Прозрение (сборник) - Урсула Ле Гуин

– Не будь ребенком, Сильвий, – сказала я, уже понимая, конечно, что он победил.

Я пришла на совет. Села позади и не произнесла ни слова. Да и зачем было в очередной раз дразнить полководцев Аскания.

Они и без того были сильно встревожены вестями о том, что этрусский город Вейи постоянно направляет в помощь своим поселенцам в Руме вооруженные отряды; это началось сразу после того неудачного сражения на границе. Похоже, этруски готовили либо захват наших земель, либо полномасштабный штурм Габии или Коллатии. Военачальники Аскания уже установили вооруженную охрану вдоль той границы, но граница была слишком протяженной, и наше войско растянулось вдоль нее тонкой нитью. Впрочем, воинам был дан строгий указ: в случае нападения самим ни в коем случае в атаку не ходить и только обороняться.

– Но мы же не знаем, с чем им там придется столкнуться! – воскликнул молодой Марсий. Впрочем, все эти командиры были молоды: Асканий не любил собирать вокруг себя стариков.

– Мы легко могли бы удвоить количество воинов на границе, – сказал Мнесфей. – Ветераны возьмутся за мечи.

– А еще мы могли бы связаться с Тарконом из Цере, – заметил Сильвий.

При этих словах лица альбанских воинов просто окаменели.

– С этруском? – нахмурился Марсий.

– Таркон не так давно побывал у нас, – продолжал Сильвий, – и, похоже, очень не прочь присоединить эту Руму к своим владениям.

– Хотя, конечно, мы не могли свободно обсуждать с ним подобные вопросы, – прибавил Серест.

Повисло долгое молчание.

– Вы наверняка должны помнить, – снова заговорил Сильвий, – что именно Таркон из Цере помог вам или вашим отцам посадить на трон Лация моего отца. – Он сказал это миролюбиво, никого не пытаясь задеть или упрекнуть. Я видела, что Ахат смотрит на него с еле заметной улыбкой. Он словно вновь слышал голос своего любимого Энея. Да и всем нам, пожалуй, так казалось.

В общем, наши посланники отправились в Цере; мы также укрепили альбанское войско, стоявшее на границе близ Семи Холмов, за счет ветеранов, а также своих рекрутов и волонтеров. А в апреле армия Таркона двинулась из Цере на восток, перекрыв все пути из Вейи к берегам Тибра. В Этрурии после этого произошло несколько вооруженных столкновений, зато в Лации не было ни одного. Колония в Руме убрала свои войска с наших границ и перестала угрожать нашим городам и деревням, так что крестьяне благополучно вернулись к вспашке земли и уборке урожая. А Сильвий выиграл свою первую войну, почти не принимая в ней участия.

В конце лета он примчался на своем красивом каштановом жеребце ко мне в лес и сказал:

– Мама, по-моему, тебе пора возвращаться домой.

Я молча кивнула, поскольку и сама думала примерно так же.

Было так приятно снова оказаться в своей регии, заботиться об очаге Весты, готовить жертвенную пищу для богов Латина и богов Энея, присматривать за кладовой, вести большое хозяйство, постоянно натыкаясь на детей, которых бегали и ползали по всему дому. Хорошо было всласть поболтать с женщинами, слушая звучные мужские голоса, доносящиеся со двора и от конюшен.

Вновь вернулась та моя жизнь, какой я жила, пока мы с Сильвием не ушли в лес. Быстро летели годы. Сильвий часто ездил в Альбу, дружески общаясь со старшим братом и разделяя с ним государственные заботы; Асканий добровольно отошел на второй план, подчинившись молодому царю. Он несколько раз приезжал к нам, в Лавиниум, для участия в празднествах или советах; теперь это был печальный, несколько тяжеловесный и какой-то понурый человек, но по-прежнему суетился по пустякам. Его жена так и осталась жить в Ардее у своего брата Камерса. Сильвий часто ездил на тот берег Тибра, постоянно укрепляя дружбу с Этрурией, и в итоге женился на этруске, дочери одного знатного семейства из Цере. Девушку звали Рамта Матуна; она была благородна и хороша собой. Мы устроили в Лавиниуме великолепную свадьбу.

Пошли дети: девочка, мальчик, мальчик, девочка. Я теперь была не только матерью царя, а «бабушкой-царицей» и «правила» в шумном дворе нашей регии, где лавровое дерево, которое я посадила сразу после нашей свадьбы с Энеем, стало уже значительно выше городских стен.

Потом Асканий, тридцать лет правивший в Альба Лонге, сложил с себя корону, и Сильвий, которого в народе называли не иначе как Эней Сильвий, стал один править всем Лацием.

Вот тогда-то он и перебрался в Альбу, ибо этот город действительно больше подходил для управления целой страной, чем наш маленький Лавиниум. Сильвий долго упрашивал меня переехать туда вместе с ним, Рамтой и детьми, но мне совсем не хотелось покидать родные стены и уж тем более переезжать в Альбу. Брать с собой отцовских ларов и пенатов Сильвий даже и не пытался, прекрасно понимая, что они, как и я, желают оставаться там, куда привез их Эней.

Итак, я, старая царица, продолжала жить в старой регии за тем самым порогом, через который некогда, в день моей свадьбы, меня на руках перенес мой муж Эней. Первой из моих верных служанок и подруг умерла Сикана, потом Тита, но милая моя Маруна по-прежнему оставалась со мной. Мы с ней довольно часто ходили пешком или ездили на запряженной осликом тележке в сонный Лаврент, город нашего детства, и проводили там денек-другой под старым лавром у фонтана. А однажды мы поехали в устье Тибра и наполнили нашу тележку серой, грязной, священной солью. Часто мы ходили также на берег Нумикуса, гуляли там, смотрели, как бежит вода, и, возвращаясь домой, ненадолго задерживались у высокой насыпи из серых речных камней, под которой покоился Эней рядом со своей дочерью, которая, наверное, была самой неприметной из тех теней, что обитают в подземном мире. Ходили мы также и в Альбунею; Маруна, как всегда, оставалась в хижине дровосека, а я шла дальше, в святилище. Я приносила с собой огонь для алтаря, а также фрукты, зерно и вино, чтобы умилостивить богов и духов. Захватывала я с собой и шкурку темной овечки, на которой и спала. Но из густой листвы до меня больше не доносились голоса оракулов. И вещих снов я больше не видела. Просто спала.

Потом Маруна заболела – сердце стало сдавать. Она все больше слабела и вскоре уже не могла подняться даже для того, чтобы привести в порядок священный очаг. А однажды утром я услышала плач женщин...

Даже Сильвий приехал на девятидневные поминки в честь Маруны. И никто этому не удивился, хотя нечасто царь оказывает рабыне такие почести. После ее похорон Сильвий снова стал просить меня переехать в Альбу, жить с ним, но я только головой качала и твердила: «Нет, я лучше останусь тут, с Энеем». Он смотрел на меня со слезами на глазах, но ни на чем не настаивал. Он никогда на меня не давил. Теперь он стал в точности таким, каким я его себе когда-то и представляла: красивым пятидесятилетним мужчиной, сильным, с прямой спиной, с темными глазами и темными волосами, чуть тронутыми сединой.