Священник (ЛП) - Бруен Кен

— Офис Майкла Клэра, могу вам чем-то помочь?

Ее голос лучился позитивом, подразумевавшим, что помочь она была бы прямо-таки счастлива. Прикалывается? Единственный англицизм, который в Ирландии переняли охотно, — угрюмость. Обычно если звонишь в компанию, слышишь:

— Что?

Будто ты их от любовных ласк оторвал.

Поэтому я немного сбился с мысли, пробормотал, что я друг менеджера вышибал Тома Рида, он сказал, что мне сможет помочь мистер Клэр. Она сказала:

— Вы не могли бы немного подождать, я проверю его график?

Не мог бы?..

Затем:

— Мистер Клэр свободен в полдень. Можно записать ваше имя, пожалуйста?

— Джек Тейлор.

— Вам удобно в полдень, мистер Тейлор?

Я заверил, что удобно, и она закончила на:

— Будем вас ждать.

«Доброго дня» не добавила, но подразумевала.

Как же мы американизируемся.

Время еще было, и я снова попробовал послушать музыку. Нацепил наушники, поставил Джонни Кэша. Его гранитный голос — древний, как камни в Коннемаре. Потом песня Nine Inch Nails — Hurt.

Ох блин.

Убийственный текст, его истина резала по всему, что во мне осталось живого. Реабилитированным алкоголикам трудно слушать песню Кристофферсона One Day At A Time. Как нож по сердцу. Каждый раз, как слышишь, думаешь: «Господи Иисусе».

И не от почтения.

О Hurt нужно в обязательном порядке спрашивать на входе собраний АА:

— Имеет ли для вас значение эта песня, кромсает ли вас?

Нет — гуляй отсюда.

Она раскрывала целые коридоры боли — смерти Шона, владельца «У Грогана», Брендана Кросса, бывшего копа; жестянщиков, всех шестерых; моих родителей; Уоррена Зивона; и, о боже, Серены Мей.

И это еще не все. Поэтому когда Джонни едко завел об империи из грязи, пришлось сорвать наушники. Руки тряслись. Я пенял на никотиновые пластыри. Сижу весь в пластырях, трезвый и охреневший. Снова ходил в «Эйдж Консерн», выложил тридцать евро — целое состояние для благотворительной комиссионки, — и облачился в свой улов. Черный пиджак, белая футболка, черные джинсы, «тимберленды».

Посмотрелся в зеркало.

Сборная солянка.

Если нравится образ «гробовщик закупается в "Гэпе"», то нормально. И все-таки это на окраинах респектабельности, но с намеком, что я свой, крутой. Как мы себя только не обманываем каждый, сука, день. Альтернатива — не вставать с кровати, заряженный пистолет под подушкой. В порыве экстравагантности купил лосьон после бритья «Поло». Ну, продавщица была миленькая, а я дурак, все ради любви, почему нет? «Брют» у них кончился, а то иначе кто знает? Побрызгал — он жег, как сволочь. Я был готов к расследованию, пах если не как роза, то явно как человек, не оторванный от реальности.

Без понятной причины на ум пришла строчка: «Дитя есть отец человека».

Это еще что за херня?

И что важнее — чья? Теннисона, Браунинга — в общем, кто-то из британских тяжеловесов.[29]

Офис Майкла Клэра заходился в здании «Дун-Энгус» в конце Лонг-Уок. Более престижного адреса не найти — прямо напротив моего стряпчего. Слыхали — только что из дома для помешанных, а туда же: мой стряпчий. Это здание говорило… деньги, деньги, деньги.

Куча денег.

Лонг-Уок — один из моих любимых маршрутов. Проходишь под Испанской аркой, потом вдоль воды, на другой стороне — Кладдах. Место отмечает Пирс Ниммо. Перед тобой лежит Голуэйская бухта, почти различимы Аранские острова. Если когда-нибудь повезет или всерьез разбогатею, туда и соберусь — хотя бы устроить базу. Крики чаек, запах океана, дышится большими глотками и хочется вознести молитву благодарности. Для артистов должно быть обязательным жить там — оазис души. А уж если день солнечный, то, Пресвятый Господи, ты словно избран.

И день был очень солнечный.

Здание оказалось сплошь стеклом и светом, так и колыхалось, словно мираж.

Девушка на стойке — молодая, красивая, — чирикнула:

— Доброе утро.

— Еще какое. Я Джек Тейлор, к мистеру Клэру.

Ее явно обрадовала моя цель, она сказала:

— Присаживайтесь, сэр, я ему позвоню. Не хотите ли чаю, кофе?

— Эм-м, нет, не надо.

Через пять минут меня провели в кабинет Клэра. Декор дзенский — никаких наворотов, все по-спартански. Очередная скульптура Джона Биэна — бронзовый бык. Меня он заворожил. Так и хотелось сказать: у моего стряпчего похожая штуковина.

Обычно я не разбираюсь, красив мужчина или нет — мужики это считывать не умеют.

Теперь разобрался.

Он был великолепен и сам это знал. Копия Майкла Лэндона из «Маленького домика в прерии». Который еще снимался в том тошнотворном сериале про ангела, как «Уолтоны», но с крыльями. Майкл Клэр был высоким, загорелым, в нешуточно дорогом костюме. Должно быть, уже пятьдесят, но на вид больше сорока не дашь.

Вот гад.

Он протянул руку:

— Нравится бык Биэна? Опишите одним словом.

— Эм-м, смелый?

Ему понравилось, он улыбнулся, не опуская руки, спросил:

— Мистер Тейлор, секретарша может вам что-нибудь принести?

Я взял его руку — и он чуть не раздавил мне пальцы. Привычка мачо, борьба за превосходство.

— Нет, спасибо, она уже предлагала, и, пожалуйста, зовите меня Джек, — сказал я.

Он был рад, по крайней мере с виду, освободил мою искалеченную руку, зашел за тяжелый стол, сел, улыбнулся, снова взглянул на быка:

— «Смелый» — интересное описание этого произведения, но ты здесь не для того, чтобы обсуждать искусство… Итак, Джек, — я в таком случае Майкл. Чем могу помочь?

С чего бы он так любезен? Должен же понимать, что я расследую убийство священника, а значит, он подозреваемый. Его акцент не был откровенно британским, но где-то в том районе. У ирландцев есть ворчливое название «отполированный».

— Я говорил о смерти отца Джойса с Томом Ридом, — сказал я.

Он качал головой с обреченным лицом, сказал:

— Бедняга Том, жаль его.

— Да? Почему?

Майкл улыбнулся — прекрасные зубы, белые, ровные, блестящие. У меня тоже прекрасные зубы, но не свои.

— Брось, Джек, этот человек — тяжелый случай, — сказал он.

Я удивился, выдал это, сказал:

— Мне показалось, он вполне держит себя в руках.

Майкл терпеливо улыбнулся — мое любимое выражение, сразу завожусь, — сказал:

— Как легко тебя задурить.

Задурить? Меня-то?

Не успел я ответить, завизжал мой телефон. Я скривился, как когда чуешь лошадиный навоз, пробормотал:

— Надо было выключить.

Он пожал плечами.

— Ответь, а я пока организую нам кофе.

Он вышел из офиса, и я сказал:

— Да?

— Джек, это Коди. Не бросай.

— Что тебе надо?

Я ответил с гранитом в голосе. Он заметил, выпалил:

— Я его нашел.

Возбужденно, ликующе, радостно. Я спросил:

— Кого нашел?

— Сталкера. Я его нашел.

Я был изумлен, но признался ли в этом?

Не-а.

Сказал:

— Ну и что, теперь все из тебя тисками вытягивать?

Его радость поостыла.

— Прости, я… эм-м… Его зовут Сэм Уайт, живет на Сент-Патрик-авеню…

Помолчал, подождал. Я рявкнул:

— Возраст, род занятий?

— А, да, двадцать восемь, безработный… и живет один.

— Уверен, что это он?

— На сто процентов.

— Ладно, сегодня вечером встречаемся в пабе «У Ричардсона» в семь. Сможешь найти?

Я слышал его обиду.

— Да, да, смогу, — сказал он.

Я сбросил звонок.

Жесткий до конца.

Майкл Клэр вернулся с двумя дымящимися чашками, вручил одну мне, сказал:

— Решил, ты не из тех, кому нужны блюдца.

Понимай как хочешь. Алкоголики страшатся блюдец, ложек — всего, что выдает дрожь в руках. Сами посмотрите, как ложка выделывает джигу, а блюдце — полное фанданго. Или он принял меня за невежду, непривычного к этикету? Или, блин, может, так действительно проще.

Он улыбнулся, словно читал мои мысли, спросил: