«Давай полетим к звездам!» - Чебаненко Сергей

- Я знаю, - Синицкий поднял ладонь, останавливая меня. - Вы очень близкие друзья!

Он сделал ударение на слове “очень”.

Я почувствовал, что краснею.

- Но я не предлагаю вам, - продолжал Павел Петрович уже совершенно бесцеремонно, - писать о ваших интимных отношениях. Нам интересно иное: взгляды Инги Яновны на мир, на политику, на советскую действительность...

Так вот чего он хочет!

- Знаете, - я решительно тряхнул головой. - У меня, наверное, не получится написать такую статью для вас...

- Получится, Мартын Андреевич, - его улыбка сделалась еще шире, и он резко повысив голос, вдруг заговорил с нарастающей экспрессией:

- Вы ведь советский журналист! И должны крепкой трудовой рукой формировать общественное мнение. Вам должны быть чужды все эти интеллигентские изгибы и повороты, зигзаги и шатания. Есть прямая идеологическая линия партии - и ничего иного быть не может! Мы должны защитить наше общество от коварных попыток внешних и внутренних врагов столкнуть его в кювет, завести в тупик, идейно обескровить!

Синицкий замолчал, сделал глубокий вдох. Прищурившись, скользнул по моему лицу взглядом, и, снова заулыбавшись, тихо добавил:

- И потом, Мартын Андреевич... Вы хотите по-прежнему жить в Москве и работать в “Советских Известиях”, не так ли? И наверняка хотите, чтобы Инга Яновна тоже работала с вами?

У меня внутри все оборвалось. Кошмар из прошлого сидел за письменным столом и мило мне улыбался.

- Идите, Мартын Андреевич, - с той же дружеской улыбкой на устах, повелительным тоном произнес полковник Синицкий. - К концу ноября я жду от вас статью об Инге Яновне Лаукайте.

Не простившись, я на негнущихся ногах прошел к двери и вышел из кабинета...

...Вечером я встретился с Ингой в парке на Пушкинском бульваре, и рассказал ей о встрече с Михеевым. Мол, все прошло как по нотам.

Но Инга чутко уловила мое настроение и пристально заглянула мне в лицо.

- Ты темнишь, Мартик?

Я почувствовал озноб. Сказать ей о разговоре с Синицким или не стоит? О том, что я фактически получил задание написать донос на нее?

Липкий страх поднимался откуда-то из глубины души. А если Инга не поймет? Обидется? Уйдет?

Зачем ей вообще знать об этом? Не лучше ли мне держать язык за зубами?

- Март, - Инга взяла меня за руку, - у тебя что-то все-таки не так?

Я вздохнул и принял решение.

- Ха, не так, - криво усмехнулся, опуская взгляд. -Чертовщина какая-то получается, вот что!

- Да что случилось-то? - Инга испуганно округлила глаза.

- Ничего не случилось, - рухнул на лавочку рядом с ней. Нужно было срочно сменить тему разговора, и я сказал:

- Просто в приемной Михеева висит портрет Гагарова со странной подписью!

- Какой подписью? - заинтересованно вскинула бровки Инга.

- Гагаров изображен в космическом скафандре. В углу портрета - наискось его подпись: четкое “Гагар” и вместо окончания “-ов” необычный волнистый росчерк. И на пиджаках у Королевина и Михеева - значки с изображением Гагарова и такой же подписью.

- Ну, и что? - хмыкнула Инга. - Из-за такого пустяка...

- Нигде не встречал такой подписи Гагарова, - горячо перебил я. - Вот смотри.

Уходить, уходить, бежать от этого Синицкого! От гадкого воспоминания, от неприятного осадка на душе.

Открыл рабочий блокнот, вытащил из внутреннего кармана куртки ручку и на чистом белом листе вывел: “Гагаров”.

- Вот так подписывается Юрий Алексеевич. А вот такая подпись на портретах и на значках наших космических руководителей.

Я написал “Гагар” и дальше нарисовал линию с четырьмя волнами.

- Ах, это маленькая космическая загадка, - в глазах Инги блеснуло веселье. - Репортер Луганцев напал на след людей, подделывающих подписи великого Гагарова!

Я стушевался, и уж было снова собрался сменить тему, но Инга вдруг совершенно серьезно сказала:

- А что, частный сыщик Луганцев, давай завтра отправимся в “Ленинку” и попробуем найти хоть что-нибудь с такой гагаровской подписью? Думаю, что в библиотечных фолиантах и фотоальбомах образцов подписи Гагарова предостаточно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Алексей Леонтьев и все, все, все - 3

ПЕРВАЯ КОРРЕКЦИЯ

Ровно через сутки, после старта с Земли, мы включили двигатели разгонного блока и отправились в полет к Луне. Вся операция прошла без замечаний.

С каждой секундой мы уходили все дальше и дальше от земного шара и все ближе и ближе становились к “тетушке Селене” - так я мысленно называл Луну. Земная гравитация не перестала действовать на ракетно-космический комплекс. Родная планета пыталась нас удержать изо всех сил. Скорость, которую набрали “Знамя” и “Лунник” после старта с околоземной орбиты, падала с увеличением расстояния от Земли. Голубой шар за “кормой” тормозил нас. Но сил немедленно вернуть нас обратно у него уже не хватало. Где-то впереди на траектории нас ждала точка, в которой Луна властно предъявит свои права. Линия траектории начнет выгибаться в сторону желто-коричневого шара. Ракетно-космический комплекс снова будет постепенно ускоряться. Чтобы выйти на окололунную орбиту, нам придется даже чуть притормозить.

После отказа двигателя во время старта и пожара на первой ступени ракеты никаких неполадок в полете больше не наблюдалось. Все бортовые системы работали без замечаний. “Как хорошо смазанные часики”, - так выразился Олег.

Я уже привык к тому, что все идет “тип-топ” и немного расслабился. Старался поменьше двигаться, побольше отдыхать, не делать резких движений - все, как и рекомендовала нам Земля. У Олега привыкание к невесомости прошло быстро и безболезненно. Наверное, его организм и в самом деле “помнил”, что год назад Макарину довелось в космическом полете прожить в условиях отсутствия веса более восемнадцати суток. Помнил и знал, как реагировать.

А вот меня к концу вторых суток экспедиции “догнало”. Даже небольшая рвота была.

“Морскую болезнь” в полете вызывает не сама невесомость, а передвижение человека внутри космического корабля. Во время полета на “Восходе-2” с Павлом Беляниным для меня этой проблемы не существовало: из-за ограниченного пространства в корабле мы сидели почти вплотную друг к другу. Когда на втором витке я вышел в открытый космос, вестибулярный аппарат тоже не протестовал. Видимо, мой организм просто не воспринял невесомость как фактор длительного воздействия и прекрасно справился с ней как с “разовым возмущением”.

Но в нынешнем полете все оказалось иначе. Внутренние отсеки корабля “Знамя” по объему больше, чем маленькая кабина на “Восходе-2”. В них можно плавать и достаточно свободно передвигаться. Чем я и поспешил заняться уже в первые сутки нашей экспедиции. Расплата за “пространственную свободу” пришла к середине второго дня полета.

Медики на Земле, конечно, всполошились. В центр управления приехал едва ли не весь Институт медико-биологических проблем в полном составе. Даже сам генерал-академик Козенко прискакал. И начались двухчасовые расспросы... Врачи почему-то были уверены, что я от них что-то скрываю, не договариваю.

- Пытать его надо, злодея, - шутил Олег по ходу моей беседы с Землей. - На дыбе вздернуть охламона, чтобы сознался!

Наконец, медицинский “допрос” закончился, и мне рекомендовали принять несколько таблеток. И еще, конечно же, не делать в течение следующих суток-двух резких движений. И, разумеется, поддерживать “стабильную ориентацию тела в пространстве”, как выразился один шибко умный из врачей. Всего лишь...

И вот, когда я был в таком обездвиженном и полуразобранном состоянии, неприятность и подкатила. Как комок к горлу при тошноте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вообще-то штатно и первая, и вторая коррекция при полете к Луне выполняются в автоматическом режиме. Земля вычисляет требуемые параметры орбиты и посылает их на космический корабль. Ну, а уж наша электронно-вычислительная машина проводит окончательный анализ и выдает команду на включение двигателя ракетного блока “Д”. Все просто и предельно ясно. Сотни раз опробовано на Земле и уже несколько раз во время полетов наших ребят к Луне. Штатная и рутинная операция.