Пир для Воронов (пер. Цитадель Детей Света) - Джордж Мартин

— У тебя есть другое имя?

На его щеках выступил намек на румянец.

— Мальчишкой меня звали Ватом. Отличное имя для пахаря, но не подходит для артиста.

Глаза Голубого Барда были того же оттенка, что и у Роберта. За одно это она его возненавидела.

— Теперь мне понятно, почему ты стал любимчиком леди Маргери.

— Ее Величество очень добра ко мне. Она говорит, что я дарю ей наслаждение.

— О, нисколько не сомневаюсь. Можно взглянуть на твою лютню?

— Как будет угодно Вашему Величеству. — За любезностью он скрывал легкий намек на беспокойство, но все равно отдал свою лютню. Он не посмел отказать королеве.

Серсея дернула струну и, услышав звук, улыбнулась.

— Сладко и печально, как сама любовь. Скажи мне, Ват… когда ты впервые переспал с Маргери — до ее свадьбы с моим сыном или после?

Какое-то мгновение он не мог понять, что происходит. Но когда уловил смысл происходящего, у него глаза вылезли на лоб:

— Ваше Величество ошибается. Клянусь вам, я никогда…

— Лжец! — Серсея ударила лютней по лицу певца с такой силой, что во все стороны полетели куски и щепки крашенного дерева. — Лорд Ортон, позовите стражу. Пусть эту тварь уведут в темницу.

Лицо лорда Мерривезера от страха покрылось испариной.

— Эта… ох, эта подлость, что… он соблазнил королеву?

— Боюсь, все вышло с точностью до наоборот, но это не меняет сути. Он все равно преступник. Пусть споет для лорда Квиберна.

Голубой Бард весь побелел.

— Нет, — на его губах, в том месте, где пришелся удар лютни, лопнул кровавый пузырь. — Я никогда…

Когда Мерривезер взял его за руку, он закричал:

— Мать всевышняя, будь милостива! Нет!

— Я не твоя мать, — откликнулась Серсея.

Даже в темнице все, чего они добились, были отрицания, молитвы и просьбы о пощаде. Уже скоро меж выбитых зубов по подбородку текла кровь, и он многократно обмочил свои голубые штаны, но по-прежнему цеплялся за свою ложь.

— Может статься так, что мы взяли не того певца? — Спросила Серсея.

— Все возможно, Ваше Величество. Но не бойтесь. Еще до рассвета он во всем сознается. — Внизу, в темнице, Квиберн носил потрепанную одежду из шерсти и кожаный фартук, какие используют кузнецы. Обернувшись к Голубому Барду он произнес:

— Извини, если стражники были с тобой грубы. Они не обучены хорошим манерам, — его голос прозвучал с заботой и добротой. — Все, что нам от тебя требуется, это правда.

— Я и рассказал вам правду, — захныкал певец. Он был накрепко прикован железными кандалами к холодной стене.

— Нам лучше знать. — У Квиберна в руке появилась бритва. Ее лезвие тускло сверкнуло в свете факела. Он начал срезать с узника одежду клочок за клочком, пока на нем из одежды не остались одни голубые сапоги. Серсею позабавило, что волосы у него между ног оказались рыжего, а не голубого цвета.

— Расскажи, как ты ублажал малютку-королеву?! — Потребовала она.

— Я никогда… я только пел, больше ничего. Пел и играл. Ее дамы могут вам подтвердить. Они всегда были с ней. Ее кузины.

— И скольких из них ты вовлек в свои половые сношения?

— Ни одной. Я простой певец. Прошу вас.

Квиберн произнес:

— Ваше Величество, возможно этот бедолага просто играл для Маргери, пока она принимала других любовников.

— Нет. Пожалуйста. Она никогда… я только пел. Пел…

Лорд Квиберн провел рукой по груди Голубого Барда.

— Во время ваших любовных утех она целовала твои соски? — Он взял один пальцами и сильно сжал. — Некоторым мужчинам это нравится. У них соски такие же чувствительные, как у женщин. — Мелькнуло лезвие, певец завизжал. На его груди словно открылось кровоточащее око. Серсее стало дурно. Часть ее хотела закрыть глаза, отвернуться, приказать остановиться. Но она была королевой, а перед ней был преступник. — «Лорд Тайвин ни за что бы ни отвернулся».

Под конец Голубой Бард рассказал им всю свою жизнь, начиная с рождения. Его отец был бакалейщиком, и Ват рос в лавке, но ему больше нравилось играть на лютне, чем торговать. В двенадцать лет он сбежал с труппой бродячих музыкантов, представление которых увидел на ярмарке. Перед тем, как попасть в Королевскую Гавань с надеждой попытать счастья при дворе, он обошел половину Раздолья.

— Счастья? — Усмехнулся Квиберн. — Женщины теперь это так называют? Боюсь, тебе слишком повезло, мой друг… но ты пытал счастья не у той королевы. Истинная стоит перед тобой.

«Да», — И за это Серсея тоже винила Маргери Тирелл. Если б не она, Ват мог бы прожить долгую жизнь, пел бы свои песни, спал со свинарками и фермершами. — «Это ее интриги толкнули меня на подобный шаг. Она запятнала меня своим коварством».

К рассвету высокие сапоги певца были полными крови, но он рассказал им, как Маргери ласкала себя, наблюдая, как ее кузины ублажали его ртом. В другой раз он пел ей, пока она ублажала свою похоть с другими любовниками. — Кто они? — Спросила королева, и сломленный Ват назвал сира Таллада Высокого, Ламберта Тарнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвинов, Осни Кеттлблэка, Нью Клифтона и Рыцаря Цветов.

Это ее расстроило. Она не собиралась порочить славное имя героя Драконьего Камня. Кроме того, никто, знающий Лораса, в это не поверил бы. Редвины тоже не могли быть в этом замешаны. Без Арбора с его флотом королевство никогда не сможет избавиться от Вороньего Глаза с его проклятыми железными людьми. — Ты просто называешь подряд все имена людей, виденных тобой в ее апартаментах. Нам же нужна правда!

— Правда. — Ват посмотрел на нее единственным оставленным ему Квиберном голубым глазом. Через щели между выбитыми передними зубами на губах пузырилась кровь. — Должно быть я… забыл.

— Хорас и Хоббер в этом не участвовали, не так ли?

— Да, — подтвердил он. — Они — нет.

— Так же, как и сир Лорас. Я убеждена, что Маргери прилагала все усилия, чтобы скрыть свои похождения от своего брата.

— Да. Теперь я припоминаю. Однажды я прятался под кроватью, когда ее навещал сир Лорас. Она сказала: «Он не должен узнать».

— Эта песня мне нравится больше остальных. — Ради общего блага, не стоит в это вмешивать великих лордов. Что до остальных… сир Таллад был межевым рыцарем, Джалабхар Ксо — изгнанник и попрошайка, Клифтон всего лишь телохранитель малютки-королевы. — «А Осни наше главное блюдо». — Уверена, выговорившись, ты почувствовал облегчение. Ты должен припомнить, когда Маргери впервые решилась на измену. Но если ты вновь начнешь нам лгать…

— Я не хочу. Я расскажу правду. А потом…

— … тебе позволят надеть черное. Я дала тебе слово. — Серсея повернулась к Квиберну. — Удостоверься, что его раны будут промыты и перевязаны, и дай ему макового молока, чтобы унять боль.