Не все были убийцами (История одного Берлинского детства) - Михаэль Деген

Однако когда я подошел к домику, то увидел, что мать еще не вернулась. Ключ все еще лежал в условленном месте. Я отпер дверь. Огонь в печурке погас, в домике было холодно и сыро. «Если мне сейчас удастся разжечь огонь и согреть комнату, у мамы, наверное, и настроение улучшится», — подумал я.

Я еще никогда не растапливал печь, но мне сразу удалось это сделать.

Случайно ли так получилось, или дрова были сухими, — не знаю. Через какое-то время я подбросил в печку пару угольных брикетов. Комната быстро согрелась.

Наконец вернулась мать, нагруженная тяжелыми сумками, и без сил повалилась на кровать. Она, кажется, даже не заметила, как тепло в домике.

«Долго меня не было?» — спросила она. — «Что ты делал все это время? Надеюсь, ты не очень беспокоился?»

Я молча стоял перед лежащей на кровати матерью. Когда же она, наконец, почувствует, как у нас тепло?

«Знаешь, где я была?» — продолжала она. — «Я была у Хотце в Каульсдорфе. Жены его не было, но я познакомилась с его свояченицей. Дом у Хотце небольшой, но с большим садом. Нас туда отвез его друг, господин Радни У Радни — птицеферма недалеко от Кепеника, патруль его почти никогда не проверяет. Это было очень приятно. Посмотри, что я принесла!»

Она вскочила с кровати и с торжеством показала мне содержимое сумок.

«Видишь, цыпленок! Как давно я не ела курятины!»

Мать была вне себя от радости. Один за другим она вытаскивала из сумок продукты: масло, буханку хлеба, сельдерей и кольраби.

«Овощи дал Хотце», — говорила она. — «У него большой огород. Он дал мне еще морковь, она такая полезная, особенно для глаз и зубов. В твоем возрасте нужно есть побольше овощей. Ничего, ты еще наверстаешь упущенное. Хотце говорит, — весь этот ужас скоро закончится».

Такой счастливой я не видел мать уже очень давно. Она то и дело взвешивала в руке тушку цыпленка и восхищенно повторяла:

«Смотри, какой откормленный!»

Матери хотелось, чтобы я тоже разделил ее радость. Мы разложили все принесенное на кровати.

«Сегодня вечером мы устроим пир! Наедимся до отвала!»

Теперь, наконец, она увидела, что в печке пылает огонь.

«Ты затопил печку!» — воскликнула она и порывисто обняла меня. — «Потрясающе! Ты просто гений. Мой сын гений!»

Она бросилась вместе со мной на кровать, прямо на всю эту снедь.

«Мама!» — закричал я. — «Осторожно, масло!»

«Мама, осторожно, масло!» — смеясь, передразнила меня она.

На нее напал приступ безудержного хохота. От смеха она закашлялась. Я хлопал ее по спине, чтобы она перестала.

«Мама, осторожно, масло!» — задыхаясь от смеха, повторила она. — «Сегодня вечером в меню — мама, масло и цыпленок».

Мне было совсем не до смеха. Я был рад, что мать не заметила моего состояния. На следующей неделе я позвонил в шведское посольство. Атташе сразу снял трубку. Он сказал, что я должен оставаться там, где нахожусь в данный момент. Он сам придет ко мне. Теперь я не помню, почему мы встретились с ним у станции метро Янновицбрюкке. Он вышел из метро и сразу, не поздоровавшись, потянул меня прочь от входа. Мать опять ушла куда-то «за добычей», и у меня было много времени.

«Где твоя мама?» — неприветливо спросил он.

Я рассказал ему, что она уже три дня как исчезла, и я не знаю, где ее искать. Кроме того, у меня закончились топливо и продукты, но не могу же я без конца бегать по городу! От этой беготни я страшно устаю, а пользоваться городским транспортом не могу — опасно.

Как и в первый раз, он опять сказал, что не верит ни одному моему слову. Тогда я попросил его пойти вместе со мной в поселок огородников, чтобы он сам мог убедиться в том, что я говорю чистую правду. Про себя я молился, чтобы мать к этому времени еще не вернулась Было бы лучше всего, если она вернется ближе к вечеру. К моей просьбе атташе отнесся очень серьезно. Какое-то время он с недовольным видом шел со мной пешком. Однако ему это скоро надоело.

«Давай рискнем, поедем на метро. Куда нам ехать?»

«До Германплац. А оттуда — минут десять пешком».

Нам повезло. Увидев наш домик, он вначале не хотел входить туда. Я открыл дверь и вошел внутрь. Помедлив, он последовал за мной, быстро огляделся по сторонам и снова взял меня за руку.

«Идем», — сказал он. — «Закрой дверь и идем отсюда».

«Сейчас здесь безопаснее, чем где-нибудь в другом месте. Осталось еще немного дров, и я могу затопить печку, если вам холодно. В это время года здесь никто не бывает. Нас никто не услышит», — продолжал я свою игру.

«Идем отсюда» — повторил атташе.

Я заметил — он боится. Он боится оставаться здесь, и с каждой минутой боится все больше.

«Мы отправимся на станцию „Штеттинский вокзал“. Хорошо бы тебе переодеться. У тебя здесь есть другая одежда?»

Я отрицательно покачал головой.

«Ни другой шапки, ни другого шарфа, ни других ботинок?»

«Нет. Только то, что на мне надето».

«Ну ладно. Идем».

Он буквально вытащил меня из домика. Я закрыл дверь и положил ключ в условленное место.

«Это для мамы. Может быть, она еще вернется сюда».

Он был просто в панике, да и я сам себе в этот момент казался таким жалким, ничтожным. По дороге к вокзалу он сказал, что никаких возможностей переправить меня в Швецию нет. Это нежелательно для обеих сторон, Обе страны — и Германия, и Швеция — уже приняли все меры, чтобы предотвратить подобные случаи. А теперь он хочет представить меня сестре из шведского Красного Креста, которая держит связь с немецким Красным Крестом и национал-социалистическим женским объединением. Подобные связи нужно поддерживать для того, чтобы облегчить положение людей, которые в этом нуждаются. Во всяком случае, эта сестра, наверное, знает путь, чтобы вывезти меня из опасной зоны.

Его начальник, шведский консул, ничего не обо мне не знает. Атташе не хочет впутывать своего шефа в эту историю. Да, он хотел мне помочь, но это было только его собственной инициативой, и поэтому я никогда и ни при каких обстоятельствах не должен ссылаться на содействие консульства.

После дневного воздушного налета (этот налет мы переждали в одном из городских бомбоубежищ, причем атташе выдал меня за своего приехавшего из Швеции родственника и, видимо, произвел на всех впечатление, предъявив свой дипломатический паспорт) мы, наконец, добрались до Штеттинского вокзала.

Некоторое время нам пришлось подождать. Затем к нам подошла какая-то женщина и спросила его, не он ли — господин из шведского посольства. Атташе кивнул и тихо заговорил с ней по-шведски. Во время этой беседы женщина все чаще поглядывала в мою сторону. На ее лице появилось испуганное выражение. Затем атташе поднялся, быстро попрощался со мной и исчез. Больше я его никогда не видел.