Жюстина, или Несчастья добродетели - Маркиз де Сад

Наша опечаленная сирота возвратилась к Дюбрею, ее не допустили к нему, объяснив, что несчастный умирает, и его теперь заботит только предстоящая встреча с Господом. Однако он успел оправдать ту, которую так любил; он попросил ни в чем не обвинять ее и скончался. Как только он закрыл глаза, его друг пришел к Жюстине, рассказал ей о том, что было перед смертью, и пытался ее успокоить… Увы, разве это было возможно? Как могла она не оплакивать утрату человека, который с таким благородством души предложил вытащить ее из нужды? Могла ли она не сожалеть о краже, вновь ввергнувшей ее в нищету, из которой она только-только начала выкарабкиваться?

— Подлая женщина! — вскричала Жюстина. — Если к этому приводят твои страшные принципы, стоит ли удивляться, что честные люди в ужасе отвергают их и преследуют?

Но Жюстина рассуждала как потерпевшая сторона, между тем как Дюбуа, которая искала в этом предприятии свое счастье и свою выгоду, конечно же, думала иначе.

Жюстина все поведала Вальбуа, партнеру Дюбрея: и о заговоре против его друга и о том, что ее обокрали. Вальбуа посочувствовал ей, искренне пожалел о смерти Дюбрея.

— Я бы очень хотел, — сказал этот порядочный молодой человек, — чтобы Дюбрей дал мне перед смертью какие-то распоряжения, касающиеся вас, и я бы с великим удовольствием выполнил их; я бы также хотел услышать от него самого, что именно вы советовали ему оставить меня в комнате, но, увы, он ничего такого не сказал. Следовательно, его предсмертная воля нам не известна. Однако я видел ваше искреннее горе и должен сам что-нибудь сделать для вас, мадемуазель; но я молод, только-только начинаю торговлю, состояние мое невелико, и мне придется отчитаться в наших общих делах с Дюбреем перед его семьей, поэтому я могу позволить себе немногое и прошу вас не отказываться: вот вам пять луидоров, кроме того, у меня есть знакомая, честная торговка из Шалон-сюрСаон, моя землячка, она скоро возвращается домой, и я поручаю вас ее попечению. Мадам Бертран, — продолжал Вальбуа, представляя ей Жюстину, — это та самая девушка, о которой я вам рассказывал и которую я вам рекомендую; она ищет место, и я прошу вас отнестись к ней так, как если бы речь шла о моей родной сестре, и сделать все, что возможно, чтобы найти в нашем городке что-нибудь подходящее для нее сообразно ее характеру, происхождению и воспитанию… А до тех пор прошу взять ее расходы на себя: я их возмещу вам при встрече. Прощайте, мадемуазель, — и Вальбуа попросил у Жюстины позволения поцеловать ее. — Мадам Бертран уезжает завтра на рассвете, вы поедете с ней, и пусть вам немного больше повезет в нашем городе, где, может быть, мы скоро вновь увидимся.

Благородство молодого человека заставило Жюстину прослезиться: добрые поступки исключительно приятны, особенно если вы долгое время видели только отвратительные. Она согласилась на все с условием, что когда-нибудь обязательно рассчитается с Вальбуа.

Пусть очередное благое намерение ввергло меня в беду, думала она, выходя из гостиницы, по крайней мере впервые в жизни у меня появилась надежда на утешение посреди несчастий, которые постоянно навлекает на меня добродетель.

Был ранний вечер; испытывая потребность подышать свежим воздухом, Жюстина спустилась к набережной Изера с намерением прогуляться, и как всегда случалось с ней в подобных обстоятельствах, ее мысли увели ее очень далеко. Она увидела перед собой уединенную рощицу и присела под деревом, чтобы предаться мечтаниям. Между тем наступила темнота, а девушка и не думала подняться и уйти, и вдруг на нее навалилось трое людей: один зажал ей рот ладонью, двое других бросили ее в коляску, забрались следом сами, коляска рванула с места и летела в темноте в течение трех долгих часов, и за это время ни один из похитителей не произнес ни слова и не отвечал на ее вопросы.

Хотя была глухая ночь, шторки были опущены, и Жюстина ничего не видела. Наконец коляска подкатила к какому-то дому, открылись и тут же снова закрылись тяжелые ворота; молчаливые спутники взяли ее под руки и провели через несколько темных помещений, потом остановились перед дверью, из-под которой пробивался свет.

— Жди здесь, — коротко и грубо приказал ей один из похитителей и перед тем, как исчезнуть вместе со своими сообщниками, прибавил: — Сейчас ты увидишь кое-кого из знакомых.

И они растворились в темноте, заперев за собой двери. Почти в тот же момент открылась другая дверь, из нее вышла женщина со свечой в руке… О Господи! Знаете ли вы, кто была эта женщина? Перед Жюстиной предстала Дюбуа собственной персоной, ужасная злодейка, без сомнения, снедаемая неутомимой жаждой мести.

— Заходите, прелестное дитя, — язвительно произнесла она, — заходите и получите награду за добродетельность, которой вы насладились за мой счет… Сейчас я тебе покажу, стерва, как предавать меня!

— Я никогда вас не предавала, мадам, — поспешно сказала Жюстина. — Ни разу, имейте это в виду! Я не сделала ничего такого, что могло бы бросить на вас тень, не сказала ни одного слова, компрометирующего вас.

— Разве ты не воспротивилась преступлению, которое я задумала? Разве не помешала ему, негодница? А ты ведь знала, что остановить мои злодейские порывы — значит нанести мне самую глубокую из всех мыслимых обид. Теперь ты будешь за это наказана, шлюха!

Произнося эти слова, она с такой силой сжала руку Жюстины, что едва не сломала ей пальцы.

Они вошли в ярко освещенную, роскошно обставленную комнату; это был загородный дом епископа Гренобля, который, лениво развалясь, возлежал в халате из фиолетового атласа на широкой оттоманке. Позже мы вернемся к портрету этого либертена.

— Монсеньер, — почтительно начала Дюбуа, положив руку на плечо Жюстины, — вот юное создание, которое вы пожелали, которое известно всему Греноблю; это Жюстина, приговоренная к повешению вместе с известными фальшивомонетчиками и выпущенная из-под стражи как невиновная и добронравная девица. Вы видели ее во время допроса и захотели с ней встретиться… Кстати, вы мне сказали так: если ее все-таки будут вешать, я даю тысячу луидоров за возможность насладиться ею перед казнью. Она спасена, но не думаю, что от этого ее цена стала меньше.

— Намного меньше, — возразил прелат, не спеша растирая свой фаллос под рубашкой, — разумеется, гораздо меньше. Я готов был заплатить указанную сумму за удовольствие позабавиться с ней, а потом передать ее палачу; я сделал невозможное, чтобы ее осудили, но тут появился этот проклятый С. со своей готической справедливостью и спутал мне карты.

— Ну так что же, она перед вами; разве сегодня вы не вольны поступить с ней так, как вам хочется?