Проза (1966–1979) - Юлия Друнина

Придя домой, Тихон виновато проползал на брюхе путь от забора до конуры. Несколько дней он отлеживался, зализывая раны, — физические и душевные. Потом все повторялось сначала.

Алиска стала вялой, угрюмой, непохожей на себя.

И вот однажды, нагулявшись, Тихоня как ни в чем не бывало снова появился в вольере. Мы ожидали взрыва восторга со стороны Алиски. Но она и ухом не повела — в буквальном смысле этого слова. Напрасно пес заигрывал с ней, пытаясь вовлечь в обычную веселую возню. Алиска только скользнула по нему пустыми глазами, широко зевнула и неторопливо затрусила в свой дом.

Раннее утро. В руках у меня миска с едой.

Завидев меня, проголодавшаяся за ночь лисичка начинает метаться по вольеру. А когда я вхожу внутрь, она прыгает на меня, как веселая собачонка, и от нетерпения дергает зубами подол моего платья.

Затем я чищу вольер, а Алиска мне мешает: с ожесточением набрасывается на грабли, которыми я выгребаю загрязненное сено, «мышкует», охотясь за моими ногами.

Потом я беру работу и, если позволяет погода, ставлю в вольер легкий раскладной столик с обгрызенными Алиской ножками и такой же раскладной стул.

Я не хочу терять ни одного часа контакта с Алиской — ведь каждый час работает на меня, сближая нас.

И затем мне хорошо думается здесь, в вольере. Странно, но факт: его сквозные стены ограждают от суеты и забот.

А корсачишка, которая требует к себе внимания, яростно набрасываясь то на ножки стола, то на мои ноги, не мешает внутренней сосредоточенности. Я рассеянно вожусь с ней, продолжая думать о своем. Мне радостно, что есть на свете существо, которое я могу защитить от всех невзгод.

(Так мне казалось тогда. Как будто можно защитить кого-нибудь от неумолимой связи закономерного и случайного, ранее называемого судьбой!..)

Иногда я брала Алиску с собой в лес. Приходилось нести ее, как младенца, на руках — к поводку она так никогда и не привыкла. Алиска обожала эти прогулки. Ведь она была любопытна, как мартышка, а в лесу на каждом шагу столько интересного.

Однажды мы отправились с ней в обычную нашу прогулку. Стоял тихий грустноватый полдень бабьего лета. Уже поразъехались дачники, лес отдыхал от транзисторов. Мы шли по прямой, как автострада, просеке. Светились стволы берез, слепило небо, оглушала тишина. И вдруг — женский крик. Я оглянулась. По просеке прямо на нас молча карьером летел громадный, ростом с теленка, лохматый белый пес. Я узнала Пирата — свирепую южную русскую овчарку.

Не только местные мальчишки обходили стороной роскошный яблоневый сад, охраняемый Пиратом, но и взрослые люди, отнюдь не претендующие на чужие яблоки, боязливо косились на ограду, вдоль которой, скаля желтые клыки, метался здоровенный, до глаз заросший белой косматой шерстью зверь.

И вот это страшилище летело сейчас на нас. Следом, сильно отстав, бежала на высоченных шпильках толстая, рыхлая дама. Она кричала, размахивая поводком, пес зловеще молчал.

Расстояние между нами катастрофически сокращалось. Спасаться бегством было глупо — опаснее, чем оставаться на месте и попытаться занять Пирата светскими разговорами до тех пор, пока не прибудет его хозяйка с поводком. И главное — стараться не показать своего страха.

Но Алиска еще успеет удрать. Не преподносить же мне ее как на блюдце Пирату. Необходимо сейчас же выпустить корсачишку. Даже если я никогда уже не увижу ее больше…

Я опустила Алиску на землю. Оказавшись на воле, она скользнула в кусты и тут же исчезла — ищи-свищи!

А пес то ли не заметил ее бегство, то ли я показалась ему более привлекательной добычей: он не изменил на правления атаки. И продолжал бежать молча, без лая. Это было особенно жутко.

Я встала спиной к старой толстой березе. Между мной и псом осталось уже не больше двух метров. «Пират, миленький, дорогой, — заворковала я противным заискивающим голосом, — не трогай меня, пожалуйста…»

Пес остановился, и я, ободренная его замешательством, продолжала уже более уверенно: «Ты же такой красивый, такой умный, такой добрый…»

В этот самый момент я увидела, что Пират изготовился для прыжка и метит мне прямо в горло. Первый прыжок был недостаточно высок. Не знаю, как мне удалось увернуться от второго.

С ужасом ждала я третьей атаки, одним глазом следя за спешащей изо всех сил хозяйкой Пирата. Страх придал ей энергии, но все-таки она должна была опоздать. Да и справится ли эта дама со своим разъяренным псом?..

И вдруг Пират, уже приготовившийся к прыжку, взвыл. Я не поверила своим глазам: в его заднюю ногу впилась, как бульдог, моя маленькая отчаянная лисичка…

Пират молниеносно обернулся, однако клыки его щелкнули вхолостую. Алиска уже мчалась от него, задрав свой пушистый хвостище. В таком виде она становилась короче в два раза, и, разумеется, в нее было в два раза труднее вцепиться. Конечно, Пират, забыв обо мне, бросился за Алиской.

Я перевела дух и ближайшей дорогой побежала домой. У меня не было никаких сомнений, что Алиска легко уйдет от Пирата. Но вот вернется ли она домой?

Когда я вбежала в вольер, Алиска спокойно возлежала на крыше своего домика, лишь бока ее вздымались выше обычного. И весь ее вид — и ленивая поза, и полузакрытые глаза — говорили: «А что, собственно говоря, случилось? Я поступила как всякая уважающая себя лиса. У нас, в пустынях и полупустынях Азии и Юго-Восточной Европы, не принято покидать друга в беде».

Пришел дождливый октябрь, давно уехала в школу Алена, а мы с Алексеем все сидели на даче, не зная, что делать с Алиской: было ясно, что совместное существование с ней в городе невозможно. И здесь жизнь сама разрешила эту проблему.

В конце месяца мы уехали в командировку и скрепя сердце отдали своих зверей на милость нашей хозяйки — бабы Мани.

Старуха терпеть не могла «Альку», не понимая, как можно возиться с животным, от которого нет никакой, как она выражалась, «прибыли».

Вернувшись через три недели, я застала Алискин домик пустым. Бросилась к бабе Мане. Она встретила меня радостным монологом: «Убегла Алька-то. Через пару деньков после вас. Прихожу это я утром, как положено, с миской. Сейчас, думаю, выскочит и начнет на меня кашлять. Это в благодарность-то!.. Гляжу, не выскакивает, а дверь вольера чуток приотворена. Я это, значит, запамятовала ее с вечера закрыть на задвижку, а Алька-то, хитрюга, видать, учуяла такое дело… Да чего вы убиваетесь? Радоваться надо — развязала руки. Ведь забот вам с ней было!»

Со времени исчезновения Алиски прошло уже более двадцати дней. Я не сомневалась, что она, если только не погибла сразу, не единожды возвращалась к себе домой. Но на даче была только баба Маня…

Однако всего вероятнее, что первый же день свободы был для Алиски последним днем ее жизни. Ни собаки, ни охотники не пощадили бы ее, слишком доверчивую для того мира, в котором она вдруг оказалась. И ведь Алиска не умеет добывать себе пищу…

Ни на что не надеясь, я все-таки положила на крышу ее домика кусок мяса. Утром мясо осталось на месте.

На другую ночь мясо исчезло, но на подходе к нему в грязи четко отпечатались кошачьи следы…

Мы уехали в город.

На всякий случай я попросила бабу Маню оставлять на крыше домика что-нибудь для Алиски. Но если старуха это и делала, то, должно быть, лишь подкармливала какого-нибудь одичавшего кота, брошенного дачниками на произвол судьбы.

Я снова уехала в первую же подвернувшуюся командировку. Возвратясь, жила в городе. И лишь в конце марта приехала как-то на дачу бабы Мани.

День был сияющий, весенний. Воспоминания уже немного потеряли свою остроту. Все стирается в конце концов в памяти сердца… Вот только вольер я старательно обходила.

А ночью мне приснилась Алиска. Я проснулась от ее голоса — высокого, похожего на писк сверчка звука, выражающего у нее радостное изумление.

Я зажгла свет, почитала, снова уснула. А утром на рыхлом снегу с бьющимся сердцем увидела тоненькую цепочку следов, бегущую к дому, к тому окну, рядом с которым стояла моя кровать. Маленькие, пятипалые, они были невероятно похожи на Алискины.

Неужели лисичка жива, неужели какие-то смутные воспоминания, брезжащие в сумерках ее сознания, привели Алиску к даче именно в то время, когда я была там?

Но, возможно, следы эти оставил какой-нибудь другой зверек — ведь за изгородью сразу же начинался лес. Пожалуй, даже лучше, если другой. Страшно представить, что рядом бродит существо, осужденное на вечное одиночество, существо, никому не нужное, кроме тебя, и навеки для тебя потерянное, существо, за которое ты «навсегда в ответе», потому что приручил его, а потом не смог уберечь.

Алиска… Пришла неизвестно откуда, ушла неизвестно куда. И я никогда уже, никогда не узнаю, кто оставил свои следы на рыхлом снегу в ту мартовскую ночь…