Продавец цветов - Марина Серова

Я приблизилась к нему вальяжной походкой, посмотрела ему в глаза сверху вниз, выплюнула жевательную резинку и медленно, небрежно цедя слова, стала говорить.

— Ну? — начала я.

Ответом было заметное удивление на его лице.

— Ну и? — повторила я, сменив интонацию на более снисходительную.

Что-то вроде легкого озарения неожиданно высветилось на угловатом лице моего собеседника. Следуя учению судебного психиатра Чезаре Ломброзо, по отдельным чертам — широкий плоский подбородок, высокие выступающие скулы азиатского типа, заметно расширяющееся на уровне мочек ушей лицо, — этот человек мог быть охарактеризован как личность, склонная к жадности, авантюризму и необдуманным поступкам, на фоне не слишком высокого интеллекта.

Последнее, наверное, и обусловливало появление на его лице следов напряженного хода мысли. Наконец что-то сработало у него в голове, и он произнес:

— Ты кто?

— «Надо встретиться, предлагаю сегодня в семь у большого фонтана. Петрович», — не без некоторого пафоса процитировала я.

Петрович наградил меня недоверчиво-оценивающим взглядом, вспоминая, по-видимому, в уме текст своего сообщения.

— Сейчас, между прочим, четверть восьмого, — со злобными нотками раздражения сказала я, чтобы отвлечь его от сомнений.

— Ты от Чеснока? — осторожно поинтересовался Петрович.

Я презрительно сжала губы и молча кивнула, стараясь показать, что столь очевидная вещь может быть непонятна только безнадежному идиоту и ему. Хотя я сама не очень-то понимала, почему я должна была быть от Чеснока, а не от Бена.

— Почему он сам не пришел? — задал мой собеседник второй вопрос.

Характер отношений между ним, Чесноком и Беном оставался для меня китайской грамотой. Если бы наш разговор продолжился в том же духе, то я легко могла быть раскрыта. Нужно было срочно брать инициативу в свои руки.

— Это все, что ты хотел сказать? — Мой голос начал перетекать из презрительно-насмешливого в угрожающий. — Ты что, Чеснока за идиота держишь? Или я по-твоему придурок?

Для большей убедительности своих слов я привела последний и самый веский аргумент для людей такого типа — физическую силу. Я спокойно взяла его ладонь в свою словно для рукопожатия. Легкий нажим, и его лицо исказилось болезненной гримасой. Он попытался выдернуть ладонь, но мой захват был сильнее его усилий.

— Скажи спасибо, что ты на Утюга не нарвался, — быстро зашипела я ему на ухо. — Он человек вспыльчивый — паяльник тебе вставил бы. Вот тогда бы ты и задавал свои дурацкие вопросы.

Упоминание паяльника, подкрепленное болевыми ощущениями, быстро убедило его в существовании у Чеснока уважительных причин для сегодняшнего отсутствия, а также моих полномочий представлять его интересы.

— Отпусти! — сдавленно заговорил он, пытаясь из последних сил удержаться от рвущегося из гортани крика. — У меня случилась непредвиденная задержка, весь товар у меня, на всю сумму. Я все сделаю, как договаривались.

— Молодец, — похвалила я и отпустила его руку. — И не вздумай дурить. Помни, что я тебе сказал про паяльник.

— Да что я, враг себе?! — поспешно согласился Петрович. — За четырнадцать штук и в ящик можно сыграть.

Это было попадание в самое яблочко. Я даже и не ожидала такой удачи. У меня тут же возникло ощущение, что я необычайно близко подошла к опасной черте, неосторожно переступив которую вместо разгадки всех соболевских неприятностей я вспугну всех и вся. Но спасительное решение яркой кометой прорезало мое сознание.

— Правильно мыслишь, молодец, — похвалила его я.

— Через пару дней все будет готово, — горячо заговорил мой собеседник, потирая руку.

— Никакой пары дней, — заявила я не терпящим возражений тоном. — Завтра в десять утра ты придешь в «Каменный цветок» и все скажешь Чесноку. Сам. И не вздумай пропасть или хитрить. Ясно?

Такая перспектива оказалась для него несколько неожиданной, но после секундного замешательства он согласился. Я наградила его тяжелым взглядом исподлобья и жестом показала ему, что он может идти. Он быстро шагал в ту сторону, с которой пришел. Я проследила за ним взглядом, пока его спина не скрылась за углом здания. Затем внимательно огляделась и отправилась к ожидавшему меня «Фольксвагену».

Пока я разговаривала у фонтана и ехала обратно в отделение за Соболевым, прошло больше сорока минут. Все протокольно-канцелярские формальности ко времени моего возвращения были завершены, и его одинокая фигура нервно маячила перед входом.

— Женя, наконец-то! — радостно воскликнул он, подбегая к раскрытой для него дверце и садясь в автомобиль.

Он начал закрывать дверь, но его рука застыла на полпути, как парализованная, а челюсть отвисла. Но так длилось не больше секунды, потому что в следующее мгновение Соболев с поистине кошачьей реакцией и прытью буквально выпрыгнул из машины.

— Милиц… — попытался крикнуть он, но я оборвала его на полуслове, в последний момент поймав его за лодыжку и дернув обратно в салон.

— Да тихо же, Семен Петрович! — громко зашипела я.

От моего рывка Соболев потерял равновесие и чуть было не вывалился на асфальт, но я вовремя успела схватить другой рукой его за пояс и втянуть назад. Он при этом отчаянно сопротивлялся. Примерно так, как сопротивляется напуганная кошка, которую пытаются снять с дерева наперекор ее желанию. Единственным различием было лишь то, что, сопротивляясь, Соболев не царапался и не мяукал дурным голосом. Вместо этого он попытался что-то крикнуть вышедшему покурить на улицу сержанту.

Самый надежный способ заставить мужчину закрыть рот в любой ситуации это — страстный поцелуй. Но при приближении моих губ к его лицо его приняло такое выражение, словно он увидел вампира. Тут я вспомнила, в каком виде предстала перед ним, и, не удержавшись, громко рассмеялась. Такая неожиданная реакция настолько ошеломила Соболева, что он немедленно замолчал без какой-либо посторонней помощи.

— Тихо, это я — Женя, — давясь смехом, сказала я.

Глаза Соболева широко раскрылись, и он безропотно позволил мне закрыть дверь. Мы медленно отъехали от отделения, сопровождаемые внимательным, но недоуменным взглядом сержанта.

Отъехав, я платком стерла с лица грим и сняла парик.

— Ну, Женя! — с силой выдохнул Соболев, не в силах найти нужные слова для выражения всех переполнявших его в данный момент чувств. — Ну вы даете!

— Спасибо! — сказала я, при этом представив себе, что должен ощущать человек, когда вместо охранника-девушки в ее же машине он сталкивается с мужиком и тот пытается его поцеловать.

Интересно, что успел увидеть сержант! Про его мысли по данному поводу я даже боялась подумать.

— Как дела в участке? — спросила я.

— Ничего особенного.

— Вы воспользовались случаем и заявили о вчерашнем нападении?

— Да, я попытался все рассказать. Но у следователя появилось такое кислое выражение на лице… Он ничего не сказал, но я понял, что это безнадежный номер.

— Надеюсь, что завтра в десять все проблемы последних дней разрешатся, — попыталась я обнадежить Соболева и вернуть ему хорошее расположение духа. — Чеснок, который, видимо, является ключевой фигурой в возникновении ваших неприятностей, перенес встречу на завтра. И у меня в запасе есть неплохой, как мне кажется, ход.

— Куда мы теперь?

— Если у вас нет каких-либо срочных безотлагательных дел и при отсутствии принципиальных возражений с вашей стороны, было бы лучшим вариантом еще раз спрятаться на ночь на вашей даче. Ну а про утро я уже сказала: по моему мнению, тогда появится ясность.

Соболев сообщил, что никаких срочных дел у него пока нет. А что касается ночевки на даче, то он не возражает, так как уже провел на ней одну ночь с трупом в подвале и сможет провести еще одну без него.

— Бояться надо живых, — глубокомысленно завершил он свою речь.

Кивком головы я показала свое полное согласие с ним.

Вернувшись на дачу, мы в очередной раз проделали процедуру, ставшую за эти два дня неким подобием ритуала. В результате мой «Фольксваген» стоял под всеми замками в гараже, а мы расположились, как и прежде, внутри дома. Поскольку с развлечениями на даче была напряженка, а темнеть начинало относительно рано, мы заняли свои места на кресле и диване. Тем более что прошедший день сил никому не прибавил.

Я дремала в кресле, когда какой-то внутренний импульс заставил меня раскрыть глаза. Я посмотрела на светящийся циферблат часов. Было уже почти половина второго. За окном послышался шум мотора. Соболев мирно спал на диване. Я, устроившись поудобнее, снова прикрыла веки. Вдруг до меня донесся какой-то шорох. Я встрепенулась и напряглась всем телом. Шорох повторился. Никаких сомнений быть не могло — кто-то отпирал дверь дома. К нам пожаловали ночные гости.