Чесменский бой - Владимир Шигин

Кают-юнга подал офицерам чашки с горячим чаем. Пили, не сходя с места, широко расставив ноги, чтобы не расплескать на качке.

Кончились третьи сутки «слепого плавания». Вокруг по-прежнему было сплошное молоко. Бородатый лоцман, не находя себе иного применения, долго рассказывал Извекову о том, что воды Балтики текут Бельтами, а у Скагенского рифа, сталкиваясь с противным, стремятся вместе к зюйд-осту. «Лапоминк» огибал Скаген… Страшнее места в проливах нет. Рифом «тысячи смертей» прозвали его моряки. Течением пинк незаметно сносило к восточной оконечности рифа.

– На Шкагене фарос изрядный! – известил вперед смотрящий Извеков. – Должен быть огонь, глядите зорче!

Маяк в ту ночь не горел… Почему – это осталось тайной. За несколько минут до полуночи резкий удар потряс судно… – Слева каменья! – Голос кричавшего сорвался.

К Извекову подскочил Машин, с лейтенанта ручьем текла вода.

– В рюйме воды по пояс. Корпус крошится – гниль. Помпы разбиты вдрызг! Извеков остался спокоен:

– Спускайте шлюпки, грузите в них оружие. На каменьях еще продержимся!

В интрюме гуляли волны. Матросы поочередно ныряли туда, доставая бесценный груз – ружья для греческих повстанцев. – Прислуге к пушкам! – распорядился Извеков.

Вася Мишин, сняв команду и загрузив припасы, с последней шлюпкой отвалил от борта. Разбитый пинк быстро заполнялся водой. – Залп! – скомандовал капитан.

Дружный залп шестифунтовых пушек дернул с камней погибающее судно. – Залп! Треск и скрежет. Это полетел к черту такелаж.

– Неужели на эскадре не слышат? Почему молчат? Куда делся шедший в струе «Иануарий»? – Извеков превратился в слух. Со шлюпок, размахивая руками, отчаянно кричали:

– Прыгайте, ваше благородие! Не ровен час, погибель примете! – Залп!

Раздерганное судно поползло с камней и стало на глазах рассыпаться. Пробираясь по колено в воде, артиллеристы, не торопясь, забивали очередной заряд… Глухие отрывистые залпы, раздавшиеся вдруг вдалеке, были им лучшей наградой за мужество. Эскадра отворачивала на безопасный курс… – Ура! – кричали что есть силы артиллеристы. – Ура! – неслось со шлюпок.

Оглядев останки родного судна, последним прыгнул за борт капитан. Грохот сокрушаемого корпуса на мгновение заглушил шум прибоя. Пинка «Лапоминк» более не существовало. Неприметный трудяга, отплававший не один десяток кампаний, исходивший вдоль и поперек всю Балтику, он погиб на боевом посту как настоящий воин. Вечная память и низкий поклон тебе, пинк «Лапоминк»!

Команду погибшего судна подобрало шедшее позади эскадры наемное датское судно.

Эскадра продолжала плавание. К утру следующего дня, обогнув Скаген, она вырвалась на долгожданный простор. Дремотно ворочались тяжелые свинцовые волны, крепкий ветер срывал с гребней пену и стелил ее полосами. Вытянулись в нитку многометровые вымпела.

– Люфт попутный! Идем полный бейдевинд! – доложил адмиралу спустившийся к нему Плещеев.

На палубах кораблей и судов царило оживление. Кажись, проскочили!

Рваные остатки тумана рассеялись окончательно, и взору российских моряков предстало мрачное Немецкое море. Сообщения с театра военных действий за сентябрь – октябрь 1769 года:

9 сентября. В крепости Хотин, осажденной русской армией, начался бунт. В тот же день турецкий гарнизон покинул крепость. Хотин был занят нашей армией без выстрела.

22 сентября. В годовщину коронации императрицы Екатерины II генерал Голицын за взятие Хотина произведен в генерал-фельдмаршалы и отозван в Санкт-Петербург. Командующий Первой армией назначен генерал Румянцев.

26 сентября. Отряд Первой армии под началом генерал-поручика Эльмпта занял город Яссы, Русская армия стала на зимние квартиры, однако мелкие отряды продолжали движение вперед к югу, вышли к Дунаю, заняли крепости Галац и Бухарест.

1 октября. Партия запорожцев при старшине Сафронии Черном настигла при деревне Хаджи-бей партию турок в 200 человек, шедших из Очакова в Аккерман. Запорожцы атаковали и разбили ее наголову. Отбили 2 знамени, булаву и литавры.

13 октября. К крепости Бендеры подошел отряд графа Витгенштейна. К коменданту с письмом о сдаче был выслан майор Тырко. Приняв письмо, турки скрылись в крепости. Спустя два часа завязалась живая перестрелка. Ночью Тырко предпринял со своей партией отчаянное нападение на предместье и, взяв богатую добычу, спокойно отступил, наделав в крепости тревогу, так что до самого рассвета производилась сильная канонада.

14 октября. С рассветом сильный неприятельский отряд начал выходить из предместья. Напав на казаков и гусар Тырко, он вышел из-под выстрелов крепости и был разбит. Турки потеряли 200 человек и 1 знамя.

1 сентября. Из Польши. Эскадрон драгун, гренадерская рота и 2 единорога под началом бригадира Александра Суворова, пройдя за ночь тридцать шесть верст, вышли в тыл крупному отряду конфедератов братьев Пулавских под Ореховом, решительно атаковали и разбили его, несмотря на шестикратное превосходство неприятеля. «По разбитии пулавцев под Ореховом вся провинция чиста», – доносил Суворов в штаб 3-й армии.

Глава четвертая

В шуме их надежд я полн.

Белы горы идут мимо:

Реет между черных волн,

Судно по морю носимо.

Попутный зюйд-вест вздувал паруса. Теперь корабли держали путь к берегам союзной Англии.

Когда-то в здешних водах фрегаты Петра, следуя из Архангельска в Кронштадт, захватили целую флотилию шведских каперов. Известие о той победе вызвало в Европе переполох небывалый*.

От резких порывов ветра корабли валило во все стороны, но шли лихо, парусов не убавляя. Чтобы не привлекать к эскадре излишнего внимания, Спиридов велел спустить вымпела и идти под флюгерами. Сам адмирал – под белым флагом, Елманов – под синим, а Грейг – под красным.

Миновали банки Фиш и Допер. Небритые рыбаки, побросав сети с задохшейся треской, тревожно взирали на проходящую эскадру.

Одни сутки сменялись другими. Через каждые восемь склянок – смена вахт. На случай потери в море адмирал определил местом сбора скалистый мыс Фламбаро-Хид на восточном побережье Англии.

Вот наконец и долгожданный мыс. На фок-мачте «Евстафия» подняли ординарный гюйс и пальнули из пушки, вызывая лоцманов. Тщетно. Лишь эхо от выстрелов было ответом. Спиридов с обидой выговаривал Крузу:

– Пилоты сии давным-давно наняты Иваном Чернышевым для проводки эскадры нашей Каналом, и плаче но за то им золотом щедро. Где же их носит нелегкая! На «Трех Иерархах» Грейг убеждал офицеров:

– Британские лоцманы – лучшие в мире! Причина их отсутствия – неточно составленная инструкция. В России такое не редкость.

Офицеры иерарховские слушали хмуро, но помалкивали. Не сдержался лишь за ужином в кают-компании лейтенант Петр Карташев*. Горяч был лейтенант, обид не терпел:

– Коли все для Грейга в Англии хорошо, чего же он к нам заявился? Сидел бы на своем острове да пиво хлестал. Мы его не звали!

Услышав неосторожные слова, уткнулся носом в тарелку грейговский любимец капитан-лейтенант Дугдаль, защищать в споре бригадира было опасно.

Грейга на «Иерархе» не любили, несмотря на его всегдашнюю приветливость и глубокие познания в морском деле. Бригадир буквально изводил офицеров, часами держа их у себя, нудно внушая правила одоления противника, а если прибавить к этому весьма скверное знание им русского языка и огромную самонадеянность, то иерарховских офицеров понять было можно.

Поджидая лоцманов, на кораблях и судах занимались одним – погребали покойников. Хлестко полоскались приспущенные Андреевские флаги. На эскадре начался самый настоящий мор. Умерших считали уже десятками… У Фламбаро-Хид было потеряно четверо суток.

Европейские газеты тех дней пестрели сообщениями о трудностях похода русской эскадры; статьи полны были злословия и обидных слов. Обсуждение исхода экспедиции стало едва ли не самым модным в велико- светских салонах. Особо азартные даже заключали пари. На то, что эскадра не дойдет, ставили пять против одного!

Одним из немногих, кто искренне желал успеха русским морякам, был великий Вольтер. Узнав о трудностях адмирала Спиридова, фернейский старец обратился к просвещенным европейцам с посланием. «Благословите Петрополийский флот, зависть, умолкни, народы, дивитесь!» – писал мыслитель.

Однако политическая обстановка вокруг эскадры продолжала накаляться. В конце октября 1769 года испанский посол по поручению своего двора представил герцогу Шуазелю соображения Мадрида об опасности появления русских в Средиземном море для французской и испанской торговли с Востоком.

– Наши соединенные флота должны воспротивиться этому, а дворы обязаны сделать зарвавшейся России соответствующую декларацию, – настойчиво внушал он французскому министру иностранных дел.