Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

но не конструктивного большинства, которое могло бы взять на себя всю совокупную ответственность. Поэтому декабрьская сессия рейхстага 1932 г. не была началом выхода из немецкого государственного кризиса. Социал-демократы и буржуазные политические силы существовали на «голодном пайке», «проедая» остатки былых дивидендов, да и это они могли делать только до той поры, пока национал-социалисты вели себя подгнетом обстоятельств аналогичным образом{591}.

Национал-социалисты должны были придерживаться осторожной, нацеленной на завоевание времени, тактики поведения на сессии рейхстага еще и потому, что единство партии временно оказалось под серьезной угрозой. На муниципальных выборах в Тюрингии 4 декабря они понесли тяжелые потери: в сравнении с выборами в рейхстаг 6 ноября НСДАП потеряла четверть голосов, а в сравнении с выборами 31 июля — даже около 40 % голосов избирателей.

Для руководителя политической организации НСДАП Грегора Штрассера, который весьма пессимистично оценивал положение партии, выводы не оставляли сомнений: НСДАП была должна, если не хотела потерять свои последние шансы, отказаться от политики «все или ничего» и войти в правительство Шлейхера. Когда новый канцлер вечером 4 декабря 1932 г. предложил ему занять пост вице-канцлера, Штрассер не сказал «нет».

На следующий день на конференции руководства национал-социалистов, состоявшейся в Берлине в отеле «Кдйзерхоф», он предпринял попытку склонить Гитлера поддержать Шлейхера, но потерпел неудачу точно так же, как и 30 ноября в Веймаре. 8 декабря Штрассер принял решение подать в отставку со всех своих партийных постов. «Теглихе Рундшау», которая 9 декабря первой среди газет обнародовала сенсационную новость, оценивала поступок руководителя политической организации НСДАП как предвестника громких политических событий: если Штрассер станет вместо Гитлера вождем движения, только тогда возникнет возможность вывести НСДАП из болота ужасных упущений и промахов.

Это сообщение «Теглихе Рундшау» повергло Гитлера в состояние глубокой депрессии. «Если партия распадется, то один лишь выстрел — и через три минуты все будет кончено», — отметил он в ночном разговоре с самыми доверенными приближенными, в том числе с Геббельсом. Однако Штрассер так и не нанес удара, которого так опасались Гитлер и компания. Бывший глава политической организации НСДАП отправился 9 декабря в Мюнхен к семье, а потом устроил себе двухнедельный отпуск в Южном Тироле. Своим отказом от партийных постов Штрассер не стремился дать сигнал к свержению Гитлера и расколу НСДАП. Он просто не был готов и далее нести ответственность за политику, которая, по его мнению, должна была привести партию к краху. «Дворцовая революция провалилась», — записал 10 декабря в своем дневнике Геббельс. Еще вечером 9 декабря Гитлеру удалось в результате двух произнесенных речей, одной перед гаулейтерами и инспекторами, и второй — перед депутатами рейхстага от НСДАП, заново добиться от партии клятвы верности. Для внешнего мира все разногласия между фюрером и подавшим в отставку Штрассером были кое-как сокрыты. Что касается Грегора Штрассера, то впредь он был, во всяком случае, по мнению его личного врага Йозефа Геббельса, изолирован и стал политическим «покойником»{592}.

Шлейхер расценивал ситуацию иначе. 13 декабря в речи, произнесенной перед командующими войск и военных округов, он упорно отстаивал свое мнение, что следует и далее стремиться «к сотрудничеству с нацистами под руководством Штрассера, с благословения Гитлера». Шлейхер даже заверил своих слушателей в том, что Гитлер сам «в глубине своего сердца» совсем не желает занять пост рейхсканцлера. В январе, заявил канцлер, выяснится, имеется ли в рейхстаге прочное большинство. Как только рейхстаг будет созван, перед национал-социалистами будет поставлен вопрос, хотят ли они участвовать в формировании большинства. Если ответ будет отрицательным, то придет черед борьбы и времени роспуска рейхстага и прусского ландтага. Чтобы победить в такой борьбе, закон и право должны быть на стороне правительства. Поэтому никто не должен удивляться тому, что будут предприняты все новые попытки привлечь национал-социалистов к власти и возложить на них ответственность за судьбу государства. Крах НСДАП не отвечает государственным интересам Германии.

В середине декабря 1932 г. Шлейхер считал все еще возможным прийти к соглашению с Гитлером и Штрассером. Только в случае провала еще одной попытки привлечь национал-социалистов к участию в имперском правительстве канцлер был готов объявить им борьбу «не на жизнь, а на смерть». В обоих случаях было необходимо, по возможности, избегать конфронтации с рабочими, организованными в профсоюзы. В этом отношении у Шлейхера был поводдля скрытого оптимизма. 8 декабря 1932 г. председатель Объединенной федерации христианских профсоюзов Генрих Имбуш заверил рейхспрезидента в том, что его организация испытывает «большое доверие к имперскому правительству и его главе, господину рейхсканцлеру фон Шлейхеру». К досаде многих партийных товарищей, похожие высказывания Теодора Лейпарта, председателя АДГБ, процитировала 5 декабря парижская газета «Эксцельсиор», которая, в свою очередь, отметила, что в отношении нового канцлера наблюдается большая доброжелательность со стороны профсоюзов. Тем самым «поперечный фронт» еще не был образован, но и о политической изоляции правительства в середине декабря 1932 г. уже нельзя было больше говорить{593}.

Когда рейхсканцлер представил 15 декабря по радио программу действий своего правительства, он сделал это с ярко выраженным чувством собственного достоинства. Для начала он попросил слушателей видеть в нем «не только солдата, но и стоящего над партиями защитника интересов всех слоев населения, возглавившего правительство, надеюсь, лишь на короткое время, видеть человека, принесшего не меч, но мир». Его мнение в отношении военной диктатуры, вероятно, известно всем, заявил Шлейхер, однако он повторил его еще раз: «На кончике штыка сидеть неудобно, а это значит, что невозможно править длительное время, не имея широкой народной поддержки». В настоящий момент он был бы весьма удовлетворен, если бы народное представительство, за которым он признавал право на здоровую дозу недоверия к правительству, дало бы ему последнему возможность осуществить свою программу, которая, по сути, состоит из одного пункта: «Создавать рабочие места!»

Рейхсканцлер также придал большое значение «еретическому» утверждению, что он не является ни сторонником капитализма, ни сторонником социализма и что такие понятия, как частная или плановая экономика, перестали вызывать у него ужас. Необходимо было оживить как внутренний рынок, так и экспорт, поощрять наряду с частной инвестиционной деятельностью увеличение рабочей занятости государством, а также обратить внимание на тесную связь между трудоустройством, организацией поселений[70] и обеспечением безопасности границы на востоке Германии. Все это требовало «дружеского сотрудничества всех слоев населения», чего можно достичь только в том случае, если в ходе обустройства страны не будет также забыта социальная точка зрения. «Итак, социальный генерал — я уже слышу, как некоторые мои слушатели произносят эти слова, недоверчиво или даже с насмешкой пожимая плечами. Да, мои дамы и господа, на самом