Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кавтин то и дело переступал с ноги на ногу, упорно глядя в пол. Его рука лежала на рукояти меча, и пальцы были крепко стиснуты. Гельвина чуть повернула царственную голову, впервые посмотрев венну прямо в глаза. Волкодав не стал отворачиваться и выдерживал её взгляд ровно столько, сколько предписывала вежливость. Потом опустил голову.
– Верно ли мне передали, – сказала ему Гельвина, – что ты происходишь из племени веннов, что люди зовут тебя Волкодавом, и ещё, что за тобой будто бы следует летучая мышь?
– Всё так, достойная госпожа.
– Быть может, верно и то, что три года назад тебе довелось жить в Галираде и служить телохранителем молодой государыни?…
– И это так, достойная госпожа…
– Стало быть, – медленно проговорила Гельвина, – никто лучше тебя не сумеет поведать мне о том, как окончилась земная жизнь моего старшего сына, Канаона. Мне многое рассказывали… но тех людей не было рядом с ним, когда он погиб.
– Если только он помнит, – хриплым свистящим шёпотом вставил Кавтин. – Что ему наш Канаон! Разве такие убийцы помнят всех, у кого отняли жизнь?
– Придержи язык, сын, – велела Гельвина. – Я слушаю тебя, Волкодав.
Венн заговорил не сразу. Нет, Кавтина он не боялся. Ни один на один, ни вкупе со всеми его людьми: кишка тонка. Он думал совсем о другом. Всё же Мать Кендарат оказывалась кругом права, откуда ни посмотри. Любое деяние оставляло след, способный аукнуться. Волкодаву уже доводилось смотреть в глаза человеку, чей брат пал от его руки. И рассказывать сыну, как умер отец, пригвождённый ударом его копья. Душа его давно обросла дубовой корой, но те встречи даже и на ней оставили полосы. Притом что ни о том, ни о другом убийстве он не жалел.
Но вот стоять перед МАТЕРЬЮ и держать ответ, как лишил жизни её детище… Даже такое скверное и никчёмное, как Канаон…
Волкодав неторопливо шагнул вперёд и преклонил перед Гельвиной правое колено. Жест почтения: человек, стоящий на правом колене, не собирается хвататься за меч.
– Твой сын был воином, госпожа, – проговорил он глухо. – Очень хорошим воином. Немногие могли его одолеть.
Краем глаза он видел, как бешено дрогнули тёмные усы Кавтина, как напряглись и побелели пухлые губы. Парень жаждал крови, это было ясно. Наверное, он сейчас думал: «Хвалишь брата, убийца! Как будто ничтожная похвала отведёт мою месть!…» Или ещё что похуже: «Значит, Канаон был хорош, но ты его уложил? Так вот, теперь будешь драться со мной, а я давно его превзошёл…»
Молчание затягивалось. Эврих кашлянул и сказал:
– Я подтверждаю эти слова, благородная госпожа. Одно время твой сын служил Ученикам Близнецов. Он проехал с ними несколько городов, где они останавливались возвещать свои истины. Почти в каждом городе начинался спор из-за веры и происходил поединок между Канаоном и местным воителем, восстававшим на Близнецов. Я видел, как сражался твой сын. Люди восхищались его силой и мастерством. Он был побеждён всего один раз, но его гордость не могла снести поражения. Он сложил с плеч освящённую броню и стал искать иной службы, более не считая себя достойным сражаться за Близнецов.
Кавтин переминался всё заметнее: ему не стоялось на месте. Он сказал тем же хриплым, чужим голосом:
– Ты болтаешь не о том, венн. Рассказывай, как убивал моего брата! Или на тебе в самом деле столько крови, что ты уже позабыл эту смерть?
Волкодав мельком посмотрел на него…
Канаону не довелось без помех опуститься на дно и упокоиться там рыбам на радость. Грохочущая волна подхватила его и с маху швырнула о скалы. Одна нога попала в трещину, и тело нарлака повисло вниз головой, раскачиваясь и ударяясь о камень. Зрелище было жуткое. Лучезаровичи не могли оторвать глаз и только обсуждали, точно ли умер Канаон или ещё жив, и не получится ли его вытащить…
Волкодав отскочил назад и спрятался за каменным выступом. И там прижался спиной к обледенелой скале, силясь отдышаться и утирая заливавший глаза пот. Он был пока невредим, если не считать свирепой боли в потревоженных ранах и особенно в перебитой руке. Но двигаться он ещё мог, а значит, боль следовало терпеть. Да ведь и недолго осталось…
– Я сошёлся с твоим сыном в бою, госпожа, – проговорил он медленно. – Мы оба защищали тех, кому поклялись служить.
– Стало быть, – сказала Гельвина, и он различил умело скрываемую дрожь голоса, – ваши хозяева поссорились, и ты убил его по приказу своего господина. Наверное, он был болен или ранен, когда вы с ним сражались, потому что в ином случае ты не смог бы его одолеть. Я помню, каким был Канаон… Скажи, венн… Иннори… ведь ты нёс его на руках… Он говорит, ты был добр к нему… Скажи, венн, неужели ты не мог пощадить Канаона? Он ведь пощадил бы тебя, окажись сила на его стороне. Он всегда был великодушен с теми, кто оказывался слабее него…
Волкодав молчал, глядя в пол. Эврих снова выручил его, сказав:
– Я много раз видел, как бился твой сын, госпожа. Во время священных поединков он ни разу не доводил дела до пролития крови. Я свидетель: он не единожды оставлял жизнь тем, кого легко мог бы убить.
Надо было очень хорошо знать арранта, чтобы распознать, чего ему стоили эти слова. Волкодав видел, как подрагивала перепачканная чернилами кожа на его загорелой коленке. Когда венн отбил Эвриха у жрецов, на парне живого места не было от кровоподтёков. Канаон с приятелем, сольвенном Плишкой, в охотку чесали кулаки о пленного вероотступника. Иной раз поодиночке, иной раз и вдвоём.
– Мне также передавали, – сказала Гельвина, – что мой сын пытался наняться в телохранители к дочери кнеса, но ты отсоветовал его брать.
Волкодав тяжело ответил:
– Я не доверял человеку, который привёл его наниматься.
– Как легко погубить всякого, кто прямодушен и горд, –
