Видящая истину - Деннард Сьюзан

После сегодняшнего вечера Сафи будет свободна.

Свободна. Свободна. Свободна.

Глава 8

Оказалось, что идти по залитому лунным светом поселку Миденци одновременно и проще, и сложней, чем ожидала Ноэль.

Проще, потому что, хотя за семь лет мало что изменилось, все казалось меньше, чем она запомнила. Бревенчатые стены, окружающие поселок, были такими же серыми от непогоды, но сейчас уже не казались непреодолимыми. Просто… высокими.

Круглые каменные дома, такие же коричневые, как и грязь, в которой они стояли, выглядели крошечными. Игрушечные домики с узкими низкими дверями и ставнями на окнах. Будто для кукол, а не для настоящих людей.

Даже дубы, кое-как растущие на пяти акрах поселка, казались куда более тощими, чем помнила Ноэль. Недостаточно большими и сильными, чтобы взбираться по их ветвям, как раньше.

Почему идти по поселку было сложнее, чем Ноэль ожидала, так это из-за людей – точнее, приглушенных оттенков их Нитей. Она следовала за Гретчией к ее дому в центре поселка.

Нити не предупреждали своим мерцанием, что сейчас распахнутся ставни. Что вот-вот покажутся любопытные лица.

То и дело отворялись двери, из которых выглядывали номаци с влажными Нитями, скрученными, как отжатые полотенца.

Каждый раз, когда ставни или двери с грохотом открывались, Ноэль вздрагивала. Каждый раз, когда из-за угла показывался силуэт или кто-то внезапно выглядывал из-за садовой ограды, она съеживалась. Боролась с желанием спрятаться.

Тем не менее, каждый раз Ноэль обнаруживала, что не узнает залитое лунным светом, вопросительно смотрящее на нее лицо или ковыляющего старика, который провожает ее взглядом.

Ноэль ничего не понимала. Новые люди в племени? Нити, выцветшие настолько, что их почти не видно?

Когда Ноэль наконец дошла до круглого дома матери, он оказался таким же поразительно крошечным, как и другие. Хижина Гретчии была устлана теми же оранжевыми коврами поверх все того же пола из широких досок, как помнила Ноэль. Та же печь дымила, если подбросить слишком много дров, и тот же рабочий стол у стены был усыпан разнообразными крошечными, с монету, камешками – хрусталем, лунными камнями, галькой, – но все было таким маленьким!

Когда-то стол был Ноэль по пояс, а теперь достигал только середины бедра – как и обеденный стол у одинокого окна с восточной стороны дома. За печью был люк, через который можно было попасть в земляной погреб – единственное место, достаточно прохладное, чтобы спать далмоттийским летом, и достаточно теплое зимой, – и люк выглядел таким маленьким, что Ноэль не была уверена, решится ли она спуститься туда. Насколько тесным показалось бы сейчас это темное место? Насколько узкой показалась бы сейчас койка, на которой они всегда спали вдвоем с матерью?

Когда мать направилась в дом, Ноэль держалась позади. В неверном свете фонаря она смогла лучше рассмотреть ее – и увидеть, что Гретчия почти не изменилась. Может быть, лицо немного осунулось, и появилось несколько новых морщин вокруг часто поджимавшегося рта, вот и все.

– Идем.

Мать схватила Ноэль за запястье и увлекла ее мимо десятка низких табуреток, привычной мебели в доме ведьмы Нитей, к печи. Ноэль пришлось подавить желание вырваться. На ощупь руки Гретчии были еще холоднее, чем раньше.

И, конечно же, мать не заметила окровавленную повязку на ладони дочери – или, может быть, заметила, но не обращала внимания.

Наконец Гретчия выпустила запястье Ноэль, и, схватив ближайшую табуретку, поставила ее рядом с очагом.

– Посиди, пока я положу тебе боргша. Сегодня там конина – надеюсь, она тебе все еще нравится. Скраффс! Иди сюда! Скраффс!

У Ноэль перехватило дыхание. Скраффс. Ее старый пес.

На лестнице, ведущей в дом, послышался топот лап, и вот пес появился – старый, обрюзгший, спотыкающийся.

Ноэль соскользнула с табуретки. Опустилась на ковер, внутри защекотало от счастья. Что-то теплое скопилось в уголках глаз. Она распахнула объятия, и старая рыжая гончая неуклюже побежала прямо к ней… И вот пес уже тут, облизывает, машет хвостом, тычется поседевшей мордой в волосы Ноэль.

«Скраффс», – подумала Ноэль, боясь произносить имя вслух. Боясь, что от этого неожиданного всплеска чувств начнет заикаться. Противоречивые чувства, которые Ноэль не имела ни малейшего желания переживать, в которых разбираться. Если бы Сафи была здесь, она бы знала, что творится в душе Ноэль… Но Сафи здесь не было, и Ноэль придется переждать ночь, чтобы найти ее.

Одна ночь. Одна ночь.

Ноэль почесала Скраффса за длинными ушами. Их кончики были вымазаны чем-то, похожим на петрушку. «Т-ты кушал боргша, дружок?» – прошептала Ноэль, уткнувшись лицом в шею гончей. От пса воняло, но ей было все равно. По крайней мере, этому осколку прошлого она могла доверять. По крайней мере, от этого существа она не ждала предательства, камней, холодных слов.

Ноэль оперлась спиной на табуретку, все еще почесывая морду Скраффса и стараясь не замечать пленку, которой подернулись его глаза. Седину на морде. То, как обвисло брюхо.

Раздался мелодичный голос:

– О, ты дома!

Пальцы Ноэль замерли на шее Скраффса, глаза смотрели в его глаза. Ее зрение обратилось внутрь, комната и собачья морда расплылись. Может быть, если притвориться, что она не заметила Альму, та просто растворится в Пустоте.

Но конечно, Альма направилась от двери прямо к Ноэль. Как и Гретчия, она носила традиционное для ведьм Нитей черное платье, плотно облегающее грудь и свободно ниспадающее ниже, с широкими рукавами.

– Храни меня Мать-Луна, Ноэль! – Альма уставилась на нее, зеленые глаза в обрамлении длинных ресниц светились удивлением. – Ты копия Гретчии!

Ноэль не ответила. В ее горле застряло… что-то. Гнев, предположила она. Ей не хотелось походить на Гретчию, но Ноэль знала, что так и есть. Практически точное подобие, разница была только в росте.

Она не могла смотреть на то, как Скраффс при виде Альмы радостно виляет хвостом и тычется головой ей в колено, тут же отвернувшись от Ноэль.

– Ты стала настоящей женщиной, – добавила Альма, опустившись на табуретку рядом с Ноэль и рассеянно поглаживая Скраффса.

Ноэль коротко кивнула, измерив холодным и быстрым взглядом соперницу, еще одну ведьму Нитей. Альма тоже стала женщиной. Красивой, ничего удивительного. Угольно-черные волосы до подбородка – густые и блестящие… Идеальные. Тонкая талия, крутые бедра, женственная фигура… Совершенство.

Альма, как во всем и всегда, была идеальной ведьмой Нитей. Идеальной женщиной номаци. Вот только… Хмурый взгляд Ноэль упал на руки Альмы – на утолщенные подушечки ее ладоней. Мозоли на ее пальцах.

Ноэль схватила Альму за запястье.

– Ты тренировалась с мечом.

Альма напряглась, а затем украдкой оглянулась через плечо на Гретчию, которая медленно кивнула.

– С кортиком, – в конце концов сказала Альма, снова посмотрев на Ноэль. – Последние несколько лет я тренировалась с кортиком.

Ноэль уронила запястье Альмы и отвернулась от нее. Конечно же, Альма выучилась фехтованию. Конечно же, в этом она тоже стала безупречна. Ноэль ничего и никогда не могла сделать лучше, чем Альма. Как будто Мать-Луна заботилась о том, чтобы любой навык, который пыталась отточить Ноэль, Альма тоже приобрела… и довела до совершенства.

Так же как Альма превратилась из рядовой ведьмы Нитей какого-то бродячего племени в Ведьму Нитей поселка Миденци. И теперь Гретчия стала слишком стара, чтобы верховодить, и Альма брала эту роль на себя – и все потому, что Ноэль не смогла этого сделать. Не научилась делать камни Нитей, потому что не могла сдерживать эмоции.

Но Альма – о, Альма была совершенством во всем.

В Карторре, Далмотти и Марстоке целый совет ведунов определял, насколько люди владеют магией, но в поселениях номаци это делала Ведьма Нитей единолично. Еще она объединяла Нити сердца, устраивала браки и семейные союзы. Ведьмы Нитей рисовали узор на ткацких станках человеческих жизней, и однажды Альма станет вождем Миденци, как Гретчия сейчас, а ее идеальные камни Нитей будут распутывать жизни.