Наследница - Елена Невейкина

— Господином Алексеем Кречетовым, ныне носящим графский титул, — ответила Элен.

— Вот как? То есть, по-вашему, он добровольно откажется от всего?

— Ему придётся это сделать. И не у вас в приёмной, а в суде.

— В суде? Вы его в чём-то обвиняете? В том, что он присвоил титул, не зная о том, что вы живы?

— Нет, мы обвиняем нашего двоюродного брата, Алексея Кречетова, в убийстве нашего отца и попытке убить нас.

Наступила тишина. Бурмистр от нового неожиданного заявления встал и прошёлся по комнате. Потом вернулся на своё место.

— Вы понимаете, что это чрезвычайно серьёзное обвинение, и без достаточных доказательств суд…

— У нас есть свидетель, — прервала его Элен.

— Свидетель? И вы уверены, что суд отнесётся с уважением и доверием к нему?

— Да. Этот человек не может лгать, поскольку это недопустимо для него. Он послушник в монастыре.

— Послушник? Будущий монах… Как мог монах стать свидетелем убийства?

— Ну, это могло произойти при разных обстоятельствах, но в данном случае всё просто: он в монастыре совсем недавно, а до этого вёл жизнь далеко не безгрешную.

— И вы доверитесь показаниям этого свидетеля? А если он не подтвердит ваши слова? Вы не боитесь, что вас самих могут обвинить на этом суде?

— В чём?

— Например, в самозванстве.

— Нет, не боимся. Всё в руках Божьих.

Бурмистр помолчал. Потом спросил:

— А почему вы пришли ко мне, а не в суд?

— Мы подумали, — ответил Ален, — что, получив письмо из суда, господин Кречетов может о чём-то догадаться и скрыться. А если приглашение явиться будет исходить от вас, он не посмеет отказаться.

— Хорошо, — кивнул бурмистр, — я отправлю графу письмо. Мне не терпится разобраться со всем этим. Где мне найти вас?

— Мы снимаем комнаты на окраине города, вот бумага с адресом, — и Ален с поклоном передал её в руки градоначальника.

На этом аудиенция закончилась. Вернувшись, брат с сестрой рассказали обо всём Юзефу. Тот подумал немного, потом сказал:

— Я бы всё же проследил за этим вашим кузеном. Если вы, Ален, сами говорите, что он, скорее всего, знает о вас, то, получив письмо от бурмистра, может насторожиться. Ведь не на именины же его пригласят этим письмом! Подумайте, поедет ли он. Мне кажется, господин Кречетов может попытаться бежать.

— Вполне может быть, — задумавшись на секунду, кивнул Ален. — Хорошо. Эту заботу я беру на себя. Мне известно, откуда лучше всего наблюдать за его домом, да и лес привычен для меня, и люди в моём распоряжении имеются.

— В таком случае, вам хорошо бы отправиться сегодня же. Письмо доставят не раньше утра, но к этому времени нужно быть готовым.

— Да, хватит вам уже друг другу «выкать»! — засмеялась Элен. — Со мной оба говорите попросту, на ты, а между собой?

Мужчины взглянули друг на друга, улыбнулись, и Ален первым протянул руку, которую Юзеф с радостью пожал.

— В конце концов, мы уже почти родственники. Вскоре надеюсь назвать вас… то есть тебя братом, — засмеялся Ален.

— Почту за честь! У меня нет братьев, и я с радостью буду так называть…тебя, — Юзеф тоже засмеялся, впервые так обратившись к Алену.

Для обоих оказалось совсем несложно перейти на ты. Несмотря на разницу в возрасте, они чем-то напоминали друг друга, то ли свойствами характера, то ли отношением к жизни вообще. Они имели очень схожие суждения о многих вещах. И, в конце концов, они любили одну и ту же женщину.

— Ну, вот, теперь всё правильно, — глядя на обоих, удовлетворённо сказала Элен. Затем обратилась к брату: — Ален, я должна передать тебе одну вещь. Я получила её от пана Буевича, но принадлежать она должна тебе. Дядя тогда сказал, что мечтал подарить её сыну графа Кречетова, если бы он был… если бы это было возможно. Но, за не имением такой возможности, отдал её мне, сказав, что я стала для него и дочерью и сыном… Словом… Я сейчас её принесу, — немного сбивчиво и явно волнуясь, закончила она и вышла из комнаты.

— Это что за вещь? — обратился Ален к Юзефу. — Ты знаешь, о чём она говорит?

— Догадываюсь.

— И что это?

— Увидишь сам. И прошу, учти, что ей она дорога не меньше, чем тебе. Редко кто из женщин может не только оценить такую вещь, но и иметь право самой владеть ею.

— Что же это может быть?

Но в комнату уже входила Элен со шпагой. И брат, и Юзеф встали.

— Это шпага нашего отца, Владимира Кречетова, — сказала она. — Она должна переходить от отца к сыну. Я счастлива, что от имени отца и его друга, почти брата — пана Яноша Буевича, могу передать её тебе.

— Элен… сестрёнка… откуда?.. — у него не было слов, чтобы выразить то, что он почувствовал. — Неужели это действительно оружие отца?

— Да. Пан Янош и наш отец когда-то обменялись шпагами в знак того, что считают друг друга братьями. Одна из этих шпаг сгинула вместе с отцом, а эту пан Янош хранил в память о друге. Он отдал её мне, когда узнал о моих планах. Но теперь у этого оружия снова есть законный хозяин.

Ален держал в руках клинок, поворачивая его и так и этак, и камни на эфесе искрились, отражая свет свечей. Элен представила себе, что брат сделает сейчас то, что она сама когда-то хотела сделать, когда ей передал шпагу дядя, но посчитала невозможным выполнить, будучи в платье: станет на колено и поцелует клинок. Но вместо этого он поцеловал сестру, крепко обняв её.

— Сестрёнка, ты сама не знаешь, что ты для меня сделала… — он оторвался от неё, продолжая держать за плечи, глянул в глаза. — Я до сих пор не ощущал себя графом Кречетовым, несмотря на всё, что произошло в последнее время. Я не верил, что можно что-то изменить даже после нашего визита к бурмистру. А сейчас… Я знаю, что я — наследник Владимира Кречетова, я чувствую это, и сделаю всё, чтобы вернуть моим землям тот вид, что был при отце! Ты сейчас вернула мне не шпагу, а самого себя!

Вскоре Ален уехал, оставив сестру и Юзефа ждать вестей.

На следующий день к новому графскому дому у реки подъехали крытая повозка и два всадника. Из повозки вышел человек и сказал, что у него письмо от бурмистра и потребовал проводить его к графу Кречетову. Человека оставили дожидаться в передней, и слуга ушёл с докладом к графу.

Алексей слышал, что кто-то приехал, и встретил слугу вопросительным взглядом. Услышав, что прибыло послание от бурмистра, он нахмурился, минуту подумал, похлопывая по вытянутым губам пальцем, потом велел:

— Сажи, что я занемог, лежу в постели. Пусть передаст письмо. А там — посмотрим.

Слуга поклонился и вышел.

— Ой, неспроста это, — пробормотал граф, — ой, неспроста. Неужели, Григорьев был прав, и это не было бредом душевнобольного? Мой братик вынырнул из небытия. Ммм… Неужто ему хватило наглости пойти к бурмистру? Не пришлось бы исчезать быстренько…