Балаустион - Сергей Конарев

— Первая линия, двойной шаг! Эномотии четвертая и седьмая — на фланги, держать строй. При сопротивлении — колоть без жалости. Чтобы через четверть часа и духу этих бунтовщиков на площади не было!

Усилием воли гиппагрет заставил себя перестать воспринимать распевное волхование Полемократа, но тут же его слуха достиг другой голос — молодой и исполненный угрозы. Высокий молодой муж с костистым худым лицом, украшенным загнутым вниз носом-клювом, громко прокричал, потрясая кулаком:

— Мы уйдем ненадолго, Эврилеонт, и вернемся с оружием. Проклятым Агиадам не удастся отсидеться за вашими спинами.

Толпа вторила тысячеголосым кровожадным рыком.

Старый воин сжал тяжелые челюсти и обеспокоено покачал головой — что происходит в этом городе? Какие бесы вселились в законопослушных и дисциплинированных спартанских граждан?

«Неудачи сии не укротили, а скорее усилили ярость граждан, и бросились они по городу, нападая там, где не могли встретить крепкой обороны. Одним из первых был убит эфор Гиперид. Наемные охранники его разбежались пред грозным ликом людской стихии, подступившей к Красному дворцу. Ворота эврипонтидам открыли собственные рабыни эфора, и они же, как утверждают многие, забили своего хозяина плетьми. Красный Дворец подожжен был и сгорел дотла, и целые сутки доносился из-под дымящихся руин крик пленников Гиперида, погребенных заживо в подземельях».

Даже сквозь толстые стены особняка доносился гул разъяренной толпы и грохот раскачиваемых сотней рук ворот.

— Скорее, мой дорожный плащ, из тех, что попроще, и шляпу, — бросил Гиперид, не оборачиваясь, явившимся на зов управляющему и его сыну. Дрожащие пальцы эфора шарили в шкатулке, перекладывая остатки камней в кожаный кошель. — Ты, Хилон, беги на конюшню и приготовь лошадей.

Плечистый Хилон не пошевелил и бровью. Сверху вниз глянув на отца, чей рубец на месте уха налился алым от прилившей крови, парень шагнул вперед, молча схватил эфора за шею и повалил на колени.

— И-и-и! — тонко завизжал Змей, корчась в могучих руках. — Измена! На помощь!

Некому было ответить на этот призыв — критские охранники эфора (лакедемонянам он не доверял), подтверждая дурную славу своего племени, послушали доброго совета уносить ноги.

Хилон рывком развернул олигарха лицом к отцу. Управляющий взглянул в лицо былому мучителю скорбными глазами, помедлил, наслаждаясь его ужасом, затем шагнул к двери и резко распахнул ее. На пороге с лицом богини Мщения стояла Зилла.

— Узнаешь, господин? — она продемонстрировала Гипериду то, что держала в руках — плеть с черной рукоятью и узким языком хлыста.

— Ты посмеешь, шлюха? — просипел эфор и дернулся, но Хилон держал его крепко.

— Боюсь, что да, господин, — улыбка несостоявшейся вифинской принцессы была похожа на оскал. Она шагнула вперед и с оттягом хлестнула хозяина по лицу. Тот завыл. Управляющий, подбежав, схватил эфора за одну руку, сын взял другую, и так, распяв, они удерживали его, в то время как Зилла с остервенением полосовала плетью. Это продолжалось долго: летели мелкие брызги кармина, девушка в исступлении работала хлыстом, Змей сначала визжал, потом стонал, а после и вовсе затих, бессильно обвиснув на руках истязателей.

Наконец, они отпустили его и костлявое тело Гиперида тяжко упало на пол.

— Поди открой ворота, — молвил отец сыну, не в силах оторвать взгляда от распростертого на полу окровавленного человека. — Я соберу наши вещи.

Когда мужчины вышли, девушка, тяжело дыша, опустилась на колени и сорвала с эфора иссеченную одежду. Вставив рукоять плети хозяину в зад, Зилла надавила на нее, что было сил.

Последнюю пядь толстого черного древка она забила сандалией.

«Гиперида товарищ, эфор Архелай по прозвищу Медведь, спасся чудом. Когда толпа ворвалась в его особняк и начала погром, он приказал одному из рабов наскоро обрить ему бороду. Никем не узнанный, эфор вышел с заднего хода и смешался с толпой, и после объявился в Сикионе. Семья его подверглась надругательству, дом был разграблен.

Последний из эфоров, Анталкид, нашел прибежище в покоях консуляра Фульвия и был уверен, что сумеет покинуть город, пользуясь римлянина защитой (первые из иноземцев на исходе дня, посовещавшись меж собой, приняли решение оставить Спарту, в коей разгорелся столь внезапный и опасный мятеж). Той же ночью, собравшись в спешке великой, сборное посольство ахеян, и с ними делегации римская и македонская, выступили из Персики и улицей Феомелидой поспешили из города прочь. Священная Мора сопровождала иноземцев, дабы им не могло быть причинено обиды. Вследствие своей многочисленности процессия иноземцев сильно растянулась, и обстоятельством сим воспользовались сторонники Эврипонтидов, горевшие к иноземцам ненавистью неистребимой. Более двух сотен спартанцев, по большей части молодые люди, напав на колонну неожиданно, надвое разорвали ее и со всей решимостью пустили в ход оружие. Преторианская стража сомкнулась вкруг консула и доблестно отражала натиск лакедемонян в течение той четверти часа, в кою подоспела на подмогу Священная Мора. Особенно отличился центурион Ралла Валерий — сражаясь без щита, он заколол полдюжины нападавших, но получил жестокую рану и был брошен своими, посчитавшими его мертвым. Сам консул не пострадал, но из его спутников многие были схвачены, среди прочих и эфор Анталкид, в общей свалке не успевший схорониться за спасительными щитами преторианцев».

— Ко мне, мерзкие грекосы! Ну, идите сюда, подлые fellatori! — рычал Луций Ралла, обезумевшим львом метаясь перед толпой вооруженных врагов, потрясая мечом в здоровой руке и дико вращая налитыми кровью глазами. Вторая рука центуриона, укутанная в лубок, висела на перевязи. И впереди, и сзади — там, где колонну иноземцев атаковали вынырнувшие из темных улиц группы эврипонтидов — слышались звуки боя, блестело оружие, мелькали сине-белые плащи Священной Моры и алые сагумы преторианцев. И только в этом месте ярость единственного воина на миг остановила пыл нападающих. Несколько их товарищей, сраженные рукой свирепого римлянина, поливали кровью грязную улицу Феомелиду, прочие остановились, не дерзая напасть, как охотничьи псы, окружившие матерого волка. Как обычно, скоро сыскался тот, что был чуть храбрее — или глупее других.

— Ну, чего остановились, дерьмососы? — рыжеголовый храбрец сопроводил слова смачным плевком под ноги товарищей. — Однорукого ублюдка забоялись? Вот посмешище, клянусь яйцами Геракла!

Не говоря более ни слова, Феникс, оскалившись, двинулся к возвышавшемуся перед ним римлянину. Но за миг до того, как устыдившиеся эфебы двинулись за рыжим «спутником», бой был уже закончен для него. Враг неуловимо увернулся от верного удара, черной тенью скользнул под воздетой махайрой, тяжким ударом сбил с ног. Никто не понял, как смогло так быстро произойти, что Феникс, только что со скверной у рта решительно шагавший вперед, спустя миг лежит на мокрой земле, придавленный к ней тяжелой ногой в римской каллиге.

— Mors, kanis! — захохотал центурион, испанский меч кровожадно блеснул в свете факелов.

И тупо звякнул о землю, выпав из ослабевших пальцев. Опешив от неожиданности, Валерий Ралла уставился на серый клинок, вонзившийся ему в правый бок, под мышку, в вырез панциря. Статный воин в доспехах Священной Моры описал полукруг, поворачиваясь к римлянину лицом и резко выдернул меч. Вскрикнув, преторианец упал на колени, когда он поднял глаза, их наполняла мутная злоба.

— Так ты исполняешь свой долг, да, грек? — задыхаясь, выплюнул Ралла, неуклюже пытаясь встать. — Так, присягнувший, защищаешь послов Республики?

Страшный, словно само возмездие, воин Моры замахнулся….

— Что ты делаешь, Антикрат? — в обычно невозмутимом голосе полемарха Деркеллида звучал гнев. Полемарх стоял безоружный, скрестив руки на груди, блестя колючими глазами.

В неверном свете лицо Антикрата с отхлынувшей от щек кровью казалось маской мертвеца.

— Делаю свой выбор, будь он проклят, — сквозь зубы процедил он, но отступил на шаг и рывком помог Фениксу подняться на ноги.

— Молодец, Антикрат, — бросил рыжий «спутник», глянув на друга, и завопил, уже во все горло:

— Эй, в мечи иноземцев! Вперед, утопим их в дерьме!

Эврипонтиды — злоба и сталь — ринулись за ним. Навстречу им встали преторианцы, Священная Мора и охранники ахеян….

Случившийся утром холодный и презрительный дождик равнодушно смыл с Феомелиды кровь, так и не успевшую засохнуть.

«Много случилось злодейств в тот день и в ту ночь, но сутки следующие заставили Спарту содрогнуться. Отряды вооруженных граждан врывались в дома тех, кто когда-либо проявил себя Эврипонтидов врагами и убивали их без всякого суда. Пострадали десятки магистратов из тех, что при Агиадов правлении занимали видные посты, и немалое количество неповинных — иные из сторонников победившей партии сводили личные счеты либо шли на злодейство из стремления обогатиться за счет жертв, ибо имущество виновных подлежало конфискации. Были убиты геронты Бистонид, Нофон и Херсий, полемарх Маханид, глава Лимнейского отряда, стратег Феокид с сыновьями, хилиарх Алкей, братья Клеодей и Локсий, родственники Агиадов, и множество людей рангом помельче, в том числе, между прочим, престарелые Агесиполид и Гиппогения, виновные лишь в том, что являлись родителями известной мечницы Арсионы, младшего из Агиадов соратницы. Но более всего поразило умы (и добавило Пирру дурной славы) убийство вдовствующей царицы Тимоклеи…».