Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Александр Дмитриевич Прозоров

Пленник пытался еще и еще, стараясь все делать бесшумно, насколько это вообще получалось – цепь все-таки звякнула, и подошедший страж ткнул нелюдя тупым концом копья:

– Не спится, мерзкая тварь? Подожди… еще выспишься.

Сказал – и негромко, вполголоса, расхохотался, отошел. Темная фигура стража еще помаячила в призрачном свете луны, а затем пропала – видать, воин решил обойти развалины, проверить, что там да как.

Существо немедленно воспользовалось отсутствием стража: снова рвануло цепь изо всех своих темных сил… и снова напрасно. И еще попытка… столь же неудачная. Вообще-то, пленник никогда не жаловался на слабость, и в руках его, и во всем теле скрывалась недюжинная сила… вот только железо оказалось сильнее. О, Святое Солнце! Неужели – никак?!

А что если… Да, да – зубами! А ну-ка… Ага! Так-так-так-так… Ч-черт!!! Резкая невыносимая боль вдруг пронзила все тело нелюдя, тело человека, не так уж и давно вошедшего в полную силу! Он чуть было не закричал, лишь недюжинным усилием воли сдержал готовый вырваться наружу вой! Выплюнув осколок зуба, успокоился и, потрогав цепь… улыбнулся. А ведь не зря!!! Налетевшая шальная радость тут же вытеснила боль, но та все же вскоре вернулась, на этот раз не резкая, а ноющая, тупая, вполне можно было терпеть. Да ради побега пленник был готов на всё!

– Эй, Хаким, вставай! Да поднимайся же, утащи тебя ифрит!

Слова мавра нелюдь не понял, но вот имя – Хаким – хорошо разобрал и чуть не заплакал от радости. Ну вот, как хорошо все складывается… ну вот…

Тонкая в стане фигура юноши на миг заслонила луну. Сейчас? Нет, нет. Тот, второй, должен уснуть, двоих слишком много. Ждать, ждать! Не уснуть бы самому… Ага, как бы не так – со сломанным-то зубом.

– Если шайтан будет выть или звенеть цепями, ткни его копьем, – напутствовал Хакима только что сдавший стражу воин. – Только тупым концом, а не острым, ха-ха! Смотри, не перепутай.

– Не перепутаю.

Юноша отмахнулся и, как и было указано старшим по смене, первым делом обошел все развалины, сделать это оказалось куда проще, нежели он поначалу думал – ночь выдалась ясная, в звездном небе ярко светила луна… такая же, как два года назад, в Сеуте, когда… О, Аллах, Всемогущий и Всемилостивейший – да вернется ли то счастливое время, когда Сеута не стонала под железной пятой неверных, когда люди плясали на площадях, пели и веселились, когда мечети еще не были осквернены, и сладкие голоса муэдзинов пять раз в день призывали правоверных к намазу.

Вернувшись к погашенному костру, Хаким уселся на корточки, протянув руки к еще теплым углям, и задумался, вспоминая свою прежнюю – такую светлую и радостную – жизнь, безжалостно разрушенную крестоносцами португальского короля Жуана. Ничего! Есть и на вас управа… на всех вас! Вся Испания скоро вернется под зеленое знамя Пророка! Как уже было когда-то… как должно быть… как будет.

Чу! Показалось, будто что-то звякнуло… Ну, конечно же – Нелюдь! Ишь, зашевелился, злодей, видать, во сне. А спал он обычно спокойно, без дрожи, без криков, видать, погубленные души не очень-то тревожат эту мразь. А вот сейчас, видно, потревожили. Наконец-то! Ишь, зашевелился, отрыжка шайтана, богопротивный ифрит! А ну-ка!

– Что, не спится?!

С силой ткнув кровавую тварь тупым концом короткого метательного копья, (не перепутал, напрасно волновался Заир), Хаким, не сдержавшись, сплюнул и ударил еще, и еще, и еще…

– Это тебе за того парня! И за всех, кого ты убил! Получай!

Что такое?

Увлекшись, Хаким и не заметил, как копье вдруг провалилось куда-то, выскользнуло из рук… точнее – его просто вырвали, грубо, с непостижимой силою и сноровкой. Вырвали и тут же вернули обратно… Острием в правый глаз!

– Тихо, тихо, – подхватив обмякшее тело, пленник постарался не шуметь.

Просто уложил труп рядом с похищенный Мадонной, да, намотав на руки обрывки цепей – чтоб не звякнули, – побежал прочь от часовни по старой, подсвеченной луною, дорожке. Затем, через некоторое время свернул в ущелье – тот путь беглец хорошо знал. Бежал, бежал, лишь иногда, спотыкаясь, падал, поднимался и снова бежал. И – вот ведь чудо-то! – обломанный зуб уже не болел, а где-то глубоко в груди поднималась, ширилась спокойная светлая радость. Не за себя – за солнце.

Егор стоял на корме вытянутой фелюки, наскоро переоборудованной в военное судно: просто поставили пушки да добавили парусов, а самое главное – посадили на борт воинов – морскую пехоту: по сути, обычных барселонских ополченцев, вооруженных луками, алебардами, палашами. Доспехов почти ни у кого не имелось – не очень-то приятно вдруг оказаться в морской пучине в кольчуге или хотя бы в панцире – любой пловец мигом пойдет на дно. Вот и опасались, выбирали меньшее зло – получить мавританскую стрелу в грудь считалось куда предпочтительней, нежели просто упасть в море и захлебнуться. Стрела она ведь может и не попасть, а вражеский клинок – лишь только ранить, тяжелые латы же – почти гарантированная смерть.

Обозревая бухту, князь нервно покусывал губу: тяжелые галеры мавров шли напролом, ломая строй связанных меж собою канатами каталонских корабликов, словно боевые слоны – стройные шеренги пехоты. Вражеских кораблей было много, очень много, а вот испанских – увы… Португальский флот короля Жуана был разбит у Сеуты, английская эскадра запаздывала, как и суда Ганзы – слишком уж далеким был путь.

«Наверное, можно было бы отыскать и кого-нибудь поближе, – глядя на приближающиеся галеры, запоздало подумал Вожников. – Скажем, в Венеции. Да! Венецианский дож не отказал бы, учитывая не столько военное, сколько финансовое могущество императора Георга, курфюрста Ливонии и русского великого князя. Не отказал бы… надо было послать гонцов… Эх… Надо было! А сейчас – чего уж рассуждать, надобно биться».

На палубах мавританских галер истошно затрубили трубы, и рокот боевых барабанов распугал тучи чаек, вьющихся над головами воинов.

Князь махнул рукой, и на тонкой сигнальной мачте взвился красный вымпел. Со всех каталонских судов тотчас же ударили пушки, стрелометы выпустили тучи длинных тяжелых стрел, большинство из которых не причинили врагам никакого вреда – даже здесь, в бухте, на море стояла зыбь, сводившая на нет все искусство артиллеристов.

– Вот ведь зараза! – взяв банник, выругался чернявый новгородец Амос. – Качает!

– А ты думал, брат? – погладив по стволу пушку, обернулся белокурый Биляр Таис-мирза, давний друг и напарник Амоса. – Ничего, сейчас поближе подпустим… Ветер – оно тоже неплохо, дым уносит.

Когда развеялось образовавшееся после выстрелов облако едкого и плотного