Черный передел - Алла Бегунова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но совсем не по венециански внезапно почернело низкое небо и холодный, пронзительный ветер закружил у ног Аржановой белую поземку. Она даже оглянуться но успела, как густо повалил снег, закрывая от нее сплошной пеленой Летний дворец, реку Фонтанку и ее набережную на той стороне с одинаковыми трехэтажными домами. Ветер все усиливался, и скоро Санкт-Петербург медленно, как тонущий корабль, опустился в пучину февральской метели – непроглядной, сырой, колючей.
Подхватив рукой подол платья, Аржанова заторопилась домой. Но путь от набережной к дому архитектора Земцова лежал совсем неблизкий. Она решила сократить его и пройти дворами. Однако за углом большого особняка ее чуть не сбил с ног бешеный порыв ветра, а снег ударил прямо в лицо. Глазам стало больно. Повернувшись к ветру боком, Анастасия побежала по узкой тропинке между сугробами.
Почему-то эта тропинка привела ее к глухой стене. Держась за кладку, молодая женщина с трудом пошла вдоль нее и вскоре обнаружила калитку. За калиткой был сад, за садом – пустырь, за пустырем – чей-то каретный сарай, за которым теснились покосившиеся бревенчатые хибарки. Больше в разгулявшейся метели не просматривалось ничего. Она поняла, что заблудилась.
Некоторое время она брела куда глаза глядят, как вдруг в безудержной пляске снега стали проступать каменные дома, хотя и не такие богатые, как на набережной. В окнах желтели огоньки, из труб валил серый дым и стлался, подчиняясь порывам ветра по самой земле. На крайнем строении Анастасия различила название: «улица Караванная».
Какие восточные караваны с верблюдами могут проходить по здешним лесам и болотам, ей было абсолютно непонятно. Еще более Аржанова удивилась, увидев дверь из полированного дуба с бронзовыми украшениями и наведенной сусальным золотом вывеской по-русски: «Волшебная лампа Аладдина», ниже то же по-французски: «La lampe magique d’Alladine», ниже – то же самое, но уже арабской вязью. Замысловатый сей декор напомнил Анастасии торговые заведения в Херсоне и Бахчисарае, принадлежавшие греческому коммерсанту Микису Попандопулосу, по совместительству – резиденту русской разведки в Крыму.
Ветер не ослабевал.
Продрогшая до костей и уставшая, Аржанова пожелала, чтобы за дубовой дверью сейчас действительно очутился ее крымский знакомый во всем своем великолепии – подвижный, как ртуть, маленький, толстенький, в парчовом кафтане с позументами, с черной косичкой на спине, задорно загнутой вверх, и с неподражаемым русским говором: «Стлафстфуйте, Анастасия Петлофна!» Поколебавшись совсем немного, она все-таки открыла дверь.
На звон колокольчика из глубины дома вышел не грек Попандопулос, а настоящий… турок – молодой, горбоносый, с усами, в красной феске и халате до пят. С крайним недоверием воззрился он на посетительницу, одетую в казакин и платок, повязанный по-деревенски, с берестяной корзиной в руках.
– Селям алейкум! – поздоровалась Анастасия.
Турок безмерно удивился, но ответил:
– Алейкум селям.
– Бугунь сувук, – продолжала она. – Мен ушююм. Ичери кирейим де.
– Бу – алтын салону.
– Пек яхшы. Парам вар, – Анастасия достала кошелек и показала ему золотые рубли.
– Буйрун![13] – турок открыл перед ней двери в торговый зал.
Точно прикоснувшись к волшебной лампе Аладдина, Аржанова из северной столицы, продуваемой ледяным ветром, перенеслась в теплые причерноморские края. В комнате жарко пылал очаг, вся ее обстановка была выдержана в восточном стиле. Красно-сине-желтый ковер на полу, низкий шестигранный столик «къона», вдоль одной стены – узкий диван «сет», вдоль второй – застекленные шкафы, наполненные изделиями из золота и серебра. Из этой комнаты широкий дверной проем вел в другую. Там, в легком полумраке, она различила две неясные фигуры. Скрестив ноги по-турецки, на плоских подушках «миндер», положенных на пол, сидели и курили кальян два почтенных рыжебородых мусульманина.
Турок предложил ей снять казакин и подойти к очагу погреться. С трудом действуя одеревеневшими пальцами, Аржанова развязала платок, сняла верхнюю одежду, запорошенную снегом. Теперь приказчик воочию убедился, что перед ним не бедная жительница городского предместья, а молодая красивая госпожа. Атласный чепчик, обшитый брюссельскими кружевами, прикрывал ее волосы, короткий синий сюртучок и юбка с воланами из дорогого тонкого сукна подчеркивали стройную фигуру, три золотых кольца с бриллиантами сверкали на руках. Подобострастно склонился перед нею услужливый сын Востока: «Хош кельдинъиз, сайг мусафир!»[14]
Она повернулась к витринам с товаром, Выбор был огромен. В двух шкафах слева находились всевозможные женские украшения, и от их разнообразия просто рябило в глазах. Три шкафа в центре занимала золотая и серебряная посуда с чеканкой: кофейники, чайники, кувшины, фляги, подносы, шкатулки. Кроме этого, в лавке «Волшебная лампа Аладина» имелось и художественно отделанное оружие, в основном, восточные кинжалы и сабли с гравировкой, резьбой, таушировкой золотом, чернением.
Что-то до боли знакомое заметила Анастасия за стеклом и тотчас указала на это изделие приказчику. Турок, удивившись интересу к оружию, проявленному прекрасной посетительницей, достал нужный предмет и передал ей. В руках у Аржановой оказался турецкий кинжал «бебут», похожий на тот, которым действовал Казы-Гирей, собираясь пытать ее в караван-сарае при деревне Джамчи.
Анастасия вынула клинок из ножен и провела пальцем по его острию, ближе к концу изгибавшемуся наподобие клюва хищной птицы. Она как бы вновь ощутила его холодное прикосновение к своей груди. Ровно и неглубоко тогда рассек ей кожу вражеский кинжал. Кровь немедленно заполнила этот тонкий след и каплями стала падать на грязный глинобитный пол.
Чтобы отогнать видение, молодая женщина резко вложила кинжал обратно в ножны и взвесила оружие на руке. Совпадало почти все: общая длина – 35 см, длина клинка – 23,4 см, ширина его у пяты – 4 см, а также два параллельных дола посередине клинка и маленькие фигурные отверстия у него наверху.
– Сколько стоит? – спросила она по тюркско-татарски.
– Пять рублей серебром, госпожа.
– Ты шутишь со мною. Его цена – не более двух рублей.
– Но клинок – булатный, взгляните еще раз на эту старинную турецкую работу, – приказчик достал клинок снова и показал ей на линии рисунка, еле проступающего на глади металла и характерного именно для булата. – Вещь будет служить вам вечно, враги задрожат от ужаса, когда увидят ее в ваших прелестных ручках.