Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Окошко, впрочем, маленькое, не больше настенного экрана. И комнатушка судебных письмоводителей – серая, душная. Могу себе представить тусклых, серых, душных людишек, веками копошившихся здесь: как они горбатятся за столом переписчика, и сердца их поют в такт мерному «скрип-скрип-скрип» перьев по веллуму.

Рождаются они, что ли, сразу без души?

Господи, надеюсь, что нет.

Иначе было бы еще страшней.

Несмотря на жар, все мы придвигаем стулья к окну. Долго смотрим на пламя и молчим.

Это очень интересно, потому что второй фей за конторкой накладывает на огонь свои чары.

Называются они в приблизительном переводе «очи пламени». В языка огня видятся ало-золотые контуры домов, и солдат, и всяческого оружия – от длинных луков до пистолетов-пулеметов; порой можно увидать даже Зал суда со стороны. Намного эффективней вести разведку таким способом, нежели выглядывать из окна; последнему парню, который высунул голову дальше края карниза, пуля пробила глаз.

Что хотите можете говорить про социальную полицию, но только не пытайтесь меня убедить, что стреляют они паршиво.

Вот с организацией у них пока слабенько; огонь показывает мне изрядные силы имперского гарнизона, сосредоточенные за позициями социков, но рвать друг другу глотки они вроде бы не собираются. Несколько взводов уже на стене, и, похоже, во Второй башне и сторожке на Рыцарском мосту засели гранатометчики.

Невидящие глаза Делианна обращены в потолок. Чтобы поддерживать нашу игру в «кто кого перебздит», он вынужден постоянно находиться в трансе: поддерживать связь с рекой. Сейчас он лежит на письменном столе у стены, положив Косалл на ноги. Двое феев, обработавших мои ноги, пытались подштопать и его, но стоило им наложить руки на гнойник, как оттуда хлынуло черное масло, вроде того, каким исходит Райте, и здорово их обожгло; сейчас их самих лечат этажом ниже.

– Райте? – спрашиваю я.

– Сработало, – отвечает он. – Социальная полиция заключила союз с армией.

– И?

– Да, – бормочет он. – Он грядет.

Я киваю.

– Всем понятно, о ком идет речь, нет?

Мрачные взгляды подсказывают мне, что репутация Ма’элКота за прошедшие семь лет ничуть не поблекла.

Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на живот, довершая маску самоуверенности довольным вздохом. Смотрю в глаза каждому по очереди: Райте, т’Пассе, Орбеку, «змею» Динни, и они глядят на меня в ответ, явно успокоенные моей наглостью. Блеф, но они-то не знают об этом: я демонстрирую им образ, который они хотят видеть, и они счастливы.

– Итак, – неторопливо заявляю я, – мы осаждены в природной крепости, более совершенной, чем любая в истории.

В ответ я вижу терпеливо невыразительные лица, с какими принято ждать соль шутки.

Я почти уверен, что не разочарую их.

– Вдумайтесь, – говорю я. – Стены судилища – наша куртина. Внутренние залы и кабинеты – полоса обстрела: чтобы добраться до нас, противнику придется ее преодолеть. Если дать перворожденным и камнеплетам пару часов на подготовку, враги не поймут даже, чем их пришибли. Наша цитадель – Донжон: единственный путь к нашим позициям ведет по единственной лестнице, вырубленной в скальном монолите. А у нас бойницы по всему городу: каждый общественный сортир в Анхане и немалая доля особняков. Через сливной колодец Шахты мы можем пройти в катакомбы, выбраться из толчка – одного, или двух, или пяти – и нанести удар в любой точке города без предупреждения. В Пещерной войне армия Кайрендал продержалась не один день. Если противник попытается за нами последовать под землю, мы так ему вставим, что до конца дней будет враскорячку ходить.

Если собрать вместе перворожденных, скальных чародеек и адептов-хумансов, мы получим величайшую концентрацию чародейской силы по эту сторону Божьих Зубов. У нас есть опытные бойцы из Ямы и больше сотни вооруженных до зубов монахов. Плюс все оружие и доспехи из оружейни Донжона, провизия из интендантской, вода из родника в Яме…

У нас есть все, чтобы удерживать этих козлов очень, очень долго – и брать с них кровью за каждый шаг. Мы в силах выдержать долгую кровавую осаду и, если дела пойдут совсем тухло, спокойно удрать через катакомбы. Да если бы я планировал эту войну десять лет, то не мог бы выбрать позиции лучше.

Т’Пассе кивает:

– Пассивная оборона – путь к разгрому. Чтобы план сработал, мы должны нанести удар сейчас, пока они не построились к бою.

– Нет, – парирую я. – Не будем.

– Нет?

– Нет. Мы не станем с ними драться.

Она смотрит на меня, как на блаженного:

– Почему ?

– Эти ребята – не враг. Они просто на него работают.

– И что? Они его солдаты.

– Верно. Но у него таких много. Очень много. Мы можем перебить их миллион, и враг не пострадает нимало. Он даже не почешется.

– Тогда почему мы сидим здесь? – спрашивает она. – Почему не уносим ноги?

Я отступаю на бастионы старины Сунь-Цзы:

– Суть победы – в неожиданности. Величайшее мастерство – победить без боя.

Очевидно, загадочные китайцы не лезут ей в глотку.

– И что именно ты задумал? – интересуется она саркастически. – Сдаться?

– Примерно так. Мы сдадимся.

Вот теперь все смотрят на меня как на блажного.

Киваю.

– Да-да.

7

До рассвета оставалось чуть больше часа, когда бушевавшее над Залом суда пламя утихло до такой степени, что 82-й батальон вместе с Тавматургическим корпусом имперской армии мог начать штурм. Бригадир обернулся к командующему юго-западным гарнизоном столицы – высшему по чину из присутствующих имперских офицеров, предлагая ему честь лично отдать приказ.

Но, прежде чем командующий открыл рот, из окон Зала суда блеснул слепяще-белый свет, и голос, от мощи которого дрогнула под ногами мостовая, потребовал остановиться именем возвышенного Ма’элКота.

А в следующий миг в разбитых дверях Зала суда показался патриарх Тоа-Сителл.

– Возрадуйтесь! – провозгласил он. – Я спасен, и предатели схвачены! Новый день встает над Анханой! Возрадуйтесь!

В суматохе импровизированного празднества социальным полицейским с некоторым трудом удалось выяснить, что же случилось. Историю пришлось собирать по кусочкам, и выглядела она следующим образом: обезумевший посол Монастырей, некий Райте из Анханы, похитил патриарха и держал в заложниках, дабы Глаза Божьи не вмешивались, покуда не прибыли его пособники, после чего все они спустились в Донжон, чтобы освободить заключенных.

Однако они просчитались, угрожая жизни самого патриарха. Даже бывшие насельники Города Чужаков, угнетаемые властями, сохранили в сердцах достаточно патриотизма, чтобы не дозволить подобного святотатства. Из своих укрытий в катакомбах под городом выбрались они, дабы перерезать заключенных, схватить монахов и пленить главных негодяев – Райте и Кейна.