Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной [litres] - Евгений Юрьевич Лукин

– Застегнись – простудишься, – надменно пропустил Артём сквозь зубы. – Я уже который год как на учёте…

Плохо выбритая физия исказилась уважением и сочувствием.

– Зоофил, что ли?

(Далась им сегодня эта зоофилия!)

– Да нет. Всего-навсего литератор…

Физия отупела на миг, затем отшатнулась.

– Книжки, что ли, пишешь?

– Пишу…

Незнакомец смотрел на Артёма с ужасом.

– С ума сошёл? – искренне вырвалось у него. – Да это ж готовая история болезни – книжка! Ну пойди тогда сам в психоприёмник сдайся! Проще будет…

* * *

«Почему я не сказал ему правду? – подавленно размышлял Артём, спускаясь зелёной извилистой улочкой к проспекту Поприщина. – Выдал бы напрямик: так, мол, и так… Неужели и впрямь стыжусь?»

Глаз машинально и безошибочно сортировал встречных прохожих, отсеивая натуралов и выделяя лиц нетрадиционной ориентации. Щебеча, пропорхнула стайка юношей с подведёнными глазами. Прошествовала надменная дама с огромным кобелём на поводке. А вот и свои. Этих нетрудно было угадать по гордо вскинутой голове и скорбному взгляду. Тоже, видать, на приём…

Двое идущих навстречу, мгновенно признав в Артёме товарища по диагнозу, приветствовали его улыбкой понимания. Один – крохотный смуглый живчик с ястребиным профилем, другой – сумрачный дылда готического телосложения. Если не изменяет память, обоих Артём видел мельком в «Последнем прибежище».

Приостановились.

– Н-ну? – ядовито произнёс готический дылда взамен здравствия. – Что ещё учудил наш дядя Док?

– Добрый доктор! – всхохотнул живчик.

– Врач-вредитель, – скрипуче присовокупил Артём, покосившись через плечо на огромный матерчатый глаз, доброжелательно посматривающий на них из-за угла аптеки.

– Хотите новость? – осведомился дылда и, выдержав паузу, огорошил: – Айболит-то наш, оказывается, тоже когда-то в дурке лежал!

– Подумаешь, новость! – хмыкнул живчик. – Он этого и не скрывает. Мало того, говорит, будто вылечить от безумия может лишь тот, кто сам через это прошёл…

– Видок! – саркастически подытожил Артём.

– У кого? – подозрительно переспросил дылда и на всякий случай оглядел далеко не безупречные стрелки на собственных брюках.

– Да не у кого, а Эжен Франсуа Видок. – Артём осклабился. – Основатель парижской уголовной полиции. Начинал карьеру в качестве каторжника. Подбирал сотрудников по принципу: «Только преступник может побороть преступление…»

Позубоскалив, примолкли. Ушли в депрессивную фазу.

– Ну и-и… как там теперь? – осторожно спросил дылда, бросив беспокойный взгляд в сторону розового особнячка. – При новой власти… Участковый-то сменился…

– Сам пока не пойму, – сокрушённо признался Артём. – То ли я ему голову заморочил, то ли он мне…

– Но первое-то впечатление… Как хоть зовут-то?

– Зовут – Валерий Львович. Стелет мягко. Что будет потом – не знаю…

– Мягко – в смысле?

– Н-ну… Арт-терапией побаловались…

– И всё?

– А чего бы ты хотел? Чтобы он меня с учёта снял? Так я и сам на это не пойду.

Склонный к лёгкому флирту ветерок то ворошил кружевную листву, добираясь до древесных округлостей, то вдруг сладострастно принимался разглаживать складки обвисшего над улочкой плаката «Да здравствует сексуальное большинство!».

– Вы взгляните, – напевно, расслабленно выговорил вдруг ястребиноликий живчик. До этого голос у него был бабий, вредный. Артём чуть не вздрогнул от такой перемены. – Каштаны-то, каштаны! Паникадила! Куда там Киеву…

Собеседники обернулись. Действительно, цвели каштаны красиво.

– Да-а… – тоже расплываясь от умиления, молвил дылда. – А в пойме сейчас что делается… Какая, к чертям, Анталия!

– Вот она, наша Родина… – с нежностью молвил живчик, и Артём почувствовал, как у самого сладко защемило, запело в груди.

– Сазаны на заливных лугах нерестятся, – сдавленно произнёс он. – Не сазаны – звери…

– А люди, люди какие! – подхватил живчик. – Душевные, широкие…

Экстаз был близок, но тут неподалёку кликушески запричитала сирена «скорой помощи». Собеседники вздрогнули – и лица их мгновенно приняли деловитое озабоченное выражение, свойственное представителям малого и среднего бизнеса. Вскоре в направлении проспекта, голося навзрыд, прокатила крестоносная легковушка. Мелькнули белые халаты и беспощадно выпяченные подбородки медбратьев.

Ощущая неловкость и досаду, трое теперь избегали смотреть друг на друга. Каждый испытывал чувство подростка, уже расстегнувшего в тёмном уголке первую пуговку на блузке одноклассницы и в этот самый момент застуканного училкой. Замечания, допустим, училка не сделала, прошла мимо, но мгновения-то не вернёшь!

– Вчера по зомбишнику шефа здравоохранки показывали, – расстроенно произнёс дылда.

– А ты что, телик смотришь? – встревожился живчик.

– Так… иногда…

– Ты осторожнее! А то сам знаешь: двадцать пятый кадр и всё такое… Оглянуться не успеешь, как закодируют! Проснёшься натуралом…

Последнее слово он выговорил с омерзением.

– И что шеф? – отрывисто поинтересовался Артём.

Ответом была сардоническая улыбка, возникающая обычно, если кто не знает, при столбняке – в результате судорожного сокращения лицевых мышц.

– Да ничего нового. Сказал: «Если симптомы укладываются в рамки законодательства, мы можем лишь приветствовать такую душевную болезнь…»

– Крепко сказано! – язвительно заметил Артём. – Только вот что-то приветствий не слышно, а?

Глава 2

История болезни

Начальство, Захар Иванович, это продукт отечества; отечество же в свою очередь – продукт начальства.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Когда рухнула сусловская клептократия с её незабвенной триадой «Православие. Прокуратура. Президент», из сызновской психушки Временным правительством был на радостях выпущен усаженный туда за большие деньги психотерапевт, подвизавшийся также в качестве целителя. С помощью гипноза рассасывал шрамы, уничтожал особые приметы, сглаживал папиллярные линии. В палату с дверьми без ручек он попал в результате досадного промаха в работе: у некоего политика за пару сеансов рассосалось не совсем то, о чём договаривались. Пришлось срочно симулировать параноидную шизофрению. Радикальные патриоты – народ крутой, однако выяснилось, что и они чувствовать умеют. Виновного решили пощадить, мало того, пошли ему навстречу, оплатив лечение на пятьдесят лет вперёд.

Фамилия психотерапевта была Безуглов.

Выйдя на волю, он, что называется, попал в жилу. Средства массовой информации сделали из него жертву режима, и, когда в Сызново, теперь уже суверенном, возникла клиника доктора Безуглова, успех ей был обеспечен заранее. А времена за окном клубились смутные – потом в учебниках истории их обозначат нелепым словечком «промежсебятица». Бывший мэр города Павел Можайский (он же Паша Моджахед) назвался главой Временного Правительства, а поскольку лавры узурпатора его, понятное дело, не прельщали, назначил дату президентских выборов. Однако народ тоже был не дурак и кандидатуры выставлять не спешил. Пришлось прибегнуть к лёгкому нажиму.

С грехом пополам наскребли шестьдесят три кандидата, в число которых вошёл и наш целитель. Если не брать в расчёт самого мэра, шансов не было ни у кого. Все это прекрасно понимали, и всех это устраивало. С одной стороны, Пашу в Сызново знали как облупленного, а с другой – притерпелись уже к нему, можно сказать, душой прикипели. В конце концов, зло, с которым ты в итоге поладил,