Неуловимый - Димитр Начев

— Нет, пет, стреляли на самом деле, — заметила Люба и стала ловко сдавать карты. — Продолжим игру! Ну что вы вес остолбенели! Тут сейчас полно милиции.

Я сказал:

— А я думал, что это волк.

— Какой там волк! — снисходительно взглянул на меня директор. — Это собака Царского. Уже вторую неделю бродит, как ненормальная, людей пугает. Не знаю почему, но стала приходить и сюда, к дому отдыха.

— Говорят, это большой, страшный пес, — сказал Выргов. — Мне все хотелось увидеть его, да не удалось.

— Так ты поэтому лазил по кустам сегодня утром? — насмешливо спросила Люба.

— По каким кустам? — невинно посмотрел на нее Выргов.

— Я, дорогой, — улыбнулась она, — все вижу. Не забывай, что у меня есть окно, выходящее на северную сторону. Мне известны все тропки прелюбодеев. Если бы я не знала, что все дамы заняты, я бы решила, что и ты покатился по наклонной плоскости.

Выргов виновато заморгал. На помощь ему пришел директор:

— Ты не права, дорогая, наш друг — истинный святой. За столько лет ни одного приключения!

— А я думал, — вмешался я, — что вы здесь тоже в первый раз, как и я.

Директор гордо засмеялся:

— В восьмой, товарищ Тихов, в восьмой! Кто отдыхал здесь один раз, уже не думает о других курортах. Твой доктор Эйве, например, сейчас в шестой раз, Маринковы — в третий. Новички только вы с девушкой и товарищ Марчев.

— А Фифи и Бармен?

— Какой бармен? — удивился директор.

— Я хотел сказать — фармацевт.

Люба засмеялась:

— Не знаю, как выглядят бармены, двадцать лет назад барменов не было, но я всегда представляла их такими, как наш аптекарь.

В свою очередь раздавая карты, директор сказал:

— Так как я уже столько лет работаю в этой сфере, у меня есть интересные наблюдения. Курортное дело у нас, как вам известно, окружено большой заботой и вниманием. Мест в домах отдыха достаточно, особенно если использовать их во все сезоны. Беда в том, что в отношении отдыха болгарин — абсолютный консерватор. Он хочет отдыхать непременно летом. А хитрецы — их у нас хоть отбавляй! — берут путевки в незагруженные смены. Есть некоторые, кто каждый год, буквально каждый год отдыхает дважды, а то и трижды. Один дом отдыха на море, другой в горах. Но есть и такие, кто за всю свою жизнь ни разу не отдыхал в профсоюзном доме отдыха, кто вообще не пользовался правом члена профсоюза на отдых. А у меня половина отдыхающих — постоянные клиенты. Это совсем неплохо: я уже хорошо их знаю и успешно справляюсь с любыми капризами. Козырь!

— Сто! — воскликнул я, показывая четверку королей. Партнерша наградила меня прелестной улыбкой.

Игра продолжалась. В половине одиннадцатого директор взглянул на часы и собрал карты.

— Пора на отдых, товарищи! Мы встали, я наклонился и поцеловал Любе руку.

— Спасибо! Было очень приятно!

— И мне, Ваньо. Приходи, дорогой. В любое время, когда захочешь.

Она заставила меня взять выигранные шесть левов, заговорщицки подмигнув:

— Мы честно их заработали, так что можно и отметить!

Значит, в следующий раз надо принести с собой бутылочку — так я истолковал ее слона. Снаружи было ясно и безветренно, на небе ярко сияли звезды.

— Похолодает, — сказал Выргов, а я, пробормотав «спасибо», вспомнил, что через полчаса мне надо встать на пост под лелиным окном.

— Все же, — произнес я, — этот сезон не самый подходящий для отдыха в горах.

— Это как посмотреть, — отозвался он. — Лично я предпочитаю его потому, что дом отдыха наполовину пуст.

— А вам не надоело? Восемь лет одно и то же.

— Как раз это мне нравится. Спокойной ночи!

Явно, ему не хотелось разговаривать. Как тогда мне узнать, кто он такой, откуда и так далее? Может, Андонов прав — я еще слишком зелен для профессии, которую избрал?

Без пяти одиннадцать я вышел из своей комнаты. Ил ногах у меня были кеды, под курткой — толстый свитер. Выходя, я услышал из соседней комнаты богатырский храп доктора Эйве. В коридоре горела тусклая лампочка, дом отдыха уже погрузился в глубокий и — как бы выразился директор — полезный для здоровья сон.

9

До двух часов ночи все было спокойно. К моему несчастью, ночь выдалась именно такой, как предполагал Выргов, — холодной и ясной. Я несколько раз менял место, откуда наблюдал за фасадом здания, а точнее — за лелиным окном. Перепробовал все известные мне по армии способы, чтобы время шло незаметно, но сейчас они почему-то не помогали. Тогда, например, я мог пришпорить свое воображение в любом направлении и предаваться всевозможным сладостным мечтам, но сейчас это никак не получалось. Я думал о своей дипломной работе, о девушке, напрасно ждавшей от меня письма. Наше знакомство продолжалось уже более трех лет, но застыло на одной точке. Началось оно с поисков «лишнего билетика» у Театра сатиры и успешно прошло развитие до совместных походов в театр, на концерты и на Витошу, но на этом и застопорилось. На первый взгляд все выглядело нормально: девушка была красивой, интеллигентной, звали ее Бисерной — это имя мне определенно нравилось, жила она в мансарде, красиво и уютно обставленной. Может, нужен был лишь один только шаг с ее или с моей стороны, чтобы мы очутились в загсе, но никто этою шага не делал. К счастью или к несчастью — этого пока никто не знал…

Итак, я сидел на ящике из-под помидоров в тени высокого кипариса у центральной аллеи. От зелени кипариса исходил аромат, напоминавший мне одновременно и свадебные торжества, и погребальные церемонии. К полуночи свет погас во всех комнатах, за исключением комнаты Виолетты Петровой. Минут двадцать я пытался представить, что делает эта женщина в столь поздний час. Читает любовный роман? Или раскладывает пасьянс? Однажды у меня была хозяйка, которая ночи напролет проводила над пасьянсом «Наполеон», и он выходил у нее самое большее раз в два месяца. Тогда ее охватывал порыв щедрости, и она официально приглашала меня на обед с шампанским. Однако подобное занятие как-то не подходило для Вэ Петровой. Вероятнее всего, она лежит в постели и читает экономический журнал. А может, расшивает узорами свою шелковую ночную рубашку? Крупным женщинам нравится тонкое белье с вышивкой. Впрочем, кто знает! Интимная жизнь каждого из нас скрыта за семью печатями. В сущности, мы не совсем такие, какими кажемся на первый взгляд. Наша подлинная сущность проявляется лишь тогда, когда мы совсем одни. Возможно, Вэ Петрова пишет сейчас письмо мужу, если таковой, конечно, имеется — мелочь, которая, к моему стыду, мне не известна. Каждый вечер по длинному подробному письму, в котором описывает, как прошел день, что она завтракала, где гуляла, что было на обед, и как, глядя на алый закат, она вспомнила тот день, когда они были вдвоем в горах и впервые произнесли слова, связавшие их на всю жизнь. Есть такие женщины, которые каждый вечер пишут мужу длинные трогательные письма, преспокойно изменяя ему днем.

Я думал о Вэ Петровой не больше двадцати минут: дальше воображение мое забуксовало, утонув в банальных и серых подробностях. А лелино окно было по-прежнему темным, и это делало мое дежурство еще досаднее.

Около двух — я уже подсчитал, что мне осталось дежурить пятьдесят пять минут, — на аллее послышались шаги. Мой обостренный слух еще издали уловил их. Вначале, я подумал, что по парку бродит какое-то животное, но затем стало ясно, что идут двое. Осторожно ступая но мелкому песку, которым посыпана аллея, они направлялись ко мне, т. е. к главному входу. Я затаил дыхание. Какой я, к черту, часовой на посту, если у меня нет никакого оружия? Что я могу сделать, если попытаются напасть на Лелю? И почему она, дурочка, оставила окно открытым? Достаточно одному человеку встать у стены, а другому взобраться ему на плечи, чтобы дотянуться до подоконника и оттуда выстрелить в сторону кровати. А мне что делать — кричать? Все произойдет за считанные секунды, преступники тут же скроются в темноте.

Шаги приближались, метрах в двух от меня идущие остановились. Я старался не шевелиться, мысленно благословляя густую тень кипариса. Я различил два силуэта, как мне показалось, один был женским. И тут женщина сказала:

— Ну, спокойной ночи! Я пойду первой…

Мужской голос произнес:

— Хорошо, но войди через дверь.

Женщина возразила:

— Ни в коем случае!

Я с облегчением перевел дух. Голоса были мне знакомы — Фифи и ее фармацевт. Фифи продолжала:

— Неизвестно, на кого я налечу в коридоре. Вот тебе ключ. Если я зажгу свет, не входи. Если не зажгу — значит, все чисто.

Быстро и бесшумно она скользнула к пристройке, где жил директор. Ее кавалер отошел в сторону и, как мне показалось, опустился на ближайшую скамейку. Но он меня не интересовал. С напряженным любопытством я наблюдал за тенью Фифи. Я был более чем уверен, каким именно способом она вернется к себе в комнату, и мое предположение полностью оправдалось. К моему глубокому изумлению, она легко, как коза, взобралась на выступ и, пройдя мимо окоп комнат доктора Эйве, моей и фармацевта, исчезла в окне своей комнаты, которое, по-видимому, было лишь прикрыто, а не заперто изнутри. Вес это она проделала столь быстро и ловко, что я был готов восторженно воскликнуть, если бы мне не нужно было прятаться в тени кипариса.