Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар

Угарцев прошёл триста метров по течению Чапальваама, но никаких признаков унесённого снаряжения не обнаружил. Зато упёрся в затопленную старицу, которая, судя по всему, переходила в большое озеро (на карте оно называлось Чаячьим). Видимого маршрута для того, чтобы обойти эту гидросеть, он не обнаружил. В расстройстве Угарцев поднялся на ближайшую каменистую гриву (близость к обманчиво сонному Чапальвааму, неожиданно разверзшему свои хляби и поглотившему плоды человеческого гения, травмировала его неустойчивую психику), наломал мелких веточек, развёл костерок и принялся кипятить чай.

Стоит заметить, что Володя Угарцев быстро учился. Ибо от кого ему в той ситуации было узнать, что для поиска наилучшего выхода из сложившейся ситуации человеку на Севере надлежит прежде всего найти состояние гармонии между собой и окружающим миром. А ничто не способствует успеху этого поиска так, как маленькая, почти невидимая бабочка огня под закопчённой консервной банкой и терпкий вкус чёрного густого чая с дымком на губах. Поэтому он уже после второй банки аккуратно расстелил на сухом дриаднике отсыревший спальный мешок, растянул поверх него палатку, предварительно приподняв её колоколом над изголовьем спальника при помощи геологического молотка, лёг и попытался заснуть.

Равномерно дующий ветер отгонял от убежища комаров, и заснуть Угарцеву в конце концов удалось.

Поутру было зябко и сыро. Со стороны Чукотского моря надвинулось что-то среднее между низкой облачностью и высоким туманом, и это что-то скрыло почти все возвышенности над тундрой.

Накрыло и убежище Угарцева, отчего Володя чуть погодя вылез из спального мешка, щёлкая зубами от сырости. Процесс обретения внутреннего спокойствия был завершён, пришло время планировать свои действия в новых обстоятельствах.

Здесь я хочу особо отметить: Угарцев ни на секунду не сомневался в том, что, как бы ни сложились эти самые обстоятельства, ему надо продолжать порученную страной, партией и лично товарищем Костиковым работу и через полтора месяца надлежит быть в лагуне Науде, где его должен забрать катер или вельбот морзверобоев из Уэлена. А значит – продолжать геологическую съёмку в указанных квадратах, делать описания обнажений и образцов, покрывать сетью маршрутов левобережье Чапальваама (физически доступное) и потихоньку двигаться к океану.

Что имелось для воплощения в жизнь этого амбициозного плана?

Володя Угарцев достал полевой дневник и скрупулёзно начал перечислять имеющиеся при нём вещи. Список получался недлинный, но внушающий некоторые надежды.

Для продолжения геологических изысканий у него оставались: полный комплект карт на территорию, десяток карандашей (по разгильдяйству он взял с собой в рюкзаке весь запас из вьючного ящика), несколько десятков матерчатых мешочков для образцов, компас, молоток и зубило. Ну и полевой дневник, разумеется. Негусто, но, с учётом складывающихся обстоятельств, уже подарок судьбы. Из снаряжения у Угарцева остались бушлат, брезентовый штормовой костюм, водолазный свитер, пара болотных сапог, уже упоминавшаяся плащ-палатка, нижнее бельё, тельняшка, запасная пара носков, два спичечных коробка, охотничий нож, перочинный ножик «Белочка», малокалиберная винтовка, сто тридцать патронов к ней, содержащихся в трёх пачках, две банки сгущёнки, жестянка с чаем, мешочек со ста пятьюдесятью граммами сахара, мешочек лапши, мятая литровая консервная банка, использовавшаяся в качестве котелка, ложка из нержавейки, два гвоздя, случайно завалявшихся в кармане штормовки, моток бечёвки, пять метров лески и два рыболовных крючка, вязаная шапка, бинокль, кусок медной проволоки…

На первый взгляд – довольно много всего.

А на второй – не очень.

Собрал Угарцев все эти проволочки и крючочки, с любовью разложил их на плащ-палатке и аккуратненько-аккуратненько так упаковал в рюкзак. Повесил этот рюкзак на плечи и потихоньку побрёл в сторону не охваченных ещё предгорий Чааная – съёмку делать.

Самой большой проблемой Угарцева были образцы. Вообще, странствия с геологами – это ночной кошмар как сплавщика, так и лётчика. Если у всех остальных категорий бродяг количество груза с пройденным путём только уменьшается, то у геологов – увеличивается.

Но Угарцев увеличиваться этому грузу позволить не мог.

По идее, для полноценного описания территории ему надо было собрать описания около полутора тысяч точек. Что, по самым скромным прикидкам, составляло не менее ста пятидесяти килограммов. А если учесть стремление любого исследователя к перепроверке результатов – могло выйти и все триста.

Поэтому Угарцев выбрал промежуточный вариант – забирать с собой только наиболее показательные образцы ключевых, по его мнению, для территории обнажений, а все остальные складировать в приметных местах, обозначая места их хранения турами. Разметку можно было выполнить простым карандашом, ибо сделанные им надписи не смываются и не осыпаются без внешнего воздействия, а основные описания делать в дневнике («Мелким почерком», – неизменно добавлял Угарцев по себя).

С чем было по-настоящему плохо – так это с едой. У Владимира была малокалиберная винтовка, но как ею пользоваться, он представлял себе весьма слабо. Конечно, за плечами была начальная военная подготовка, военная кафедра в институте, но всё, что он оттуда вынес, – это «совместите верхний край мушки с верхним краем целика». Да, в начале полевых работ Угарцев убил из этой винтовки пару зайцев, – но он потратил на них двадцать патронов, и такой расход боеприпасов был совершенно неприемлем в изменившихся обстоятельствах. Кроме того, не было чая и сахара. Ну то есть почти не было: оставшуюся малость можно было не принимать во внимание.

– Я сразу подумал, что можно заваривать в кипятке ягоду: её было везде много. Шикши было просто кошмарное количество, поспевала голубика. Не было ничего другого – мучного и крахмального. Я слышал, что чукчи едят всякие травы и женщины у них ножами раскапывают мышиные запасы, но, во-первых, я не знал, как их находят, эти запасы, а во-вторых, чёрт их знает, что в этих запасах находится. Чукчи-то небось знают, а я – нет… Потому решил – буду изображать из себя Кожаного Чулка. Если кого замечу, подкрадусь близко-близко и в сердце – рраз! Ну не могу я пропасть в тундре с мелкашкой! Так мне казалось в тот момент, понятно…

Пологие щебнистые увалы хребта Чаанай вообще-то идеальны для пеших маршрутов. Я сам хорошо знаю такие места и считаю их даже более удобными для передвижения, чем большинство сельских дорог в Европейской России. Под сапогами хрустит мелкая щебёнка, схваченная вязкой сетью мелких кустарничков и лишайника, пологий подъём сменяется таким же пологим спуском, в укромных лощинах журчат ручьи, заросшие по краям невысокими, по колено, ивами… особенно приятны такие увалы бывают в августе – когда поспевают ягоды арктоуса и голубики, мелкая листва стелющихся кусточков приобретает кроваво-лимонный цвет, а многочисленных кровососов сдувает леденящим арктическим ветерком.

Но все эти прелести жизни блёкли при воспоминании о потерянных запасах пищи и снаряжения.

Тем не менее он добросовестно описывал обнажения, помечал их на карте, маркировал образцы, а потом складывал их на приметных увалах, выгребая для них неглубокие ямки в грунте и умащивая, как яйца в гнездо, на подушки из ягеля и кустарничков – чтобы не перемешать с основным грунтом холмов. Сверху он также закрывал их ветками, а над захоронением выстраивал каменный тур – такой, чтобы его можно было легко найти по зиме, если притарахтеть сюда на тракторе.

Места для хранения Угарцев также выбирал с расчётом на то, что их будет обдувать ветром и снега на этих увалах будет немного.

Угарцев работал на Севере всего второй год, но, оказавшись с ним наедине, учился быстро…

Быстро он научился и эффективно пользоваться малокалиберной винтовкой. Самым многочисленным и удобным «в обращении» зверем был многочисленный здесь заяц-беляк. Зайца было удобно обдирать, он был компактен и мясист. Секрет заключался в том, что вспугнутого, обычно из-под самых ног, зверя надо было отпустить метров на пятьдесят. На таком расстоянии заяц неожиданно успокаивался, садился и начинал разглядывать Угарцева большими раскосыми глазами. Тогда Угарцев присаживался, прилаживал винтовку на положенный перед собой рюкзак и стрелял. Одного зайца хватало на два дня пути. Утром, днём и вечером Владимир кипятил воду, заваривая в ней ягоды шикши и голубики. Получался кисловатосладковатый отвар, который он пил с наслаждением.

И конечно, рюкзак за его спиной становился всё тяжелее и тяжелее…

Ибо, как и любому другому исследователю, была Угарцеву свойственна жадность. А жадность эта обязывала его тащить с собой хоть по одному камню от каждого заинтересовавшего его обнажения.