Шпага чести - Владимир Лавриненков

Пока новичкам рассказывали о не столь длинной, однако полной героизма истории эскадрильи, пока летчики знакомились друг с другом, механик Андре Ларриве потрошил барана, вовсю раскалял кухонную плиту.

Все бы ничего, да что-то чересчур долго фасоль не уваривается. Дрова неважные. К тому же горе-поварам невдомек, что фасоль совсем не та, которую едят во Франции. Чтобы ускорить дело, Жакье прикатил баллон со сжатым кислородом, с помощью которого продували и заводили моторы. Поддали в топку кислорода, сами отошли в сторонку перекурить.

Летчики, весело переговариваясь, уже направлялись в столовую, когда вблизи раздался глухой взрыв.

— Подождите, ребята, посмотрю, что там произошло, — молвил Тюлян.

За столовой он увидел удручающую картину: плита и навес разворочены, вокруг на земле валяются куски мяса вперемешку с фасолью.

Взгляд остановился на разорванном баллоне, и комэск все понял.

— Ну, спасибо, накормили, — только и сказал отряхивающимся Жакье и Ларриве.

И все же праздничный обед состоялся: не вся баранина была заложена в котел. Оставшуюся Ив и Андре быстренько поджарили и подали с салатом из… одуванчиков, который привел вновь прибывших в умиление. Оказалось, что Жакье, Ларриве и другие механики давно употребляют в пищу одуванчики, культивируемые во Франции как огородное растение. Сначала одуванчики кипятят, чтобы удалить горечь, затем листья освобождают от черенков, моют, нарезают, солят — через шесть-семь часов только пальчики облизывай. Таким образом боролись с весенним авитаминозом. Правда, летчикам о том не говорили: не было времени собирать и для них необходимое количество растений. А на этот раз решили хоть одуванчиками загладить оплошность. Врач Лебединский приказал отныне заготавливать и подавать всем на стол салат «а ля Жакье — Ларриве».

За обедом Тюлян с интересом слушал и рассматривал новичков. «Все они полны романтических устремлений, жаждут необычайных приключений. Такими были и мы», — не без удовольствия отметил про себя комэск.

В разговорах выяснилось, что многие имеют немалый боевой опыт. Вот Поль де Форж. Еще в 1939 году сражался под руководством Марселя Валена. Был сбит, взят гитлеровцами в плен. Позже — репатриирован в связи с серьезным ранением, исключавшим, по мнению немецких медиков, его возвращение в строй. Однако он уже в 1942 году, покинув родные места, предстал перед командующим ВВС «Сражающейся Франции» генералом Марселем Валеном.

— Хочу снова стать истребителем.

— В Россию поедете?

— Сочту для себя за честь.

Под стать де Форжу были и другие парни.

— Ну, а как ты, Пьер, попал к нам? — спросил Тюлян сидевшего рядом друга, с которым крепкие узы связывали его еще с 1930 года.

— Это целая одиссея. Ты знаешь, Жан, что после оккупации бошами Франции предатели-петеновцы направили меня в Индокитай командиром эскадрильи ночных бомбардировщиков. Служил в Камбодже. В октябре сорокового на «потезе» бежал в Китай. Оттуда — через Индию, Судан, Чад, Нигерию — добрался в США, затем — в Лондон. Встретился с генералом де Голлем. Он сказал: «Нормандия» сражается. Нужно усилить ее. Подберите летчиков и отправляйтесь в Россию». Вот как я очутился здесь.

— Ты сам подбирал летчиков?

— Да, многих знаю лично, а с Бернавоном бывал в боях. Заверяю: надежный парень.

Тюлян помолчал, потом сказал:

— Прекрасно, что вы приехали, — дали эскадрилье второе дыхание…

Новичков чествовали 12 июля, а через день отметили национальный праздник французского народа — День взятия Бастилии.

В эскадрилью прибыли летчики братского 18-го полка во главе со своим командиром Голубовым, а из Москвы приехал генерал Пети.

Вначале все шло по программе. На лесной поляне выстроился личный состав. Пети поздравил с праздником, после чего был приспущен трехцветный французский флаг, который, становясь на колено, торжественно целовал каждый «нормандец».

И тут с командного пункта дивизии поступила команда: срочно выслать истребители эскадрильи на сопровождение бомбардировщиков.

В воздух поднялись Ролан де ля Пуап, Лефевр, Альбер, Беген, Кастелен. В небе они примкнули к истребителям 18-го гвардейского полка и вскоре приняли сигнал «Вижу противника».

Бой был жестоким. Несколько вражеских машин упало на землю, остальные спаслись бегством. Из «нормандцев» без повреждения возвратился только Лефевр.

Пулеметная очередь раздробила в самолете Бегена законцовку левой консоли. «Як» стал плохо слушаться рулей. Это злило Дидье. Он сел на первый попавшийся промежуточный аэродром, представился хозяевам, попросил обыкновенную ножовку. Все, кто мог, собрались посмотреть, что будет делать француз. А Беген преспокойно отпилил часть крыла, запустил мотор и отправился «домой». Друзья долго не верили в возможность такой «операции». Изучали срез, рядили-судили, и сошлись на том, что тут действительно поработали пилой.

Де ля Пуап на «яке» с акульей пастью на фюзеляже (по настоятельной просьбе пилота ее нарисовал механик Жорж Марлей) приземлился и вылез из кабины, то и дело вытирая платочком сочащуюся из уха кровь.

— Скорее раскрывай свою аптеку, Жорж, — обратился он к Лебединскому, горестно улыбаясь.

Что толку было в той аптечке — деревянном зеленом ящике с красным крестом на крышке, — которую врач всегда таскал за собой: там, кроме ваты, бинтов, йода, пилюль и бутылки из-под спирта (испарился во французских глотках — шутили летчики), ничего не имелось.

Лебединский обследовал ухо, поставил диагноз:

— Лопнула барабанная перепонка. Ничего страшного, до свадьбы заживет.

Упреждая события, скажем, что де ля Пуапа пришлось срочно отправлять в госпиталь, где он вместе с Лефевром, подхватившим желтуху, провел целых три недели.

Перед взлетом к Ролану подошел Литольф:

— Вы хоть сбили того, из-за кого пострадали?

— Определенно сбил бы, да забыл снять предохранители с оружия, — зло сплюнул Пуап.

— Вам не акулу, а ворону следует нарисовать, — процедил сквозь зубы заместитель комэска. Его раздраженность можно было понять: в строю оставалось все меньше опытных бойцов.

Не успели улечься страсти, вызванные происшедшим с Роланом, как внимание всех привлекла появившаяся на горизонте машина Альбера. Почему она так странно летит? То поднимает нос, то опускает. И звук мотора прерывается. Что бы это значило? Подбит самолет? Ранен пилот?

А «як» между тем «приковылял» к аэродрому. На посадку Альбер пошел с выключенным мотором. Приземлился, вернее, плюхнулся в самом начале полосы. Первым встретившим его «нормандцам» сказал:

— Если бы не судорога руки, сел бы лучше.

Оказалось, что вражеский снаряд повредил систему топливопитания. Но с помощью ручного подкачивающего насоса — альвейера — можно было лететь. 200 километров Альбер вручную питал мотор бензином. Потом неделю не мог летать: чертовски болели рука и плечо.

— Осталось дождаться только Кастелена, — заговорил Тюлян. — Интересно, какой фокус он продемонстрирует?

А в это время командир 20-го истребительного полка Александр Петровец принимал машины, возвращавшиеся со штурмовки вражеских войск.

Считает самолеты и глазам не верит: взлетало 12, а вернулось 13. Что за ерунда? Такого еще в практике не бывало. Может, вражеский примкнул? Нет-нет, все — «яки».

Ничего не понимая, комполка идет навстречу последнему, заруливающему на стоянку истребителю. Трехцветный кок. Француз! Как он попал сюда?

Из кабины вылазит, спрыгивает на землю и докладывает пилот:

— Лейтенант Кастелен, «Нормандия».

— Здравствуйте, лейтенант Кастелен, — пожимает руку ему подполковник. — Какими судьбами?

С трудом удалось понять: в воздушном бою оторвался от своих, потерял ориентировку, вынужденно пристроился к встретившимся «якам».

Петровец связался с «Нормандией», обрадовал всех известием, что Кастелен жив-здоров, дозаправится горючим и прилетит.

Только в сумерках появилась возможность собраться всем в спокойной обстановке.

За столами полновластным хозяином стал майор Жан Луи Тюлян — человек мужественный, твердый, упорный; великолепный пилот. Сверкая орлиным взором, он поднял бокал искрящегося шампанского, звонким голосом начал:

— Друзья, отмечая сегодня национальный праздник нашей страны, мы с гордостью повторяем крылатые слова генерала де Голля: «Франция проиграла сражение, но не проиграла войну». «Нормандия» подняла трехцветное французское знамя в старинном русском городе Иваново и, несмотря ни на что, сквозь бури и грозы пронесет его в Париж. Битва за освобождение нашей родины, которую мы ведем совместно с русскими братьями по оружию, продолжается. Независимость и величие Франции будут восстановлены. Вива!

Вторым берет слово заместитель Тюляна — Литольф, не менее отважный и умелый летчик. Он обращается к гостям: