Дживс и Вустер (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Надеюсь, ты не забыл, какую пытку мне пришлось вытерпеть, когда я в последний раз гостил в Тотли-Тауэрсе?

– Не забыл. Но Стиффи хочет, чтобы ты ей помог. В чем именно, она мне не сказала, но предупредила, что дело это чрезвычайной важности и что без тебя не обойтись.

Я выпрямился во весь рост. Я был холоден и решителен:

– Ты просто рехнулся, Растяпа!

– Не понимаю, что тут особенного!

– В таком случае позволь тебе объяснить, почему ваш замысел обречен на провал. Во-первых, после того, что произошло между нами, едва ли сэр Уоткин Бассет пригласит меня к себе. Подозреваю, что он меня терпеть не может. Если есть на свете человек, который по моей милости пережил не самые приятные минуты в своей жизни, так это Бассет. Залог счастья для него – это когда между ним и Бертрамом пролегает по меньшей мере сто миль.

– Тебя пригласит Мадлен, ты только пошли ей телеграмму и попроси позволения приехать на денек-другой. Она никогда не советуется с сэром Уоткином, кого ей пригласить. Зовет в дом кого хочет.

Это была правда, но я пропустил его слова мимо ушей и безжалостно продолжал:

– Во-вторых, я знаю Стиффи. Очаровательное создание, для нее, как я уже сказал Эмералд Стокер, у меня всегда открыты объятия, вернее, были бы открыты, не будь она помолвлена с тобой, но она же помесь полтергейста и ручной гранаты с выдернутой чекой. Совершенно лишена здравой рассудительности, этой добродетели, которая так украшает женщину. Она начинена идеями, и если ты назовешь их эксцентричными, то попадешь в самую точку. Вряд ли стоит напоминать, что, когда я в последний раз гостил в Тотли-Тауэрсе, она тебя подбивала стащить каску у констебля Юстаса Оутса, а подобный поступок решительно противопоказан викарию, рассчитывающему подняться по служебной лестнице. Короче говоря, крошка Стиффи просто сумасшедшая, тут двух мнений быть не может. Не знаю, что за поручение она собирается мне дать, но по определению это должно быть что-то неудобоваримое. Неужели она даже не намекнула?

– Нет. Я, конечно, спросил, но она сказала – рта не откроет, пока тебя не увидит.

– Ну так она меня не увидит.

– Значит, ты не поедешь в Тотли?

– На пушечный выстрел не подойду к этой помойке.

– Стиффи ужасно огорчится.

– А ты окажи ей духовную поддержку. Это твоя работа. Скажи, что подобные испытания нам посылаются свыше.

– Вероятно, она будет плакать.

– Это хорошо, ибо ничего нет полезнее для нервной системы, чем слезы. Действуют на шейные железы, забыл, как именно, но очень благотворно. Спроси любого доктора с Харли-стрит.

Вероятно, он понял, что моя железная броня несокрушима, и отказался от дальнейших попыток пробить в ней брешь. Испустив вздох, который шел, кажется, от самых подметок, он встал, попрощался, опрокинул мой стакан с прохладительным и направился к выходу.

Твердо зная, что не в обычае Бертрама Вустера бросать друга в трудный час, вы, вероятно, подумаете, что эта неприятная сцена огорчила меня, а на самом деле она только прибавила мне бодрости, как день, проведенный на взморье.

Позвольте напомнить вам в общих чертах мое положение. Еще во время обеда с Эмералд Стокер мой ангел-хранитель нагнал на меня страху, практически открытым текстом информировав меня, что Тотли-Тауэрс занял боевую позицию, чтобы вновь вторгнуться в мою жизнь. И сейчас до меня дошло: очевидно, мой ангел-хранитель имел в виду, что меня станут призывать в Бассетово логово и что в минуту слабости я могу вопреки здравому смыслу поддаться на уговоры. Теперь опасность миновала. Тотли-Тауэрс совершил свой бросок, но сильно промахнулся, и у меня больше нет повода для беспокойства. Поэтому я с легким сердцем присоединился к компании любителей поразвлечься, занятых игрой в «дротики», и одной левой разделал их под орех. Около трех я вышел из клуба и примерно через полчаса подгреб к многоквартирному дому – месту моего обитания.

У подъезда стояло нагруженное чемоданами такси. Из его окна высовывалась голова Гасси Финк-Ноттла, и, помнится, я лишний раз утвердился в мысли, что Эмералд Стокер непростительно заблуждается по поводу его наружности. Вглядываясь в Гасси, вернее, в тот его фрагмент, который был доступен моему взору, я не нашел в его внешности ни капли сходства с овечкой, зато он был так похож на палтуса, что если бы не очки в роговой оправе, которых палтусы, как правило, не носят, то я мог бы вообразить, что вижу перед собой слинявшего в самоволку непременного обитателя рыбного прилавка.

Я послал ему дружеский йодль, и стекла его очков обратились в мою сторону.

– Привет, Берти, – сказал он. – А я сию минуту от тебя. Оставил сообщение Дживсу. Твоя тетушка просила передать, что послезавтра будет в Лондоне и надеется с тобой пообедать.

– Да, она мне утром сама звонила по этому поводу. Подумала, наверное, что ты забудешь меня уведомить. Валяй заходи, угощу апельсиновым соком, – сказал я, зная, что эта мерзость заменяет ему всякую нормальную выпивку.

Он взглянул на часы, и в его глазах погас огонь, который обычно в них загорается при упоминании об апельсиновом соке.

– Я бы с удовольствием, но не могу, – вздохнул он. – Опаздываю на поезд. Еду в Тотли четырехчасовым с Паддингтона.

– В самом деле? Увидишься там со своей приятельницей Эмералд Стокер.

– Стокер? Эмералд Стокер?

– Такая веснушчатая девица. Американка. Похожа на славного китайского мопсика. Сказала, что недавно познакомилась с тобой на одной вечеринке, ты рассказывал ей о тритонах.

Он просиял:

– Ах да, конечно. Как же, теперь припоминаю. Я тогда не расслышал, как ее зовут. Мы долго говорили о тритонах. В детстве она тоже их держала, только она почему-то называет их гуппи. Очаровательная девушка! Буду рад снова с ней повидаться. По-моему, она самая привлекательная из всех моих знакомых девиц.

– Не считая, само собой, Мадлен.

Он помрачнел. Вид у него стал как у палтуса, обиженного грубой выходкой со стороны другого палтуса.

– Мадлен!