Под Куполом - Стивен Кинг

— Младший в седьмой, старший в девятнадцатой. Старший пришел сюда с Тибодо, но потом отправил того по каким-то делам, потому что к своему сыну заходил один. — Она с определенным злорадством улыбнулась. — Долго там не задержался. По большей части говорил по мобильнику. Младший просто сидит, хотя уже в своем уме. Таким не был, когда Моррисон привез его.

— У Большого Джима аритмия? И как наши успехи?

— Терстон вернул ритм в норму.

На время, подумал Расти, не без некоторого удовольствия. Когда прекратится действие валиума, сердце снова запрыгает.

— Первым осмотри Младшего. — В вестибюле они были вдвоем, но Джинни все равно говорила почти шепотом. — Мне он не нравится, никогда не нравился, но теперь мне его жалко. Не думаю, что он долго протянет.

— Терстон что-нибудь сказал Ренни о состоянии Младшего?

— Да, что проблема потенциально серьезная. Но очевидно, не столь серьезная, как все звонки Ренни по мобильному. Вероятно, кто-то сообщил ему о Дне встреч в пятницу. Ренни страшно из-за этого злится.

Расти подумал о коробочке на Блэк-Ридж, тонкой коробочке площадью в каких-то пятьдесят квадратных дюймов, которую он не смог поднять. Или даже шевельнуть. Он также подумал о смеющихся кожаных головах, которые видел считанные мгновения.

— Некоторые просто не любят гостей, — вздохнул Расти.

5

— Как себя чувствуешь. Младший?

— Нормально. Лучше, — безжизненным голосом ответил тот. Его переодели в больничный халат, и он сидел у окна. Свет не щадил его осунувшееся лицо. Выглядел Младший сорокалетним мужчиной, которому пришлось много чего пережить.

— Скажи мне, что произошло перед тем, как ты потерял сознание.

— Я собирался в школу, но вместо этого пошел к дому Энджи. Хотел сказать, что она должна помириться с Френком. Он очень переживает.

Расти чуть не спросил, знает ли Младший о смерти Френки и Энджи, но в последний момент передумал: какой смысл? Задал другой вопрос:

— Ты собирался в школу? А как же Купол?

— Точно. — Все тот же безжизненный, лишенный эмоций голос. — Я про него забыл.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Двадцать… один?

— Как звали твою мать?

Младший задумался.

— Джейсон Джамби,[158] — наконец ответил он, потом пронзительно рассмеялся. Но лицо осталось апатичным и осунувшимся.

— Когда появился Купол?

— В субботу.

— И как давно он стоит?

Младший нахмурился.

— Неделю? Две недели? Какое-то время он здесь, это точно. — Он взглянул в лицо Расти. Глаза блестели от валиума, который вколол ему Терс Маршалл. — Ты задаешь все эти вопросы с подачи Ба-а-арби? Он их убил, знаешь ли. — Младший кивнул. — Мы нашли его жентификационные идетоны. — Пауза. — Идентификационные жетоны.

— Барби не имеет к этим вопросам никакого отношения. Он в тюрьме.

— И очень скоро будет в аду. — Голос ровный, безо всяких эмоций. — Мы собираемся его судить, а потом казним. Так сказал мой отец. В штате Мэн нет смертной казни, но он говорит, что сейчас мы живем по условиям военного времени. В яичном салате слишком много калорий.

— Это точно. — Расти принес с собой стетоскоп, манжету для измерения давления, офтальмоскоп. И теперь обернул манжетой бицепс Младшего. — Ты можешь назвать трех последних президентов Америки, Младший?

— Конечно, Буш, Пуш и Туш. — Он вновь захохотал, но выражение лица не изменилось.

Давление у Младшего оказалось повышенным, 147 на 120, но Расти готовился к худшему.

— Ты помнишь, кто приходил к тебе до меня?

— Да. Старик, которого мы с Френки нашли у пруда перед тем, как нашли детей. Надеюсь, дети в порядке. Они такие милые.

— Ты помнишь, как их зовут?

— Эйден и Элис Эпплтон. Мы поехали в клуб, и та девица с рыжими волосами гоняла мне шкурку под столом. Думала, что этим отделается.

— Понятно. — Расти взялся за офтальмоскоп. С правым глазом полный порядок. Диск зрительного нерва левого глаза выпучился. Отек диска зрительного нерва, типичный симптом при запущенных опухолях мозга.

— Увидел что-нибудь интересное?

— Нет. — Расти положил офтальмоскоп, потом поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. Палец оказался аккурат на уровне носа Младшего. — Коснись пальцем моего пальца, а потом своего носа. — Младший так и сделал. Расти медленно задвигал пальцем из стороны в сторону: — Продолжай.

Первый раз Младший коснулся и движущегося пальца, и своего носа. Второй — коснулся пальца, но потом попал в щеку. В третий — промахнулся мимо пальца и коснулся правой брови.

— Вау! Хочешь еще? Я могу заниматься этим целый день, знаешь ли.

Расти отодвинул стул и поднялся.

— Я пришлю к тебе Джинни Томлинсон с назначенными лекарствами.

— После этого я смогу отчалить? В смысле пойти домой?

— Ты останешься у нас на ночь, Младший. Для наблюдения.

— Но я же здоров, так? Утром у меня болела голова, жутко болела, но теперь боль ушла. Я в порядке, так?

— Сейчас я ничего тебе сказать не могу. Мне надо поговорить с Терстоном Маршаллом и заглянуть в пару-тройку книг.

— Чел, он же не доктор. Он учитель английского.

— Может, и так, но тебе он все сделал правильно. Как я понимаю, отнесся к тебе лучше, чем вы с Френки к нему.

Младший отмахнулся:

— Мы просто забавлялись. А кроме того, к детям мы отнеслись как положено, да?

— Насчет этого спорить не буду. Пока отдыхай, Младший. Если хочешь, посмотри телевизор.

Младший обдумал предложение, потом спросил:

— Что на ужин?

6

При сложившихся обстоятельствах Расти мог подумать только об одном: уменьшить внутричерепное давление Джеймсу Ренни-младшему внутривенным вливанием маннитола. Он вытащил из ячейки на двери карту пациента и увидел прикрепленную к ней записку, написанную незнакомым почерком, округлыми буквами:

Дорогой доктор Эверетт!

Что вы думаете о маннитоле для этого пациента? Я не могу дать указание, потому что понятия не имею, какова правильная доза.

Расти написал дозу. Джинни не ошиблась: Терстон Маршалл многое знал и умел.

7

Дверь в палату Большого Джима Расти нашел открытой, саму палату — пустой. Зато услышал его голос, доносящийся из комнаты, где любил подремать умерший доктор Хаскел. Расти направился туда, не удосужившись взять карту Большого Джима, и об этом просчете ему еще предстояло пожалеть.

Ренни, полностью одетый, сидел у окна, приложив мобильник к уху, хотя на стене висел постер с перечеркнутым изображением ярко-красного мобильника. Расти подумал, что получит безмерное удовольствие, запретив Большому Джиму использовать телефон. Возможно, не самое политически грамотное начало разговора, который мог превратиться в нечто среднее между допросом и дискуссией, но он собирался это сделать. Шагнул к Большому Джиму и остановился. Как вкопанный.