Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 — «Господи! что за диковинка!» и думаю я, уже тут ли он? Кличу кучера, и докликавшись, спрашиваю: «тут ли Абрашка»?

 — «Нету! нету его! говорит мой Фалалеюшка кучер, оглянувшись.

 — Да где ж он делся?

 — «Не знаю!

 — Да что ж ты скачешь?

 — «Ин постоять?

 — Ну, ин постой, сказал я тогда, не могши утерпеть, чтоб при всей своей досаде не рассмеяться; и горе меня и смех пронимал.

 Однако дело на шутку не походило. Человек пропал и его не видать было, и как я раздосадован ни был, но мне жаль было его и я боялся, чтоб он, пьяный, не мог замерзнуть, и потому решился было тут стоять и его дожидаться. Но по счастию скоро увидели мы, что он бежит и нас догоняет, но на дороге то и дело, что стремглав падает.

 — За чем таким отстал! спрашиваю я.

 — «Да рукавицу свою уронил».

 — Да поднял ли ты ее? спросил я, увидев, что он одну руку греет дыханием.

 — «Где судырь! как понесло ветром, я гнал, гнал и не мог догнать!»

 — Да как же? говорю, она пропадет!

 — «Так и быть! ответствовал он, где ее уже искать? далече; я насилу и вас, судырь, догнал».

 — Вижу я, говорил я, и велел ехать далее.

 Не успели мы еще отъехать несколько, как опять что–то в упряжке испортилось и кучер мой лезет опять с козел. Я кричу. чтоб он сидел, но никак судырь, он слишком усерден, знай себе лезет. Но схождение его таково ж было неудачно, как и прежде: баробкался, баробкался, погляжу, полетел чрез голову.

 Тут началось новое карабканье, чтоб встать; но не скоро–то дело сделалось: где–то встали мы на коленки, где–то встали подниматься на ноги, а между тем с молодца скопила кругленькая его шапка и ее как шарик понесло ветром в сторону по насту.

 Уже отнесло ее сажен на десять, а он не мог еще собраться за нею побежать; насилу, насилу я его за нею протурил, и тут–то истинная была комедия!…

 Довольно, я не мог утерпеть, чтоб не хохотать и не смеяться: Антон мой за шапку — шапка от него; он хочет ухватить — вместо того чрез голову; покуда встанет, покуда опять за нею побежит, а шапку опять ветер несет. да несет, и она опять от него сажени на три удаляется.

 Насилу, насилу догнал он ее; но лишь только хотел ухватить, как опять чебурах, яко прославися, и истинно раз пять он сим образом падал и насилу уже как–то Бог помог ему ее ухватить.

 — «Экая злодейка»! мурчал он и побрел по снегу к нам, а я подхватил и сказал:

 — Экая злодейка рюмка, каких бед ты нам начудотворила; садись–ка, садись и ступай далее.

 По счастью нашему пронесло тогда снежную больную тучу и небо прояснилось на несколько минут, и метель сколько–нибудь стала поменьше. Я говорю по счастию, потому что мы тогда увидели себя вблизи подле деревни Баламытовой и узнали, что мы с дороги настоящей не сбились.

 Но вскоре понесла опять ужасная метель, но я уже не боялся, надеясь, что уже не далече до большой московской дороги, которую потерять уже было не можно, а ежеминутно только ожидал, что возок мой полетит на бок; ибо на всю дурноту дороги и ухабьо несмотря мы скакали, как по самой хорошей.

 Наконец доехали мы благополучно до московской дороги. Но тут было на меня опять горе: не знал я куда ехать, ибо от того места можно было тремя дорогами домой ехать; но пряно не было ни слединки, направо чрез Бузуково хорошо бы, но от седа сего была до нас дорожка самая малая и очень блудливая, полевая и о чем перегальне версты на три простирающемся, не мог я без ужаса вспомнить.

 Наконец пришло мне в голову, чтоб ехать совсем в другую сторону, т. е. влево и на заводы. Сюда было хотя гораздо далее, но по крайней мере, думал я, что там прудами и чрез заводы мы ошибиться не можем, а какова не мера, так можем где–нибудь на заводе и ночевать.

 Кучер мой так был умен, что позабыв куда ехать: на право ли, на лево ли, и без моего приказания велел ехать налево.

 — Умница дорогой! кричал я тогда: уже и того не помнишь, в которой стороне дом? однако ступай, ступай уже туда!

 Итак, поехали мы на завод; дорога была чрезвычайно гладка и я сидел в возке, сжавши свое сердце, ибо от скорой езды того и смотрел, что меня опрокинут.

 Уже в сумерки самые глубокие приехали мы на Ведьмино. Тогда жалки мне стали мои люди; все обмерзли, как Эолы и для того хотел было заехать на часок к знакомому немцу, чтоб их обогреть. Однако как показалось мне, что поутихло, то раздумал и поехал далее.

 Но не успели мы въехать в Саламыково, как оборвалось, так сказать, небо, и то–то можно было сказать, что ни зги тогда не видать было.

 — Нет, нет, кричал я, некуда далее ехать! заезжай к прикащику саламыковскому.

 Итак, заехали мы греться. Прикащик мне рад, тотчас греть для меня чай и обогрел оным и прежде не отпустил, покуда не прояснилось опять и метель бить вовсе перестала.

 Я неведомо как радовался тогда тому, что с покоем доеду до дома. Однако и тут на дороге потеряли было мы совсем и кучера своего.

 Никто не видал в темноте, как он свалился у нас с козел и форейтер знай себе скачет. Насилу, насилу докричались, чтоб остановился и подождал, покуда придет наше дитятко и усядется на прежнее место.

 После сего доехали мы уже до дома благополучно, а сим образом и кончился сей достопамятный вояж мой, в которой, на все досады несмотря, я ни однажды не сердился, ибо зная, что все сердце мое тогда не помогло бы, а только меня обеспокоило, не дал ему волю, а смеялся только глупости людей своих, отлагая наказание за то до следующего дня; но по благодушию моему они и от того избавились, а я только покричал, побранился и полазал их, валяющихся у ног моих и просивших прощения.

 Но как письмо мое достигло до своих пределов, то остановясь на сем месте, скажу, что я есмь и прочее.

(Октяб. 29 д. 1805).

Письмо 136–е.

 Любезный приятель! Между тем, как я помянутым образом путешествовал, заезжала к моим домашним из Москвы наша Авдотья Андреевна с матерью, и посидев немного, уехали домой.

 Мне сказывали боярыни мои, что нельзя человеку быть более в радостях, как была сговоренная сия тогда девушка, а единственно оттого, что накупила себе на жениховы денежки нарядов более нежели на полторы тысячи. Вот что может производить в молодых людях суетность и чрезмерная приверженность к нарядам и уборам!

 Пробыли они у нас в сей раз так мало потому, что спешили приехать домой; ибо как положено было у них свадьбе быть в тот же еще мясоед, а шла тогда уже пестрая неделя и оставалось очень немного дней, то спешили они, чтоб воспользоваться сколько–нибудь оными и успеть сделать к свадьбе все нужные приуготовления.

 Мы не только приглашены, но усильно упрошены были быть на оной, и я должен был опять готовиться играть на ней знаменитейшую с их стороны ролю. Почему на другой же день принуждены и мы были отправляться в Калединку, а потом и далее на свадьбу.