Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

— Ма! — крикнул Эфий.

— С дороги! — буркнул хмурый брат и, проходя мимо, грубо оттолкнул его плечом.

Эфий не обиделся. К вечеру брат повеселеет, подобреет и даже принесет ему, Эфию, чего-нибудь вкусного. А с утра кого же обрадует надобность выбираться из-под теплых шкур да идти в промозгло-сырой лес?

— Ма! Слушай, ма, почему птичьи голоса не улетают в никуда, как туман?

Кайша сделала вид, что не слышит его глупостей, и продолжила мести возле едва тлеющего очага.

— Ма!

— Ешь и ступай с козами! — буркнула мать, стараясь не показать голосом своей боли, а Эфий одним своим видом заставлял ее вспомнить, что намерены сделать с ним Старшие рода…

Юноша сел поближе к переливающимся жарком углям и принялся жевать жесткий, словно кусок засохшего навоза, и столь же вонючий шматок вяленого мяса. Он давно отучил себя чувствовать его вкус и запах, но сторицей возмещал все свои убытки, наслаждаясь парным душистым молоком козы.

— Ма, но ведь смотри: голоса в доме отскакивают от стен, от потолка и возвращаются нам обратно. А птицы поют в лесу, и там нет стен… Почему же мы слышим их голоса? Их должно втягивать в верхнее озеро…

Кайша с раздражением швырнула веник и вышла вон. Ее душили слезы. Если Эфию вздумается рассуждать вот так же перед Старшими рода, его скормят жестоким духам куда раньше, чем собирались поначалу. Кайша не хочет невзгод своему племени, но младшенький, самый любимый, живущий в сердце ее и в душе, достоин лучшей участи. И если Старшие скажут наверняка, что он будет отдан на смерть, она решится нарушить закон и предупредит сына. Может быть, он сумеет спастись. Кругом горы, куда ни кинь взгляд. Эфий сможет уйти далеко и прибиться к другим людям острова. Кайша скажет ему, что надо прятать свою уродливую шею от чужих, да он и сам, не раз битый сородичами, знает, что негоже оголять ее даже перед своими. У Эфия получится уйти: он один из племени солнцескалов способен бежать бесконечно и даже не запыхаться после бега. И если его не окружали, мальчишка всегда спасался бегством, даже не утруждая себя, тогда как остальные валились бессильно наземь после того, как тропа начинала ощутимо подниматься в гору. Мало того, здешние скалы щедры на пещеры, где можно укрыться от ветра, развести костер и переночевать в тепле. Но коли прозорливые Старшие дознаются, кто шепнул «сладкому мясу» ненужные слова, ни Кайше, ни оставшимся детям, ни внукам ее не поздоровится… Так что делать? Внять стонам сердца и спасти бессудебного — или подумать о тех, кто сможет продолжить род и принести пользу племени?

Руки сами делали свое дело: отерли обвисшие бока, замотанные ветхой шалью, раскрыли загончик, вывели козу, нацепили на жилистую подвижную шею непрестанно жующей твари колечко с подвешенным в нем камушком, который громко звякал, ударяясь о края кольца… Коза нервно дернулась, посмотрела на Кайшу изумительно осмысленным взглядом и, завернув морду, почесала нос задним копытцем. И в золотисто-карем глазу с узким черным зрачком, перечеркнувшим его поперек, хозяйке почудился дерзкий вызов: «Не осмелишься сказать!»

Тогда Кайша привязала козу к дереву у землянки и, оставив ее суетливо ощипывать остатки недоеденной травы и чахлые кустики, решительно спустилась к сыну.

— Эфий.

Юноша вздрогнул. Он уже свыкся с тем, что будет доедать свой завтрак в одиночестве.

— Эфий, Старшие рассказывают такую историю. Где-то здесь, рядом, в незапамятные времена жило несколько племен. Они много и отчаянно воевали…

— Зачем?! — глаза сына округлились, а взгляд их стал таким же, каким был только что у козы, но вместо лукаво сверкнувшей насмешки в них разгоралось кроткое удивление.

— А кто их знает? Может, рыбы мало им было… или зверья, а может, лица их были слишком разными или кожа другого цвета, поэтому не терпели они друг друга и люто враждовали…

Эфий кивнул: последний довод был ему понятен как никому, а ушибленное братом плечо заныло, словно в напоминание. Он хотел еще что-то спросить, даже вдохнул, но мать с нетерпением махнула бурой рукой, оплетенной узловатыми венами:

— Не перебивай, я и без того не мастак разговоры разговаривать! — и, смягчившись, добавила потише и поласковей: — Не перебивай!

Юноша кивнул и поднес ко рту кувшин с остатками молока.

— В том племени были две сестры или подруги. Они спорили с самого малолетства — о том, да о сем. А когда стали взрослыми, одна сказала: «Я рожу и выращу много сыновей-воинов, они пойдут и убьют всех наших врагов, и будет нашему племени слава и почет!». Тогда вторая ответила: «А я не буду рожать много сыновей или дочерей, но я узнаю то, что знали наши предки, и научу этому знанию каждого из нашего племени и каждого из чужого племени, кто придет, сядет и пожелает выслушать меня». Старики и первая женщина назвали ее сумасшедшей и не слушали ее. Первая родила и воспитала множество сыновей, и все они стали воинами. А вторая долго скиталась по земле, но когда вернулась, то стала говорить с молодыми, а те стали ее слушать. Но дети первой, воины, не слушали ее никогда, только смеялись над нею и били глупых сверстников, посмевших поверить сумасшедшей. Она говорила со своими, говорила с чужаками, все для нее были едины.

Эфий слушал, хмурясь. Когда мать остановила рассказ, он снова удивленно раскрыл глаза, не веря, что это уже всё.

— Кто из сестер тебе больше по нраву, Эфий? — спросила она испытующе.

— Которая говорила с чужаками… Но что с ними стало дальше?

— А вот слушай. Однажды случилась война, и победило в войне то племя, где жили сестры-спорщицы. Гордилась первая женщина своими сыновьями, когда они швырнули к ее ногам отрубленные головы врагов. И тихо схоронила поруганные трупы врагов и позабытые в победном угаре тела погибших сородичей вторая, бездетная, женщина. Тогда слух о немыслимой силе победившего племени разнесся по округе, после чего соседские женщины начали говорить: «Мы родим много сыновей-воинов и победим нечестивцев, убивающих всех!». А та, сумасшедшая, собралась и ушла из своего могущественного племени, ушла в никуда. И направились вслед за нею те, кто ей поверил, и были они ей помощью в трудной дороге. А в глубокой старости узнала она от другого странника, что женщины врагов нарожали сыновей-воинов, и те вырезали до единой души всё ее прославленное племя. Убили и ту, оставшуюся неизвестной, чьи переломанные и обгрызенные дикими зверями кости теперь моют ливни; и ее сыновей-воинов убили и надругались над останками. Потом пришли другие и тоже перебили победителей, и так без конца, поэтому на месте былых поселений зияет в земле черное безжизненное пепелище. Говорят, что та женщина, которая ушла от войны, была первой Старшей племени солнцескалов и многому научила наших отцов и матерей… — Кайша замолчала, но потом добавила, будто для убедительности своих слов: — Старшие так говорят…