Древняя история смерти - Владислав Петров

В допотопную эпоху индейцы хопи жили под землей в обличье хвостатых муравьев, а когда жизнь все-таки заставила их выбраться наружу и принять человеческий облик, они долгое время щеголяли с длинными хвостами. При этом женщины и мужчины жили отдельно друг от друга, и женщины в ожидании потопа строили высоченную башню, а мужчины выращивали сосну, забравшись на которую все вместе теоретически могли спастись. Но башня развалились на конечном этапе строительства, а сосна, хотя и доросла до неба, пробить его не смогла, что в условиях, когда вода могла накрыть землю до самой небесной тверди, было не только желательно, но и необходимо. Все это не имеет прямого отношения к потере людьми бессмертия, однако же демонстрирует нервный фон, на котором происходили дальнейшие события.

Небо удалось пробить срочно посаженным тростником. Хопи пролезли в образовавшуюся дыру и обнаружили по ту сторону тверди такой мрак, хоть глаз выколи. Поэтому в целях освещения двое юношей повесили кое-какие созвездия, луну и солнце, а культурный герой (он же тотемный предок) хопи Койот щедрой рукой, то есть лапой, расшвырял, как попало, звезды. Получилось очень симпатично, жаль только, что солнце, сделанное юношами, между прочим, из лисьего меха и хвоста попугая, застыло посреди неба, как приклеенное.

Стали думать, как быть, перебирали варианты, но тут демиург сигнализировал Койоту, что для дальнейшего движения солнца необходима человеческая смерть. Делать было нечего. Посовещавшись, хопи умертвили первую попавшуюся девушку, и солнце сдвинулось с места, но, протащившись до зенита, опять остановилось. Следующей стала смерть сына вождя хопи, и солнце отправилось на закат, где опять застряло с кровожадной ухмылкой. И так далее и тому подобное — без очередной жертвы солнце отказывалось идти дальше.

На четвертый день все умерщвленные оживали, но не было уверенности, что череда воскресений не прервется, и с каждым приносимым в жертву хопи прощались как в последний раз. В племени воцарился страх перед смертью и, можно предположить, пошла в рост коррупция, ибо не совсем ясно, как именно определялись кандидаты в жертвы. Еще недавно вполне счастливая жизнь хопи пошла вразнос, в глубине трудовых масс началось брожение, и так могло дойти до создания революционной ситуации, при которой никому не будет дела не то что до движения солнца, а до того, есть оно вообще или нет. И тогда Койот решил вопрос кардинально, заявив, что хопи должны вообще отказаться от воскресений. Если все без исключений — независимо от льгот и привилегий — будут умирать навсегда, то не будет и почвы для злоупотреблений.

Надо отдать Койоту должное: начать он решил с себя — умер и спустя три дня не возродился. Его примеру — а что им еще остается? — следуют с той поры все члены племени. И благодаря этому солнце над хопи двигается в правильном ритме…

Есть, однако, у хопи и другая версия происхождения смерти, из которой следует, что никакого самопожертвования Койот не совершал и ничего героического в нем не было, а имелась порочная склонность к кровосмешению.

Некто Барсук (то ли человек, то ли получеловек-полубарсук, то ли барсук в чистом виде) оживил девушку хопи, которая — представьте себе! — приходилось ему и Койоту сестрой. И оживляться бы, по правилу прецедента, после этого всем умирающим хопи, но Койот возжелал на этой девушке жениться. Барсук отговаривал его, упирая на то, что инцест может не понравиться божеству, которое курирует хопи. Но тщетно — если уж какая мысль Койоту в голову втемяшивалась, выбить ее оттуда было невозможно. Койот сочетался с девушкой хопи законным браком и отправился с ней на брачное ложе. Никто не заглядывал им под одеяло, и, конечно же, неизвестно достоверно, что там произошло, но с ложа несчастную вынесли мертвой.

Второй миф, если вдуматься, не так уж сильно противоречит первому. Ведь можно быть героем и развратником одновременно. Эх, Койот, Койот…

Индейцы уичоли поначалу жили в полной темноте, но при этом тянулись к свету, хотя толком и не знали, что это такое. Когда эта тяга сделалась прямо-таки невыносимой и стала мешать нормальному существованию уичо-лей, главная их богиня, ведающая всеми водными ресурсами, Такуци Накаве, она же Мать-Земля, объявила, что если уж так хочется света, то кто-то должен принести себя в жертву и превратиться в солнце.

Тяга в уичольских массах после этого как-то сразу уменьшилась, и самые горлопаны поспешили спрятаться в тень (разумеется, фигурально — откуда тень при абсолютной тьме?), но тут вдруг на авансцену вышел прекраснодушный мальчик, сын богини земли и маиса Утуанаки, рожденный, согласно мифологии уичолей, без отца. В чистой душе сироты разговоры о свете нашли благодатную почву.

Мальчонка героически бросился в озеро, которое в этот миг превратилось — мнения очевидцев расходятся — то ли в кровь, то ли в огонь, достиг дна, пробил его и продолжил движение вниз, миновав аж пять нижних миров. Там ему встретилось множество опасных тварей, и среди них окружающая всю землю громадная змеюка с головами на обоих концах тела.

Превращение мальчика в солнце происходило по мере продвижения вниз, и, когда ниже опускаться уже было некуда, метаморфоза завершилась. Теперь новоявленному солнцу предстоял трудный путь наверх.

Тем временем на поверхности шла праздничная суета. Во-первых, готовились к торжественной встрече солнца, которое по расчетам Такуци Накаве и соседствующего с ней на небесном троне заведующего засухами Татевари, он же Отец-Огонь, должно было выйти наружу из пещеры на востоке уичольских земель. Во-вторых, всенародно обсуждали, какое имя дать поднимающемуся из подземелий светилу, и решили назвать его Тау. Напомним, что все это происходило в кромешной тьме.

Тау безумно устал, пробираясь через нижние миры в качестве мальчика туда и в качестве солнца обратно. Поэтому, едва выбравшись под приветственные крики из пещеры и полезши наверх, он стал падать, схватился за небо и увлек его за собой. Катастрофы удалось избежать благодаря Татевари, который мгновенно подпер небесный свод пятью пальмами— одной в центре и четырьмя по краям. Тем временем Тау собрался с силами, вскарабкался на небо и в скоротечной схватке одержал победу над мраком.

Не успели уичоли порадоваться такому исходу, как Татевари огорошил их сообщением, что солнце надо питать, иначе оно погаснет, и не чем-нибудь, а своими доселе бессмертными жизнями. В сущности, Отец-Огонь всего лишь потребовал у подотчетного народа плату за свет, однако возмущению уичолей не было предела. Но что толку возмущаться непомерной платой, когда все надеялись на халяву и никому даже в голову не пришло, что следует договариваться заранее?

Чтобы у людей не возникло сомнений в серьезности ситуации, Татевари лично принес в жертву первого уичоля. А дальше все пошло, как по-накатанному.

Мифология ацтеков сложна и порой противоречива, но кое-что, если запастись терпением, о происхождении смерти из нее извлечь можно.

Согласно ацтекским мифам, вселенная ныне пребывает на пятом этапе своего развития, а четыре предыдущие завершились — во всяком случае, с точки зрения людей — не очень удачно, поскольку конец каждой из них знаменовался гибелью мира. Когда четвертый мир сгинул в потопе, одни люди погибли, а другие превратились в рыб. В человеческом обличье остались только супруги Тата и Нена. Они сидели на дереве, грызли припасенную кукурузу и ждали, пока спадет вода. Жить бы да жить им в обновленном мире бессмертной жизнью — вплоть, по крайней мере, до новой общемировой катастрофы, так нет же: захотелось супругам рыбки. Они слезли с дерева — благо кое-где уже появилась суша, — добыли трением огонь, изловили бывшего своего соплеменника, изжарили и слопали за милую душу.

Это сильно не понравилось чете демиургов Ситлалатонаку и Ситлаликуэ, тем более что некоторые мифы ассоциируют их с Татой и Неной: не хватало еще демиургам обвинений в каннибализме. К незадачливым Тате и Нене с небес спустился посланный демиургами бог дождя и грома Тлалок, молниеносно отсек обоим головы и присоединил к ягодицам. Срослось, как родное, — так, утверждает миф, появились первые собаки.

На этом ацтекская история пятого этапа могла бы закончиться, толком не начавшись, но все проясняет другой миф. Оказывается, Ситлаликуэ родила кинжал (чему вряд ли стоит удивляться), в котором находились — ни много ни мало — тысяча шестьсот богов. Что-то им на небе не понравилось, и они, не покидая кинжала, устремились на землю и свалились с неба в местечке Чикомосток, что по-русски означает «Семь пещер». Выйдя наконец наружу, они тут же послали к Ситлаликуэ гонца с просьбой разрешить им создать для своих нужд людей. Однако демиургиня отвечала им, что раз уж они не захотели жить на небе, то пусть обращаются с такими просьбами не к ней, а к властителю преисподней Миктлантекутли.