Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Этот… он твой друг?

— Странно, да? — я имел в виду нашу с Саней встречу, но Кристо, кажется, подумал о другом и кивнул. — Был моим другом. Когда-то, в самом начале почти, он спас меня от очень страшной смерти, Кристо… И до этого мы долго дружили… там… — я сбивался и тоже глядел в сторону. — Как в этих книжках… друзья с детства — чушь, — тоскливо заключил я.

— Нет, — тихо, но упрямо сказал Кристо, и я посмотрел на него. Грек не опустил дерзких глаз. — Не чушь. Я тоже так думал, когда… когда жил там. Я совсем перестал верить, понимаешь — совсем! А потом пришёл ты — как в книжке! И спас!

— Как в книжке? — задумчиво спросил я. — Да, как в книжке… Помнишь, как зимой ты пересказывал мне Толкиена?..

…Да, это было в январе, когда мы пережидали буран в пещере на памирских перевалах. Горел костёр, и я, спросив Кристо, читал ли он «Хранителей», получил ответ — да, все три части. Я загорелся, сказал, что читал только первую, и Кристо очень хорошо пересказал мне книгу до конца. Чёрт возьми, чего только не было за эти восемь с лишним месяцев… Начать с того, что те горы, в которые мы прыгнули, спасаясь от поднятых по тревоге негров, оказались Гиндукушем, и на запад идти было просто нереально — перевалы кишели врагами, а никаких наших тут просто не наблюдалось. И мы неволей пошли на восток — в противоположную сторону от тех мест, куда безо всяких фигуральных выражений рвалась моя душа. Пошли, чтобы спастись, хотя я почти ни одной ночи не спал нормально. Мне снилась Танюшка. Сейчас, когда я был свободным, мысли о ней мучили меня ещё больше. Она могла погибнуть в этом чёртовом мире ежесекундно, а я вместо того, чтобы бежать к ней, уходил всё дальше и дальше от неё, не был рядом, не мог защитить, не мог закрыть её собой, не мог отвести смерть своим клинком… Хорошо ещё, что Кристо оказался отличным попутчиком. Не помню, сколько раз я срывался и начинал на него орать. Один раз я его сильно избил всего лишь за то, что он поспорил со мной о времени ночёвки. Потом долго просил прощенья — не столько у него, сколько у себя, я сам себе стал омерзителен… Кристо — тот как раз всё понимал правильно. И ещё многое было неприятно, тяжело, а то и страшно вспоминать. Земли, по которым мы пробирались, были не слишком гостеприимны к людям даже без негров…

… — куда мы теперь пойдём? — спросил Кристо. — Искать твоих?

— Да, — я вздохнул. — На восток. И как можно быстрее, Кристо. Я очень, очень устал, дружище…

— Понимаю, — серьёзно сказал он.

Раздвигаю я ветви взглядом —И слова, как листва, шуршат…Я туда, где мне будут рады,Хоть встречать меня не спешат,И не ставят на стол закуски,И не льют ни вина, ни речей,А встречают здесь безыскусно,Словно ранней весной грачей…

Белые облака,Серые от гусей…Итака, Итака…Я — твой Одиссей…твойОдиссей…

Слишком долго бродил я где-то,Где был нужен — хотя не мил…Там я бросил чужое лето,Там весну не свою забыл,Там я спорил о том, что ясноИ не верил словам детей,Был я грешным, святым и разнымИ терялся в сетях путей…

Мне вернуться давно пора бы…Не найти всё равно руно…Где мой остров? Там будут рады..Где мой остров — или окно?..Буду долго стоять у двериПод последним чужим дождём…Я не верю — нет, я не верю,Что меня там никто не ждёт!

Белые облака,Серые от гусей…Итака, Итака…Я — твой Одиссей…твойОдиссей…

Лотар Брюннер в своём дневнике писал правду. В этом мире Средняя Азия — сплошные степи серебристого ковыля.

Август был жарким, солнечным и с частыми тёплыми дождями, шедшими чаще всего по утрам. А по ночам небо казалось засыпанным крупной солью почти сплошь. И часто-часто летели через эти россыпи длинные нити августовских звездопадов.

Загадывай — не хочу…

Мне ничего не хотелось загадывать. У меня оставалось одно желание. Уже давным-давно — только одно… Временами мне даже не верилось, что оно сбудется, что оно вообще может сбыться… У дороги, похоже, не намечалось конца, она разворачивалась, как серпантин, выпавший из небрежных рук — катится по полу, катится, катится…

Август. Дожди из звёзд. Ещё говорят, что каждая такая звезда — чья-то смерть…

…Не люблю степи. Вообще не люблю больших открытых пространств. Я это давно понял, но оформилось окончательно это только здесь и сейчас. Наверху — небо, под ногами — земля с высокой редкой травой, вокруг — горизонт. Днём над головой — солнце, ночью — звёзды и неспешно изменчивая луна.

Мы с Кристо почти не разговаривали. Топали себе и топали почти всё время босиком, перебросив обувку через плечо. Как ни странно, ручьёв и речушек в степи хватало (может быть, это и в нашей реальности так, не знаю, не был), а дичь, хотя и осторожная, всё-таки от опытных охотников уйти не могла. Но степь дурманила, и мне стоило усилий напоминать себе, что скоро осень, а зимовать в степи я просто не умею. Кристо — тем более. Успеть бы добраться до Арала-Каспия к середине сентября — совсем бы хорошо…

… — Там кто-то есть.

Кристо остановился и, пригнувшись, взялся за рукояти кинжалов, не сводя глаз с плоского пригорка за широким тихим ручьём, почти речкой. Я уже с минуту наблюдал за этим самым пригорком, не вполне уверенный в том, что вижу — движение разогретого за день воздуха или осторожное перемещение людей. Сейчас я практически убедился: два человека следят за нами. И это не негры точно. Но и встреча с белыми может оказаться совсем не безопасной…

— Два человека минимум, — тихо сказал я, обнажая палаш. — Держись сбоку от меня, — а про себя подумал, что стрелы, окажись там луки или арбалеты, я отобью.

— Эй, там! — крикнули по-немецки, и на фоне заходящего солнца, уже не скрываясь, выросли две фигуры. — Не беспокойтесь, мы не собираемся нападать! Кто вы такие?!

— Идём из плена на запад, к своим! — откликнулся я, не торопясь убирать оружие. Тем более, что двое парней, спускавшихся по склону холма, тоже держали его в руках. Ещё несколько шагов — на их лица легла тень, и я изумлённо разжал пальцы, роняя палаш; судорожным движением перехватил его на лету…

Этот мир не меняет внешность людей, и это хорошо, потому что иначе я не узнал бы человека, с которым мы виделись один раз почти пять лет назад и говорили всего несколько часов. Передо мною стоял Йенс Круммер, «комиссар» немецкого конунга Гюнтера. А чуть сзади и сбоку от него совершенно растерянно и глупо улыбался Андрюшка Альхимович.