Святополк Окаянный. Проклятый князь - Василий Седугин

– Никто заставлять не будет. Но если так сложатся обстоятельства, что придется бороться за власть, то ни ты, ни другой не откажетесь применить насилие, чтобы стать победителем!

С этими словами Хозяин исчез, чтобы на другой день пожаловать снова и продолжить их спор. Святополк уже не боялся его появления и в душе даже ждал, потому что истомился в одиночестве и рад был какому-нибудь общению.

Счет времени он потерял. Порой ему казалось, что он находится вовсе не в темнице, а глубокой темной ночью плывет по бесконечной и тихой реке и не будет конца-краю этому плаванию… Им все больше и больше овладевало чувство безразличия, даже пища и питье, которое подавали сверху, не волновали его так, как это было вначале. Кормили сносно, клали куски мяса и сыра, порой давалась рыба, перепадали и пироги с блинами, видно, отец отсылал со своего стола. Но есть приходилось только всухомятку, и в последнее время у Святополка стал побаливать желудок. Приступы были несильные, чаще всего по утрам, на голодный желудок. Он скоро к ним привык и не обращал внимания. И вообще он становился все более и более равнодушным к самому себе, переставал задавать вопросы, что ждет его впереди, смирился с заключением и покорно ждал решения своей судьбы.

Однажды открылась дверца и голос сверху спросил:

– Князь, ты живой?

Святополк встал с лежанки, боясь взглянуть на яркий свет. Стоял, ждал.

Наконец тот же голос произнес:

– Вижу, вижу, жив и невредим. Подняться сможешь?

Зашуршала и упала к ногам лестница. Святополк проверил, надежна ли она, несмело поставил одну ногу на перекладину, потом вторую, полез наверх. Сил почти не было, каждый шаг давался с трудом, но все же выбрался из темницы и тотчас закрыл глаза ладонью, так било в глаза ослепительное солнце. Постоял некоторое время, затем отодвинулся от дыры.

– Ну вот и ладненько, вот и хорошо, – проговорил тот же умиротворенный и заботливый голос.

Святополк осторожно открыл глаза, присмотрелся. Перед ним стоял боярин Клям, страдальчески глядя на него.

– Отец приказал выпустить? – спросил он его.

– Милость великого князя. Для тебя, князь, банька натоплена, ждет. Два шага сделаешь, и можно попариться и помыться.

Святополк вышел наружу. Стоял погожий осенний день, деревья были покрыты золотой листвой. В мире было красиво и торжественно, и на душе Святополка постепенно нарастало чувство радости и ликования. Он вновь на свободе, он снова вольный человек!

В предбаннике скинул с себя полуистлевшую одежду и обувь и открыл тяжелую дверь в баню. На него пахнуло жгучим паром. Он отступил назад, сказал боярину глухим голосом:

– Как бы не задохнуться. Пусть проветрится немного.

Боярин не стал перечить.

Они посидели немного на скамеечке, потом вошли вовнутрь. Баня поостыла, но от печи шел сильный жар, поэтому дверь оставили приоткрытой. Святополк лег на лавку, а боярин стал тереть его намыленной мочалкой. Во всем теле наступило такое блаженство, что он вскоре заснул и даже не почувствовал, как был вымыт.

– Помыл я тебя, князь, три раза. Столько грязи сошло! Оно и понятно, больше года в темнице… Но теперь все хорошо будет. Отец ждет во дворце, прямо из бани к нему и отправишься.

Владимир принял его в своей горнице, усадил перед собой за стол, стал смотреть в лицо; в глазах откровенное любопытство, на губах блуждала насмешливая улыбка. Святополк знал, что отец часто бывает жесток и откровенно пренебрежителен к людям, и это ему нравилось, он чувствовал тогда в нем силу. Но теперь эти чувства относились к нему, и это его коробило и вызывало внутренний протест. По пути к отцу он решил быть покорным и смиренным, дабы не угодить снова в темницу, но теперь в нем, помимо его воли, нарастал протест, и он смело и независимо взглянул на него.

Отец, как видно, понял этот дерзкий взгляд, но выражения лица не изменил и все с тем же любопытством смотрел на него.

– А ты заметно похудел и с лица спал, – с издевательством проговорил он. – Как видно, поруб – это не загородный княжеский дом.

Святополк дернулся, собираясь ответить резкостью, но сдержал себя.

– И ручки слабыми стали, наверно, меч не смогут удержать.

– Отъемся, снова буду таким же, – ответил наконец Святополк с вызовом.

Владимир откинулся на спинку кресла, проговорил отчужденным холодным голосом:

– Если я тебе позволю.

И, чуть помедлив, спросил:

– Что, снова за свое? Будешь противиться великокняжеской власти?

Святополк – глухо:

– Где Марина? По-прежнему в темнице?

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Мне нечего отвечать.

– Это как понять?

– Я не выступал против твоей власти.

– А как же с неуплатой дани? А как с походом в Польшу без моего ведома? Ладно, все обошлось. А если бы загубил войско? Ведь это мои подданные, я за их жизнь отвечаю перед Богом!

Святополк молчал. По жесткому тону отца он догадался, что его ждет новая опала.

– Ты – старший сын в моем роде, – продолжал Владимир. – Тебе должен перейти киевский престол. Но как я его могу тебе доверить? Чтобы ты Русь растащил на куски? Большими стараниями предки наши – князья киевские – из племенных объединений Русь нашу создали. А ты хочешь ее на распыл пустить? Не могу позволить! А потому властью своей лишаю тебя права занять великокняжеский престол! Наследником своим объявляю Ярослава, что и будет утверждено в скором времени на вече!

– Воля твоя, отец, – покорно проговорил Святополк, уже жалея, что проявил строптивость. Впрочем, тут же подумал он, правитель уже все решил до разговора с ним и ничто не зависело от того, каким тоном, с каким видом он стал бы с ним разговаривать.

– В темницу я тебя не стану возвращать. Думаю, ты достаточно сурово наказан. А отправлю тебя в почетную ссылку в наш загородный дом в Вышгороде. Там, кстати, тебя ждет Марина. Будете жить вдали от Киева, от власти. Успокоишься, остепенишься. А коли вновь проявишь строптивость, поруб никуда не уйдет, он рядом, под боком.

Святополк встал, поклонился и молча вышел. Владимир тяжелым взглядом смотрел ему в спину.

XII

К Ярославу пришел посадник. Посадники избирались на вече, они помогали князю в управлении Новгородской землей, а также отстаивали взгляды и интересы жителей города. На этот раз глава города заявился в расстроенных чувствах и не замедлил их излить перед князем:

– Снова Киев требует пятьсот работников на возведение оборонительных сооружений на печенежской границе. Это столько рабочих рук отрываем от своих дел! Сколько продуктов, одежды потребуется такой ораве людей! Заберем от семей, от детей, от жен… И сколько переться им до этой самой границы!

– Шестьсот верст, – уточнил Ярослав. – Больше полумесяца пути.

– Вот только что, два года назад, такое же скопище людей мы посылали, тогда великий князь обещал нам, что это в последний раз. И вот на тебе, снова снаряжай! Так конца-края не будет!

– Что ты предлагаешь?

– Народ колобродит, по улицам ходят крикуны, говорят, что никуда не пойдут и не поедут. Что прикажешь делать, князь? Я, скажу честно – не знаю! Я выбит из колеи. И Киева ослушаться нельзя, и против народа новгородского не могу пойти. А тут, как назло, только что дань собрали, всех жителей перетрясли, пока три тысячи гривен не получили. А две тысячи гривен из них опять-таки надо Киеву отдать. Вот какие дела-то!

– Не пойдет народ новгородский на печенежскую границу крепости строить?

– Воспротивится, князь. Разве что силой заставим, дружинников своих на людей натравишь.

– Нельзя этого делать. Народ на севере вольный, насилия не любит, может и восстать. Давай собирай вече, там и будем решать.

Народа на вече пришло столько, что площадь не вместила всех желающих. Ярослав видел, как колыхалась толпа, возбужденная, взвинченная, горластая, и думал о том, что впервые обстановка складывается так, что если он хочет и дальше править в Новгороде, то придется подчиниться воле новгородского населения и впервые пойти против отца. Но может, все как-нибудь обойдется, утешал он себя…

На край помоста вышел посадник, полный, с покатыми плечами и бычьей шеей, произнес басисто, громогласно:

– Господин Великий Новгород! Крепкую думу нам придется думать с вами. Отсылаем мы на днях ежегодную дань Киеву, ровно две тысячи гривен серебра, нами с вами заработанные. Но требует от нас великий князь еще полтысячи новгородцев на крепостные сооружения. Как нам быть?

Тотчас толпа взорвалась яростными воплями. Разъятые в гневе рты, поднятые кулаки, сквозь невыносимый шум слышны были крики:

– Мы только что вернулись!

– В грязи, во вшах на работах надрывались!

– Не желаи-и-и-им!

Посадник дал людям накричаться и, когда стихло, произнес деловитым голосом:

– Вижу, не хотите гнуть спину на Киев. Но тогда ждите прихода великокняжеских войск. Большой кровью может обернуться наше неповиновение. Как вы на это смотрите, господа новгородцы?