Завоевание Константинополя - Робер Клари

Когда император сгинул, потерпев это поражение, то бароны, которые остались, были в сильном унынии. А потом они собрались однажды, чтобы поставить императора{407}. Тогда послали за монсеньором Анри, который был братом императора, чтобы сделать его императором, а он был в своей земле, которую завоевал, — по ту сторону рукава Св. Георгия.

Когда дож Венеции и венецианцы увидели, что императором хотят сделать монсеньора Анри, то они были против этого и они не хотели дозволить это, пока не получат одно изображение пречистой девы, которая была нарисована на доске. Это изображение было безмерно богато и было все покрыто богатыми драгоценными камнями. И греки говорили, что это был вообще первый образ пречистой девы, который когда-либо был сделан или нарисован. Так велика была вера греков в этот образ, что они чтили его превыше всего и каждый вторник они проносили его в шествии; так чтили его греки и давали ему множество великих приношений. И вот венецианцы ни в коем случае не хотели дозволить, чтобы мессир Анри стал императором, пока они не получат этот образ, и тогда этот образ им отдали{408}. После этого монсеньора Анри короновали императором{409}.

Когда мессир Анри стал императором, то после этого собирались вместе и вели переговоры, он и маркиз, который был королем Салоникским, пока маркиз не выдал за него свою дочь, а император женился на ней, но императрица не долго прожила после того и вскоре умерла{410}.

Прошло немного времени после этого, как Иоанн Влашский и куманы вторглись в землю маркиза Салоникского. А маркиз был в своей земле, и в конце концов он сразился с этими влахами и с этими куманами и был убит в этом бою, а все его ратники были разбиты{411}. И Иоанн Влашский и эти куманы подступили затем, и осадили Салоники, и установили свои орудия, чтобы приступом идти на город; а жена маркиза{412}

осталась в городе, и с ней остались рыцари и другие люди, которые защищали город. А в городе было похоронено тело монсеньора святого Димитрия, который никоим образом не хотел дозволить, чтобы его город был взят силою; и из этого святого тела истекало столько масла, что то было настоящее чудо. И случилось так, что, когда однажды утром Иоанн Влашский возлежал в своей палатке, к нему явился мессир святой Димитрий, и пронзил его тело копьем, и убил его{413}. Когда его люди и куманы узнали, что он мертв, то они снялись с места и возвратились в свою землю{414}. А потом королевство Влахия перешло к племяннику Иоанна; Бюрюс было его имя{415}. Этот Бюрюс стал потом королем Влахии, и у него была красавица дочь. А потом случилось так, что император Анри, который был весьма добрым императором, держал совет со своими баронами, как ему быть с этими влахами и с этими куманами, которые столько враждовали с Константинопольской империей и которые сгубили его брата, императора Бодуэна; и тогда бароны присоветовали ему направить послов к этому Бюрюсу, который был королем Влахии, и попросить, чтобы он отдал ему в жены свою дочь{416}. Однако император ответил, что он никогда не возьмет в жены особу столь низкого происхождения. И бароны сказали: «Государь, вы это все же сделайте! Мы советуем вам договориться с ними, потому что это самый сильный народ и самый грозный для империи, да и для всего света»{417}. И бароны наговорили столько, что император послал туда двух знатных рыцарей и повелел как можно лучше снарядить их, и послы отправились с большими опасениями в эту дикую страну, и, когда они прибыли туда, их сразу хотели убить. И тем не менее они поведали этому Бюрюсу о цели своего посольства, и он ответил им, что охотно пошлет свою дочь императору.

А потом король Бюрюс приказал снарядить очень богато и очень благородно свою дочь и с ней довольно много людей; потом он отослал ее к императору и велел подарить ему 60 лошадей, все они были нагружены добром, и золотом, и серебром, и шелковыми материями, и богатыми сокровищами; и не было там ни одного коня, который не был бы покрыт попоной из малинового шелка, столь длинной, что она волочилась позади каждой лошади на целых семь или восемь шагов; и никогда не продвигались по грязи или по худым дорогам, так что никакая материя не была разорвана, и все были исполнены великой красоты и благородства.

Когда император увидел, что девица прибыла, он вышел ей навстречу, а с ним и бароны, и устроил ей и ее людям весьма пышное празднество, а потом император на ней женился.

И прошло немного времени после этого, как императора пригласили в Салоники, чтобы короновать сына маркиза королем, и император туда поехал. И когда он его короновал{418}, сына маркиза, то захворал там и там же умер, что было великой потерей и великой печалью{419}.

Теперь вы слышали правду, как был завоеван Константинополь и как граф Бодуэн Фландрский стал императором, а после него мессир Анри, его брат, ибо тот, кто был там, и кто это видел, и кто это слышал, будучи свидетелем, Робер де Клари, рыцарь, позаботился о том, чтобы предать письменам правду, как был завоеван город; и, хотя он не рассказал об этом завоевании столь хорошо, как могли бы поведать многие добрые рассказчики, он, во всяком случае, рассказал подлинную правду, а есть еще столько всяких правдивых вещей, которые все он не сумел припомнить.

Приложения

Робер де Клари и его хроника как памятник исторической мысли Средневековья

Хроника «Завоевание Константинополя» Робера де Клари, созданная в начале XIII в., наряду с одноименным произведением Жоффруа де Виллардуэна[1] принадлежит к числу первостепенной важности источников по истории захвата Константинополя рыцарями-крестоносцами в 1203—1204 гг. Вместе с тем она представляет собой замечательный памятник исторической мысли феодальной эпохи. В отличие от Виллардуэна, передававшего события Четвертого крестового похода, как правило, довольно точно[2], Робер де Клари не мог бы похвастаться в такой степени фактографической добротностью, хронологической и логической упорядоченностью своего рассказа. Хотя он стремился придерживаться исторической канвы в изложении хода событий, какими они ему рисовались, но, будучи простым рыцарем, Робер де Клари не ведал скрытой, закулисной стороны похода и лишь понаслышке был осведомлен о его предыстории, а тем более об истории Византии и государств крестоносцев на Востоке. За недостатком достоверных известий он иногда путает факты, придумывает то, чего на самом деле не было, смешивает реальность с домыслами, иной раз подробнейшим образом повествует о второстепенном в ущерб более значительному.

Однако, несмотря на отдельные несообразности, записки рыцаря-крестоносца интересны не только и не столько как субъективно добросовестное, пусть и не целиком соответствующее действительным фактам, повествование об «уклонении с пути», приведшем рыцарские ватаги из Франции, Германии и Италии под стены Константинополя, сколько своим идейным содержанием, своей концепцией истории крестового похода. Они ценны в огромной мере благодаря своеобразному авторскому восприятию событий, свидетелем и участником которых ему довелось быть (а также и тех, о коих он знал от других лиц), важны суждениями об этих событиях, пусть такие суждения по большей части и не преподносятся в форме отвлеченных умозаключений, а как бы вырастают из самой ткани изложения фактов. В широком культурно-историческом плане хроника Робера де Клари примечательна не в малой степени еще и потому, что написана светским человеком — рыцарем. Ведь средневековые «истории», тем более хроники религиозных войн XI—XIII вв., сочинялись обычно представителями образованного сословия того времени — духовенства. Робер де Клари, как и Жоффруа де Виллардуэн, — исключение из правила. При этом по своему концептуальному замыслу и содержанию, по своей идейно-политической направленности хроника Робера де Клари в некотором роде антитеза хронике Жоффруа де Виллардуэна. Последний был знатным сеньором, одним из предводителей крестоносного воинства, «задействованным» во всех или почти всех дипломатических акциях и военных перипетиях похода. В своем «Завоевании Константинополя» маршал Шампани излагает официозную версию событий, призванную представить в наиболее выгодном свете крайне неблаговидные поступки и самих «воинов божьих» и в особенности их вожаков. Робер де Клари, напротив, чужд высокой политике и вовсе не задается целью обелять последних. Он раскрывает события, совершавшиеся при его участии и на виду у него, так, как они воспринимались, были пережиты и расценивались неискушенной в политико-дипломатических интригах массой крестоносцев — с позиций тех, кто испытал на себе и перенес, говоря словами самого хрониста, «столько мучений и столько трудов, голод и жажду, холод и жару» (гл. CV). История похода воссоздается под углом зрения рядовых участников этой грандиозной по средневековым масштабам рыцарской авантюры, которые ринулись «за море», побуждаемые главным образом надеждой на легкую наживу, и потому в общем и целом были довольно безразличны к «идеальным» целям экспансии феодального Запада на Востоке. Если Жоффруа де Виллардуэн как историк внешне более или менее сдержан или риторично выспренен, то Робер де Клари рассказывает обо всем увиденном и услышанном, о том, что было доступно его неистощимой любознательности, с неподдельной увлеченностью рыцаря, оказавшегося сопричастным необычайным и удивительным происшествиям. В его записках мы встретим наблюдательно подмеченные черты феодальных нравов, рыцарского видения прошлого и настоящего. Полуофициальный историограф похода, маршал Шампанский пренебрегает житейскими подробностями рассказываемого, подменяя их «деловым» изложением существенного, перемежаемым риторикой: он отбрасывает прочь кажущиеся ему незначительными эпизоды. Напротив, Робер де Клари, жаждущий приобщить свою аудиторию ко всему «необыкновенному», что случилось с крестоносным воинством, уделяет таким сюжетам зачастую непомерно много места. Эти-то подробности, рисуемые Робером де Клари с присущей ему непосредственностью, во всей их повседневной будничности и живости, проливают необычайно яркий свет и на самое крестоносную авантюру и, что для нас в данном случае важнее, на систему взглядов и представлений автора-рыцаря, на способ и стиль его исторического мышления. Через повествование Робера де Клари получает оригинальное освещение — «изнутри» — вся феодальная этика, весь нравственный мир воинственно настроенного рыцарства начала XIII в. Автор подчас допускает путаницу в датах, в изложении последовательности событий, дает волю своей фантазии, но его вымыслы по-своему отражают настрой, царивший в крестоносном воинстве. Они характеризуют понимание рядовым рыцарем-крестоносцем как событий истории текущей, так и минувшей. С этой точки зрения «Завоевание Константинополя» Робера де Клари — хроника, содержащая ценнейший материал для уяснения исторического менталитета мелкого светского феодала из среды тех, кто по кличу Иннокентия III[3] устремился добывать себе под флагом религии земли и сокровища на Востоке и преуспели... в сокрушении византийской столицы.