась рыться в сумке в поисках зажигалки.

– Наверняка уже потеряла, – усмехнулась Света, наблюдая, как сестра вытаскивает косметичку, щетку, газовый баллончик, пустой флакон из-под туалетной воды «Чарли», скомканный пакет от чипсов, несколько мятых пустых полиэтиленовых мешков, роман-ужастик в мягкой кроваво-черной обложке, нераспечатанную прозрачную упаковку с колготками, – ну что, барахольщица, потеряла? Классная была зажигалочка, покупай тебе после этого хорошие вещи. Ладно, вон тетенька нам ручкой машет, наши сардельки готовы. Я пойду, заберу, заодно попрошу зажигалку, а ты пока, уж будь добра, убери все со стола.

– Сардельки дрянные, из мяса дохлых собак, – проворчала Ира, – надо было пойти в «Макдоналдс».

– Ну, привет! Сама же сказала, что ненавидишь американскую жрачку.

– Там пирожки вполне приличные, и картошечка… – Ира принялась сгребать свое хозяйство назад, в сумку. – А вообще здесь лучше. Тихо, народу никого.

– Ну, куда ты суешь назад всякий мусор? Дай, я выброшу. – Света поднялась, прихватила пакет от чипсов, пустые мешки, флакон.

– Эй, подожди, там еще осталось на донышке!

– Нет там ничего. Барахольщица несчастная… – Света взглянула на сестру сверху вниз со снисходительной нежной улыбкой, но вдруг застыла и нахмурилась. Из сумки показался уголок небесно-голубого шелковистого бархата и тут же скользнул назад, как живой. – Совсем офигела? – произнесла она одними губами.

– Свет, ну ведь жалко, – Ирина подмигнула и виновато пожала плечиком, – оно такое красивое, так идет мне, и тебе тоже. Нам ведь такое в жизни не купить, полторы тысячи баксов… все равно бы пропало… Свет, ну ты чего? Нам ведь вообще выйти не в чем.

– Куда выйти? Думай, что говоришь! Заверни в мешок и выкини в урну.

– Ни за что! – помотала головой Ирина.

– Девочки, вы сардельки свои заберете или как? – закричала продавщица.

– Да, сейчас! – рявкнула Света, еще раз грозно взглянула на сестру и направилась к ларьку.

Когда она вернулась, со стола все было убрано. Ира сидела, обняв свою белую вместительную сумку, и смотрела на сестру преданными сверкающими глазами.

Обе молча принялись пилить вилками толстую розовую шкурку сарделек. Но ничего не получалось, девочки отложили вилки и стали есть прямо так, руками, не только сардельки, но и жареную картошку. Они успели здорово проголодаться, ели с жадностью, набивали полные рты, размазывали кетчуп по губам. У Иры упал хлеб, и она, подняв кусок с асфальта, тут же запихнула его в рот.

Аккуратный толстячок поглядывал на них с любопытством. Он сразу обратил внимание на двух красоток-близняшек и был немало удивлен, заметив, что едят они, как голодные бомжата, грязно, некрасиво. Жрут, а не кушают, при этом движения их совершенно синхронны, словно они – зеркальные отражения друг друга.

Мигом покончив с сардельками и картошкой, обе блаженно откинулись на спинки стульев и закурили.

– Светуль, я все-таки не буду его выбрасывать, ладно? – плачущим голосом произнесла Ира. – У меня просто рука не поднимется.

– Нет, – Света решительно тряхнула волосами, – лучше забудь об этом платье. Мы не можем так рисковать. Не имеем права.

– Ну, Светуль, – всхлипнула Ира, – там ведь никого не осталось. Кто узнает? Ты не думай, я не собираюсь в нем по Москве шляться, я ведь понимаю...

– Умница, – криво усмехнулась Света, – ну и зачем оно тебе, если ты все равно никуда не сможешь его надеть?

– А чтоб было! Должно быть у женщины платье от «Шанель», иначе это не настоящая женщина. – Ира шмыгнула носом, на глазах у нее выступили слезы. – Нет, ну правда, Светуль, мы с тобой заслужили, чтобы у нас было такое платье, одно на двоих. Можно надеть дома, на несколько минут, когда никого нет, просто повертеться перед зеркалом. Ну, ты посмотри на него! – она загасила сигарету, еще раз вытерла руки салфеткой, расстегнула сумку, осторожно вытянула небесно-голубое, невесомое, бархатно-шелковистое чудо, нежно погладила ткань, приложила к щеке.