Сияющая цитадель - Дэвид Эддингс

— По-моему, я о них никогда не слышал, — шепотом сказал он. — В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззрилась на него.

— Я неправильно сказал? — осведомился он. — Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».

— Ох, Келтэн, — тихо засмеялась она, — до чего же я люблю тебя.

— А что я такого сказал?

Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустил руки.

В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубы дыма заволокли просеку.

— Внемлите ми, братие! — донесся из дыма оглушительный рык. — Ныне пришед час брани великая.

Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую! Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейте нещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань ярую с погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, и Господь направит стопы и длани ваши!

— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнул Бевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!

— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, — проворчал Улаф. — Славная речь!

Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.

— Разор! — проревел он. — Брань и разор!

ГЛАВА 5

— Все ушли, — доложил Берит, вернувшись вместе с Телэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. — Правда, сначала они очень долго ходили кругами, выкрикивая лозунги.

— Потом пиво кончилось, — сухо добавил Телэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул на Флейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.

Она упрямо кивнула.

— Это было важно, — уже не в первый раз повторила она, — не знаю почему, но важно.

— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? — спросил Келтэн.

— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.

— А откуда взялся человек в доспехах? — спросил Улаф.

— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки — той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.

— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, — заметил Улаф.

— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся Бевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.

— Кто это такой? — спросил Телэн.

— Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.

— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказал Келтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?

Бевьер рассмеялся.

— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем из Арсиума.

— Мне он никогда не нравился, — фыркнула Флейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.

Бевьер с трудом сглотнул.

— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросил он. — От такого становится не по себе.

— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.

— Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. — Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.

— И что же было дальше? — алчно спросил Телэн.

— Он плохо кончил, — пожал плечами Бевьер. — Это же, в конце концов, трагедия.

— Но…

— Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, — твердо сказал Вэнион. — Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.

— Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, — хохотнул Улаф. — Надо только сказать: «Жил да был когда-то» — и он замрет, как вкопанный.

— Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, — задумчиво проговорил Вэнион. — Быть может, все это — одно гигантское мошенничество? — он вопросительно поглядел на Флейту.

Она покачала головой.

— Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.

— Кое в чем — возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?

— Ни капли.

— Так, стало быть, магия измеряется? — полюбопытствовал Келтэн. — Ее считают галлонами?

— Как дешевое вино, ты хотел сказать? — ядовито осведомилась Флейта.

— Ну не совсем, но…

— Это было очень важно, — поспешил вмешаться Спархок. — Спасибо тебе, Афраэль.

— Моя жизнь в служении вам, — насмешливо улыбнулась она.

— Прекрати.

— Я что-то ничего не понял, Спархок, — сказал Келтэн.

— Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?

— Что наши противники ленятся, — пожал плечами Келтэн.

— Я бы так не сказал, — возразил Улаф. — Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.

— Двое, — сказала Сефрения. — Самое большее — трое.

— Прошу прощения?.. — озадаченно отозвался Улаф.

— Теперь понимаешь, как это может раздражать? — осведомилась она. — Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме — а также, вероятно, в Астеле и Даконии, — не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.

— Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, — сказал Спархок. — Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.

— Однако у нас все же есть некоторое преимущество, — глубокомысленно заметил Бевьер. — Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом — а это вряд ли, — они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.