Дело о пропавшей России - Андрей Константинов

В шесть я вынула из шкапчика нашу с мамой заначку — полбутылки «Мартини» — и стала планомерно напиваться.

В девять, когда мама, придя с работы, объясняла мне — что такое нормальная жизнь, почему ее у меня нет, и почему следует выйти замуж за Аркашу (собственно, против никто не был), — раздался писк.

«Света. Пожалуйста, срочно вызови машину и приезжай в Агентство. Глеб Егорович Спозаранник». Моментально приведя себя в божеский вид, я вызвала от соседей такси и, стараясь хоть немного протрезветь в пути, ринулась в Агентство. Очевидно, предстояла «очная ставка». Я ликовала. Уж в наших-то расследователях я не сомневалась, он им все расскажет как миленький. В подробностях. Молодцы ребята!

Я взбежала по лестнице на наш второй этаж, на ходу поздоровалась с охранником, распахнула дверь кабинета расследователей и остолбенела. Посреди комнаты на стуле сидел Аркадий.

Глаз у него заплыл лиловым синяком, губа сочилась кровью, ворот рубахи был почти оторван, и весь он был в грязной мартовской уличной жиже, словно его основательно вываляли по тротуару.

— Сопротивлялся! — вместо приветствия радостно сообщил Зураб.

Глеб невозмутимо сидел за столом, поигрывая пижонской ручкой.

— Потрудитесь объяснить, Светлана Аристарховна, кто этот человек.

Вместо ответа я бросилась к любимому, отчего он чуть не упал со стула, шарахнувшись от меня, как от нечистой силы.

— Аркаша, что они с тобой сделали?! — завопила я.

— Значит «Аркаша», — спокойно констатировал Спозаранник, раскрывая на первой странице загранпаспорт Аркаши.

— Что вы наделали, это же мой… мой жених! — закричала я, бросаясь уже на Глеба.

— Спокойно, Завгородняя. — Глеб даже не шелохнулся, а Зурабик нежно сгреб меня в охапку и посадил на диванчик.

По— моему, я в жизни столько не плакала, сколько последние две недели. Самое ужасное, что Аркаша сидел, тупо глядя в одну точку, и был совершенно индифферентен. -Вы не потрудились ввести своих коллег в курс ваших отношений с Аркадием Романовичем и, таким образом, направили наши усилия в неверное русло, — изрек Спозаранник.

— Аркаша, милый, я тебе сейчас все объясню… — пролепетала я сквозь слезы. Хотя, сначала мне самой нужно было понять, что произошло.

А произошло вот что. Оказывается, Аркаша действительно был серьезно озабочен моим неадекватным поведением в последнюю неделю и, движимый самыми благими намерениями, вот уже неделю подъезжал к моему дому по вечерам.

Он смотрел на окна, звонил мне из машины, убеждался, что я дома, и тактично удалялся. Убедившись за неделю в моей честности, сегодня он хотел подняться ко мне в квартиру и увезти развлекаться, «а то девочка совсем загрустила». Стоило ему покинуть машину, как моя доблестная охрана (в лице Зураба и Жоры Зудинцева) и приглашенные специалисты (в лице их приятелей из местного отдела милиции) накинулись на него, повязали и поволокли сперва в отдел за хулиганство, а потом в Агентство. Прибытия Обнорского ждали с минуты на минуту — он, по обыкновению, хотел лично поучаствовать. «По дороге он пару раз ударился, совсем случайно», — оправдывался Зураб.

— Я буду вынужден сообщить начальству, что вы своей безответственностью сорвали операцию, — сообщил Глеб.

Да плевать мне на вашу операцию!

Аркаша невнятно замычал и стал заваливаться набок. Его подхватили, уложили на диван. Я стала оттирать кровь, плача и пытаясь объяснить почти бесчувственному Аркадию, что произошла чудовищная ошибка. Через полчаса я бережно выводила его из кабинета. Зураб на прощание потрепал его по плечу:

— Ты уж извини, так получилось, да?

Мы молча ехали в машине. За окном мелькал ночной город, огни сливались в сплошные полосы. Я смотрела, как на лицо милого падают цветные пятна неонового света — желтые, алые, синие. Лицо его ничего не выражало, он только иногда морщился от боли и осторожно подносил красивую руку к разбитой губе.

— Аркаша, ты простишь меня? — Мне стало страшно.

Он кивнул, не глядя на меня.

— Аркаша, это действительно все из-за работы. Хочешь, я ее брошу?

Он снова кивнул.

— Вот закончится это расследование, и я ее брошу, — сказала я почти убежденно.

Уголки губ у Аркадия дрогнули, и он тут же сморщился от боли. Он хотел ухмыльнуться. Он ведь мне не верит.

А мне очень нужно, чтобы сейчас он поверил мне.

— Хочешь, я сегодня у тебя останусь? — Аркаша замотал головой. Кажется, это все, что я могла сделать и сказать.

Понедельник обещал еще две крупные неприятности: летучку и поход в ГУВД на очередную пресс-конференцию по борьбе с подростковой преступностью. Первое сулило крепкую взбучку от Обнорского, второе — очередную встречу с Тимур Тимурычем на его территории. Летучка прошла для меня благополучно: в воскресенье Восьмеренко угрохал своим футболом рабочий репортерский компьютер и сжег в микроволновке бутерброд. Поэтому мне достались лишь укоризненный взгляд Спозаранника и разведенные в немом потрясении руки Обнорского, а гнев Божий пал на бедного Витюшу. Конечно, это была лишь отсрочка казни. А вот от похода на конференцию меня никто не освобождал. Наоборот, Глеб настоял на том, чтобы я шла туда, и даже посетовал, что сегодня я «не в форме», то есть одета весьма скромно. Он бы предпочел, чтобы юбка была покороче, а вырез — побольше, мотивируя это провокацией Тимуровича.

«Пасти» меня на конференции должен был Зудинцев, поскольку он мог по старой памяти проникнуть в Большой дом и во время конференции поспрашивать своих бывших коллег об Иратове.

Пресс-конференция подарила мне очередную неожиданность. Еще до начала ее я увидела в коридоре Тимур Тимурыча. Я приняла непринужденную позу и вдумчиво стала изучать фотографии лучших сотрудников главка. Однако, когда буквально через несколько секунд, тряхнув волосами, я кинула взгляд в коридор, — его уже не было. Странно.

Раньше он сам за мной бегал. Шах тоже пожал плечами, поймав мой удивленный взгляд: Георгий в отдалении от меня читал газету и тоже заметил моего ухажера.

По окончании конференции, убедившись, что с подростковой преступностью бороться никак невозможно, я вышла со всеми. Обычно часть журналистов еще некоторое время топталась на лестнице: обменивалась новостями, курила, вот и я задержалась в кучке коллег. По лестнице стремительно поднимался Тимур.

Весь напоминая сжатую пружину, он буквально пулей взлетел на третий этаж, столкнулся на площадке с кем-то, на оклик злобно оборвал: «Позже», и, чуть не задев меня плечом, пронесся мимо, не поднимая взгляд. Губы его были плотно сжаты, на скулах перекатывались желваки. Я озадаченно посмотрела ему вслед. Интересно, что могло заставить Иратова даже не заметить меня? Только что-то чрезвычайное.

Мы с Зудинцевым ринулись в Агентство. По дороге он рассказал мне, что в таком состоянии Иратов пребывает уже несколько дней. Причины этого были пока неизвестны, но ходили слухи о том, что Тимурыч зарвался.

Излагая обстоятельства нашей встречи с Тимуром Глебу, я особенно напирала на тот факт, что Тимурыч дважды (!) проигнорировал меня. «Кажется, ему не до большого и чистого», — прокомментировал присутствовавший при сем Шах.

Далее события развивались стремительно. Меня заставили выйти на площадь в булочную, чтобы проверить — функционирует ли стриженый, а когда я вернулась, обнаружив, что стриженый все еще ходит за мной, в кабинете расследователей уже были Соболин и Повзло.

— Кажется, у твоего ухажера большие неприятности, — сказал Повзло.

— Что случилось? — Сердце мое екнуло, поскольку первая мысль была об Ар каше.

— Да вот Соболин принес в клювике жирного червячка. Собирайся, Завгородняя, поедешь с ним к Пал Палычу.

Он с тобой поговорит.

Павел Павлович Соловьев, начальник Управления собственной безопасности ГУВД, ждал в своем кабинете, нас пропустили к нему незамедлительно.

Он, против моих ожиданий в связи с его должностью, оказался милым, обходительным седоволосым человеком, с тихим приятным голосом и маленькими, но крепкими ладонями. Он выслушал меня, потом Соболина с его версией и сказал задумчиво:

— Доказательств, конечно, не хватает.

Насколько я понимаю, сработано действительно чисто. Но при необходимости можно будет попробовать проработать это направление. Хотя, думаю, Иратову хватит и того, что на него сейчас есть.

— А что есть? — жадно поинтересовался Соболин.

— Должностные злоупотребления, взяточничество в крупных размерах. Могут возникнуть и другие варианты. По его непосредственному указанию из вещественных доказательств по делу Бегемота был изъят пистолет ТТ с отпечатками пальцев. Пропадали изъятые наркотики.

И таких эпизодов уже несколько. Доказательства по крошкам собираем — он, подлец, осторожный, как крыса. Только, Володя, до моего распоряжения — ни строчки.

— Понял, Пал Палыч, — печально откликнулся Соболин. Я-то знаю, что у него уже руки чешутся. Только нельзя.