Наследники Падших. Книга четвёртая.Никому не отдам - Светлана Чистякова

  - Ты красавица!

   - Угу. С двумя новорожденными зубами и бантом, как пропеллер, - она грустно улыбнулась, нежно погладив пальчиком изображенную на фото женщину с крошкой-дочкой на руках.

   - Ладно, давай ты всё же мне поможешь немного, - она сунула ему в руки цветастую скатерть, - вот, иди-ка на стол накрой и за тарелками приходи. Обычно я на кухне обедаю, но ради такого гостя.

  Улыбнувшись, Саймон потопал в комнату. Мог ли он предположить, что будет накрывать на стол для девушки? Он, отпрыск древнейшей магической фамилии. Причем делать это с чувством, с толком и, что самое забавное, ему это нравилось. Как и все, что он делал для неё.

  Не было ничего удивительного в том, что за обедом они не сводили друг с друга глаз. Алёна сидела напротив, и он заметил, как под его взглядом её грудь напряглась под тонкой тканью светлой маечки. Отшвырнув в сторону вилку, он встал, подошёл к ней вплотную и подал руку. "Пойдем" - тихо произнёс он, увлекая в сторону кровати. Он плохо помнил, как они добрались до неё. Только сейчас они мирно обедали, и вот он уже лежит рядом с ней, обхватив за талию, раздвигая ногой её колени. Его губы прижались к нежной коже на шее, а ладонь накрыла грудь. Под белой маечкой двумя острыми комочками выступали соски - он легонько задевал их пальцами, срывая с приоткрытых, пересохших губ Алёны короткие вздохи. Она даже не догадывалась, что это было больше, чем влечение... гораздо больше! Он бы не сумел этого описать, просто... она будто поселилась в нем: в мыслях, в крови, во всем. В каждом движении, в каждом вздохе он ощущал ее присутствие. Спустив с плеч Алёны лямочки майки, открыв упругие, безупречно красивые груди, он ласкал их, пробуждая в ней страсть. Ведь она не знала - Мерлин! - понятия не имела, чем стала для него. Выгибаясь в его руках, рвано дыша через рот, она не сводила с него помутневшего от желания взгляда, и ее глаза не говорили, кричали: "Давай же, милый... любимый мой... хочу тебя..." И он, обхватив ладонями лицо, целовал ее губы жадно, ненасытно, с безумным желанием выпить до дна ее тепло, и свет, и нежность, и беззащитность, и жар ее возбуждения, и все то, что только она могла ему дать! С чувством, которого не испытывал никогда и ни к кому, Саймон ласкал губами ее доверчивые, мягкие губы, и с каждым движением, казалось, проникал все глубже, сплетался с нею все теснее, погружался в нее... Позабыв обо всем на свете, с наслаждением вдыхая терпкий пьянящий запах, в котором смешались ароматы леса и трав, он зарылся носом в её волосы, застонав от удовольствия и счастья. Его язык прочертил влажную дорожку к соску, и губы сомкнулись вокруг твердого комочка плоти, вызвав у неё протяжный стон, а Саймон все не останавливался, будто стремясь утопить её в ласках. Он быстро стянул с нее джинсы вместе с трусиками, и неожиданно для нее широко развел ноги, скользнув вниз...

   - Сай... ты... - закончить фразу не успела, захлебнулась криком, откидывая голову назад, когда его губы прижались к ней...там. Её трясло от вожделения, она вся истекала жаркой, ненасытной страстью - его язык был сильным и требовательным, и он не знал сомнений, он хотел этого... сам получал удовольствие... от её криков и стонов что-то внутри вот-вот готово было взорваться.

   - Саааймоооон!

  Он поднял голову, облизываясь, наблюдая за ней, вспотевшей, обезумевшей, мечущейся по кровати, словно в бреду. Она разочарованно захныкала, не чувствуя больше его губ.

   - Тихо, тихо, моя сладкая, - хрипло прошептал Саймон, - сейчас все будет...

  Одежда слетела с него в мгновение ока, и он изнывающий от возбуждения, притянул её к себе. Головка члена скользнула по ней, снова, и ещё раз. Чуть погрузилась внутрь. Саймону показалось, что ее горячие губки поцеловали его, обхватили медленно, но нетерпеливо, дрожа, и он погружался в этот томительный поцелуй, сдерживаясь из последних сил, растягивая удовольствие, смакуя тот самый важный, самый сладкий момент, когда войдет в нее целиком.

  Алёна сдалась первой, рванулась навстречу, обхватывая его ногами, прогибаясь в спине, и он оказался внутри так глубоко, как только было возможно. Она, вцепившись в его плечи, беспрестанно стонала, бормотала, выкрикивала его имя, подаваясь навстречу сильным толчкам. С каждым движением низ живота все больше наливался жидким огнем, и было так хорошо, так горячо, так невыносиииимо... Саймон держал ее крепко, не прекращая двигаться, пока она билась в его руках, а потом наклонился к ней, содрогаясь всем телом, сцеловывая слезы с её мокрых щек. Когда удовольствие растворилось, оставив после себя удовлетворение, расслабленность и глубокую истому, Алёна открыла глаза и счастливо улыбнулась. Саймон смотрел на нее, поглаживая ее влажные от пота бедра и живот, проводя пальцами по соскам, наслаждаясь прикосновениями к её бархатистой гладкой коже.

   - Я люблю тебя, малыш, - задумчиво проговорил он, убирая за ухо длинную спутанную прядь, и с упрямством добавил на своем языке: - никому не отдам ни за что! И пусть катятся все к Мордреду.

  ...Он любил её до поздней ночи, пока она опустошенная и вымотанная не вырубилась у него на груди, опутав руками и ногами, словно лиана ствол дерева. А он, лежа без сна, ласково обнимал её, вспоминая каждое мгновение, каждый крик и стон, каждую черточку любимого лица, запрокинутого в порыве страсти. Когда забрезжил рассвет, впуская свозь неплотно закрытые шторы первый робкий лучик восходящего солнца, он вспомнил про пару колечек, найденных им на раскопках, и о том, что он тогда подумал, что они когда-то принадлежали двум юным влюбленным. Таким же, как они. Он тихонько, чтобы не разбудить Алёну, выпутался из сонных объятий и, наспех одевшись, рванул к себе домой, решив, что, видимо, сам Мерлин послал ему эти старинные колечки. Он не мог обручиться с ней без благословения матери и старшего брата, он вообще не знал, что ждет их впереди, но подарить любимой старинное кольцо он имел право.

  Его не было каких-то пятнадцать минут, но, когда он вошёл, застал её мечущейся на кровати в истерике.

  "За что? За что? - рыдала она, не открывая глаз, отмахиваясь от кого-то. Из-под век безостановочно текли слезы. - Что ты хочешь от меня?! Оставь меня, пожалуйста!"

  Саймон бросился к ней, тормоша в попытке разбудить, прижимая к себе, приговаривая:

   - Ну, что ты, девочка моя. Проснись. Всё хорошо. Я с здесь, я с тобой, любимая...

  Наконец, она открыла глаза, выплывая из тягучего кошмара, и спрятала мокрое от слез лицо у него на груди.

   - Саймон, если бы ты только знал, какой ужас мне только что приснился...