Прозрение (сборник) - Урсула Ле Гуин

Ночевать я вернулась в свой маленький домик в лесу. Но Сильвий остался в регии, охраняя богов своих предков и надеясь обрести их благословение.

Когда в Альба Лонге обнаружили, что старые троянские пенаты исчезли, там, конечно, возникла страшная суматоха, люди были охвачены ужасом. Девятилетний мальчик из рода Камиллов, обычно помогавший Асканию отправлять обряды, первым поднял тревогу и был избит до полусмерти перепуганными женщинами, которые именно его обвинили в совершенном злодеянии. А царица Салика, которая могла бы всех успокоить, больше там, к сожалению, не жила.

Слуги, дрожа от ужаса, пошли с этой вестью к царю Асканию. Впервые со дня смерти Атиса он вышел из своих покоев, проследовал через просторный двор к очагу Весты, да так и застыл, глядя на опустевший алтарь, где стояли только пенаты старой деревни Альба, немногочисленные и скромные – такие фигурки богов стоят обычно в домах бедняков. Сама же Веста, плоть священного огня, как и всегда, сияла ясным и чистым пламенем.

Асканий бросил щепотку священной соленой пищи в огонь, воздел руки, желая произнести молитву, но не смог выговорить ни слова; слезы потекли у него по щекам, он молча повернулся и пошел назад, в свои покои.

Асканий так и не попытался выяснить, не причастен ли кто-то из его людей к столь внезапному возвращению троянских пенатов в Лавиниум. Видимо, он, как и я, воспринял это как должное, как проявление воли тех, кто куда могущественнее простых смертных. Но если для меня возвращение богов стало радостью, чудесным знамением, свидетельствовавшим о благосклонности богов к младшему сыну Энея, то для Аскания это был чуть ли не смертельный удар.

Не знаю, являлся ли его брак действительно всего лишь насмешкой над брачными узами, как теперь – только теперь! – говорили все. Женская половина дома прямо-таки гудела от всевозможных пересудов. Ах, как с самых первых дней страдала бедная Салика! Как она пыталась скрыть то, что ее супруг не испытывает к ней ничего, кроме отвращения; как долго молчала, не желая признаваться в подобном унижении даже своим ближайшим подругам (и, разумеется, призналась только той, которая в данный момент об этом и рассказывала!); как Асканий все эти годы носил маску благополучного семьянина, стараясь не показывать своего истинного лица... Я-то считаю, что брак Аскания и Салики разрушался постепенно; просто неспособность Аскания получать удовольствие от плотской любви к женщине понемногу стала подталкивать его к возобновлению нежных отношений со своим первым возлюбленным, тем более что Атис, верная душа, всегда оказывался в нужный момент под рукой. Бедные они, бедные. Оба.

Но, пожалуй, судьба обошлась с Асканием особенно жестоко. Он получил сразу два тяжелейших удара: потерял любовника и проиграл сражение. Затем последовал еще один удар – уход жены. Потом исчезли отцовские боги. Асканий начинал сомневаться, верно ли он выбрал место для будущего великого города. Все его усилия, направленные на то, чтобы поддержать – и в чужих, и в собственных глазах – мнение о себе как достойном наследнике Энея, пропадали втуне; так незаметно, неслышно сползает в воду подмытый раскисший берег реки.

После всего случившегося Асканий так долго не мог прийти в себя и собраться с силами, что его боевые командиры, отчаявшись получить от него хоть какие-то указания, явились в Лавиниум и попросили совета у старых троянцев и молодого царя Сильвия.

Ибо теперь Сильвия все открыто называли именно так. В мае ему должно было исполниться семнадцать. Все эти годы он прожил в лесу, следуя велению оракула, и честно отбыл свой срок ссылки. Возвращение троянских богов в Лавиниум было тому явным свидетельством. И молодой царь, и боги его отца вернулись домой в один и тот же день.

В Лавиниуме собрались не только жители города, но и всего западного Лация, устроив Сильвию поистине сердечный прием; люди радостно несли ему всевозможные дары, и многие тут же сами присягали ему на верность. А вскоре в регию стали прибывать люди из Габии, Пренесте, Тибура, Номентума, желая увидеть молодого царя, приветствовать его и предложить ему в дар белых ягнят и чудесных жеребят, а также свою службу с оружием в руках. Во всей стране царило ощущение праздника, казалось, что тьма наконец поднялась и улетела прочь. Наступало время больших надежд и ожиданий. Я-то знаю, что ни одна надежда смертных не бывает полностью удовлетворена, но эта мощная волна доброжелательности и доверия, безусловно, помогла многим надеждам латинов воплотиться в жизнь. Они вновь почувствовали себя единым народом и шли навстречу будущему с поднятой головой. Только глупец не воспользовался бы столь многообещающим началом. Но Сильвий, не будучи глупцом, вел себя осторожно, не слишком доверял своей удаче и весьма полагался на советы тех, кого за эти годы привык считать не только своими учителями, но и самыми надежными друзьями. Впрочем, ему ведь было всего семнадцать, и он хватался за любую привлекательную идею или возможность, принимал любой дар, радовался своей популярности, любовью платил за любовь и, словно счастливый молодой ястреб, мчался верхом на попутном ветре.

Итак, когда полководцы Аскания явились в Лавиниум, Сильвий созвал совет и пригласил на него меня.

Я колебалась, но сказала об этом только ему одному. Я настолько отвыкла от шумного общества после пяти лет, проведенных в лесу, что меня ужасала даже сама мысль о присутствии на этом совете.

– Я там совершенно ни к чему, – твердила я сыну.

– Но ты же присутствовала на советах, которые собирали твой и мой отец! – возражал он.

– Присутствовала. Но всегда сидела в самом дальнем углу, молчала и только слушала других.

– Но ведь ты царица!

– Я мать царя.

Сильвий стал действительно очень похож на Энея, но было в нем что-то и от Латина, и от меня – что-то италийское, особенно в повадке, в том, как он поворачивал голову. Он хорошо умел держаться, знал, как обратить на себя внимание. В двадцать пять, думала я, он будет, конечно, красивым мужчиной, но поистине совершенной красота его станет годам к пятидесяти. Размышляя об этом, я совсем забыла, что мы обсуждаем, и просто смотрела на сына с бесконечным удовольствием, точно корова на теленка.

– Нет, мама, ты здесь – царица! – нетерпеливо повторил Сильвий. – И ничего ты с этим поделать не можешь, пока я не женюсь. Только тогда ты сможешь уйти на покой, если тебе так уж этого захочется. Только я в ближайшее время жениться не собираюсь. А если ты не желаешь считать себя царицей, тогда ты все равно моя подданная, и я, как своей подданной, приказываю тебе присутствовать на этом совете!