Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

спокойна. «Но ты можешь поехать со мной», – сказал [он], и я поспешила его уверить, что очень могу, что отец мне позволит и даст средства[33]. Он опять меня спрашивал, когда я буду учиться испанскому. Сейчас получила письмо от Ф[едора] М[ихайловича]. Он приедет через несколько дней. Я хотела видеть его, чтоб сказать все, но теперь решила писать.

19 августа

Ты едешь немножко поздно… Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию и даже начала учиться итальянскому языку: все изменилось в несколько дней. Ты как-то говорил, что я не скоро могу отдать свое сердце. Я его отдала в неделю по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят. Я была права, сердясь на тебя, когда ты начинал мной восхищаться. Не подумай, что я порицаю себя, но хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый!

Мне хотелось тебя видеть, но к чему это поведет? Мне очень хотелось говорить с тобой о России.

В эту минуту мне очень и очень грустно. Какой он великодушный, благородный! какой ум! какое сердце! Сальвадор в этот раз просил мой портрет и спрашивал, принимаю ли я его лекарство и лучше ли мне. «Bien vrai?»[34] – спросил он, когда я сказала, что лучше. Он спрашивал еще, когда поеду я в Италию (прежде чем сказал о своем отъезде), так как я ему когда-то говорила об этом, когда мы были только друзья. Я ему сказала, что не знаю когда. Может, вовсе не поеду, что я хотела поехать с человеком, которого любила.

Август. 23. Воскресенье

Вчера была у Сальвадора. Он, кажется, на меня немножко рассердился за то, что я не осталась с ним завтракать и что была немножко грустна. Я смотрела на линии его рук и сказала, что он будет счастлив в одном отношении (я предполагала в браке). Он пристал спрашивать: в чем? Я сказала, что не могу сказать потому, что не хочу думать об этом, чтобы не быть печальной. Он ужасно приставал, но я не уступала. Потом заговорил о себе, что желает остаться в Париже года на четыре, а может быть, и уедет в Америку. Во всем этом я видела, что он не имеет мысли обо мне, я склонилась к нему на грудь, слезы навернулись у меня на глазах. Он старался заглянуть мне в лицо и спрашивал, отчего [я] печальна и о чем думаю. Я сказала, что думаю о нем, и старалась быть покойной. Он спрашивал: что же именно я думаю? Я отвечала, что не могу сказать. «От меня-то ты имеешь секреты», – сказал он. Потом он предложил мне завтракать, я отказалась. «Как хочешь», – сказал он. Кто-то постучался. Он сказал, что это его друг, и опять предложил завтрак. Я отказалась и, когда друг входил в комнату, стала надевать шляпку. Сальвадор провожал меня в другую комнату и спрашивал, когда приду. – Когда ты свободен? Если во вторник? – Приходи во вторник, если не можешь раньше. – Он спрашивал меня, принимаю ли лекарство, и заметил, что я не чищу зубы, что это дурно и что у меня хорошие зубы.

Мне показалось в этот раз, что он меня не любит, и у меня явилось сильное желание заставить его полюбить себя. Это возможно, только нужно действовать хладнокровнее. Я знаю его слабые черты: он очень тщеславен.

Прошлый раз при товарище он спросил заглавие моего романа[35], о котором прежде не говорил. Он меня спрашивал, что я делаю, и просил что-нибудь сказать по-итальянски. Сегодня я много думала и осталась почти довольна, что Сальвадор меня мало любит; я более свободна. У меня явилось желание видеть Европу и Америку, съездить в Лондон посоветоваться и после поступить в секту бегунов[36]. Жизнь, которую я предполагала, не удовлетворит меня. Нужно жить полнее и шире.

«Чего хочу?.. О, как желаний много!

Как к выходу их силам нужен путь!

Что кажется порой – их внутренней тревогой

Сожжется мозг и разорвется грудь»[37].

24 августа. Вторник

Сегодня я была у С[альва]дора и не застала его дома. Целый час я его ждала и не дождалась… Много мыслей и чувств мелькало в моей голове, когда я сидела в его комнате, но я на них не останавливаюсь. Я сидела, опустив голову на руки и не сводя глаз с часовой стрелки, и сердце мое билось. А слезы невольно навертывались на глазах, я вздрагивала при каждом шорохе. Я хотела написать ему очень серьезное письмо, но удержалась, и пишу только:

«Я была сегодня в отеле Г. и не нашла тебя. Скажи, что это значит и почему ты мне не написал, что ты не будешь дома, ты ведь знаешь, что твое отсутствие будет меня мучить. Я много думала о тебе и даже собиралась писать тебе несколько раз, но, впрочем, занималась много и скоро буду искать себе учителя испанского языка; думаю, как это сделать.

Жду твоего письма.

А. С.

Я очень огорчена, что не видела тебя; но я надеюсь, что ты не испытал удовольствия от этого. Я огорчена твоим отсутствием, но все же я уверяю себя, что ты меня любишь».

Я вспомнила, что последний раз я к чему-то сказала: «Не обманывай меня». – Я буду обманывать? – сказал он с достоинством. Это замечательная черта. Он, однако же, кажется, на помочах у своих родных.

27, среда[38]

Сейчас получила письмо от Ф[едора] Мих[айловича] по город[ской] уже почте. Как он рад, что скоро меня увидит. Я ему послала очень коротенькое письмо, которое было заранее приготовлено[39]. Жаль мне его очень.

Какие разнообразные мысли и чувства будут волновать его, когда пройдет первое впечатление горя! Боюсь только, как бы он, соскучившись меня дожидаться (письмо мое придет не скоро), не пришел ко мне сегодня, прежде получения моего письма. Я не выдержу равнодушно этого свидания. Хорошо, что я предупредила его, чтобы он прежде мне написал, иначе что б было. А Сальвадор, он не пишет мне до сих пор… Много принесет мне горя этот человек.

Того же числа вечером

Так и случилось. Едва успела я написать предыдущие строки, как Ф[едор] М[ихайлович] явился. Я увидела его в окно, но дождалась, когда мне пришли сказать о его приезде, и то долго не решалась выйти. «Здравствуй», – сказала я ему дрожащим голосом. Он