Наполеон Бонапарт - Альберт Манфред

Вместе с Даву, на посту военного министра, как и в армии, обнаружившего замечательное организаторское дарование, вместе с Карно, в котором никогда не умирал великий «организатор победы» 1793 года, Наполеон спешно формировал новую армию. Карно предлагал чрезвычайные меры: вооружить ремесленников, все беднейшие слои общества, создать из них многотысячные отряды Национальной гвардии. Наполеон не принял это предложение: он боялся возврата к революционным методам 1793 года; он остановился на полпути[1238].

Наполеон проявлял колебания и в определении плана кампании. Дождаться ли, когда союзные армии вступят в пределы Франции, разоблачив себя в глазах всего мира как агрессоры? Или захватить инициативу в свои руки? Эти колебания были чем-то новым, появившимся в характере Наполеона. Это было замечено не только во Франции. «Московские ведомости» со ссылкой на сообщение из Лейдена писали: «Вообще во всех поступках его приметна нерешительность и совершенная зависимость. Он отменяет сегодня то, что вчера предпринял, и не знает более сам, чего хочет»[1239]. Может быть, в таком утверждении было преувеличение, но что-то давало пищу для подобных обобщений. Близкие к нему люди, наблюдавшие его в 1815 году, отмечали происшедшие в нем перемены. Лавалетт с удивлением рассказывал: однажды из соседней комнаты он слышал, как Наполеон спокойным, рассудительным тоном говорил Фуше: «Вы предатель, герцог Отрантский; у меня есть тому неопровержимые доказательства». Лавалетта более всего поразило, что Наполеон был спокоен и что позже, зная об измене Фуше, о его тайных связях с Меттернихом, он не только не расстрелял его, но оставил на той же должности министра полиции[1240].

Что-то изменилось в характере, в поведении, даже во внешнем облике Наполеона. Внешне он, казалось, стал более спокоен, более сдержан. Исчезли прежняя резкость, динамичность. Но вместе с ними исчезла — или так только казалось? — подавлявшая собеседников напористость непреклонной воли, непоколебимая самоуверенность, вера в свою звезду.

И все-таки при всех колебаниях, при всех сомнениях Наполеона в мае — июне 1815 года он принял наконец решение: идти навстречу противнику. Армии неприятеля должны были быть разбиты по частям в Бельгии, на подступах к Брюсселю.

10 июня вечером, накануне отъезда в армию, Наполеон ужинал с немногими близкими ему — Гортензией, братьями, генералом Бертраном и его женой. Наполеон был совершенно спокоен, даже весел. Разговор шел преимущественно о литературе; то была тема, всегда его увлекавшая, и вечер прошел непринужденно и незаметно. О будущем не говорили; лишь прощаясь с женой генерала Бертрана, Наполеон шепотом сказал ей: «Будет хорошо, если мы не пожалеем о нашем острове Эльба».

11-го утром он выехал в армию. 15 июня французская армия перешла Самбру у Шарлеруа и появилась там, где ее никто не ждал. План Наполеона заключался в том, чтобы разъединить прусскую армию Блюхера и англо-голландскую армию под командованием Веллингтона и разгромить их по очереди. Кампания началась успешно. 16 июня Ней по приказу Наполеона атаковал англичан у Карт-Бра и нанес им поражение. Но Ней действовал медлительно и вяло и дал англичанам уйти. В тот же день при Линьи Наполеон нанес тяжелое поражение армии Блюхера, но у него не хватило сил, чтобы полностью ее уничтожить. Дабы избежать соединения остатков армии Блюхера с Веллингтоном и полностью вывести прусскую армию из борьбы, Наполеон приказал маршалу Груши с тридцатью пятью тысячами солдат преследовать по пятам Блюхера.

Хотя оба сражения не дали Наполеону полной победы, он был доволен началом кампании. Противник потерпел дважды поражение, и французская армия прочно удерживала инициативу в своих руках.

Считая пруссаков Блюхера уже побежденными, Наполеон двинулся главными силами против Веллингтона, окопавшегося возле селения Ватерлоо. 17 июня разразилась гроза огромной силы, сопровождаемая проливным дождем. Все дороги размыло. Люди, лошади вязли в раскисшей земле. Атака в таких условиях была невозможной. Наполеон дал армии день передышки. Сам он ночевал в замке возле Флерюса — название, навсегда вошедшее в историю Франции как напоминание о величайшей победе, одержанной в июне 1794 года. В этом вынужденном случайными обстоятельствами ночлеге у Флерюса Наполеон видел доброе предзнаменование.

Восемнадцатого утром дождь перестал. Наполеон дал приказ начать сражение против армии Веллингтона. «Последние солдаты последней войны» начали в одиннадцать часов утра атаку позиций противника.

В обширной литературе, посвященной историческому сражению под Ватерлоо[1241], тщательно взвешиваются и анализируются все ошибки, допущенные Наполеоном в сражении. Действительно, если сражение было проиграно, то, естественно, проигравшей стороной были допущены ошибки. Некоторые из них вполне очевидны. Ошибки были допущены Неем, не сумевшим достичь успеха при неоднократных атаках высоты Сен-Жан, где прочно укрепился Веллингтон. Фатальную ошибку допустил Груши. Преследуя пруссаков, он не заметил, как основные силы Блюхера оторвались от него и пошли на соединение с Веллингтоном. Он сбился с пути и шел по пятам небольшого отряда Тильмана, ошибочно полагая, что он преследует Блюхера. Даже когда корпус Груши услышал звуки канонады сражения при Ватерлоо, вопреки настояниям своих старших офицеров Груши, выполняя букву приказа, продолжал следовать прежним неверным курсом, удалявшим его от места решающего сражения. Ошибки допустил Сульт, плохо справлявшийся с обязанностями начальника штаба. В разгар битвы Наполеон, тщетно ожидавший подхода корпуса Груши, спросил Сульта: «Вы послали гонцов к Груши?» «Я послал одного», — ответил Сульт. «Милостивый государь, — с негодованием воскликнул Наполеон, — Бертье послал бы сто гонцов!»

Битва при Ватерлоо была как бы повторением сражения при Маренго, но в перевернутом виде и с несчастным исходом. Военный перевес был на стороне французов, дравшихся с крайним ожесточением. Все слышали, как Ней крикнул Друэ д'Эрлону: «Держись, дружок! Если мы здесь не умрем, то меня с тобой завтра повесят эмигранты». Атаки конницы Нея были сокрушительны.

Веллингтон не был военным гением, как его позднее изображали. Маркс с должным основанием говорил о нем как о посредственности. Но у него была бульдожья хватка. Он вгрызся в землю, и его было трудно вышибить с занятых им позиций. Все же французы уже повсеместно брали верх и уже почти достигли победы, когда на правом крыле показалась быстро двигавшаяся масса солдат.

Наполеон впервые после нескольких часов этой небывало напряженной битвы почувствовал облегчение. Он давно уже вглядывался на восток, с минуты на минуту ожидая корпус Груши, который, подобно Дезе, должен был подоспеть в последнюю минуту и обеспечить решающий перелом в сражении.