Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

«День, в который ты вкусишь от древа сего, смертию умрешь!»

Он закрыл Писание и хотел упрятать его на прежнее место, но рука дрогнула, и, упав, книга снова распахнулась, теперь уже на Евангелии от Луки:

«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!»

— Господи Всевышний! — дрогнувшим голосом прошептал Агриппа. Оглядевшись, снова подобрал он Библию. — Зил, мальчик мой! Ты ли это пытаешься что-то сказать мне? Святый и правый, как бы хотелось мне, чтобы так оно и было!

— Я подожду! — в третий раз вздохнул ветер в шахте.

Фауст, взгорье Каворат, конец января 1002 года

— А там что же?

Странно говорящий человек в желтой одежде вытянул руку, указывая на город в туманной долине.

Сеялся обычный фаустянский дождь — холодная морось. Мельчайшая водяная взвесь тускло серебрилась на капюшоне Иерарха Эндомиона и на бровях мужчины в желтом. Сырой воздух лелеял гробовую тишину.

— А там, господин Мор, то, что я и хотел показать вам, — ответствовал Эндомион, коротко окинув взглядом стоявшего поблизости Вирта Ата — юношу со следами страшных ожогов на запястьях.

И вместо дальнейших объяснений подал Иерарх своему непонятному гостю прибор, позволяющий видеть дальние вещи так, будто они рядом. Желтый Мор приложил устройство к глазам и долго наблюдал за происходящим в долине. Затем он вернул его со словами усмешки:

— Вестницы войны… Вы тоже собираете их воедино…

— Вестницы войны? — переспросил Эндомион. — До сих пор они звались дарительницами жизни…

— Все зависит от обстоятельств, Иерарх. Вчерашние дарительницы жизни сегодня становятся вестницами смерти. Это неоспоримый факт, как и то, что я стою подле вас и произношу эти слова. Достаточно лишь проявить внимание. Когда их одновременно становится слишком много — а именно это я и наблюдаю в стенах вашего серого города — они неизбежно переходят в разряд пособников разрушения.

— Возможно, вы правы, Мор. Но я преследовал иные цели.

— Цели не любят, когда их преследуют, — тонкое, изможденное лицо гостя отразило слабое подобие улыбки. — Они путают след и заводят охотника невесть куда. Воины не рождаются для мирных целей. Воины рождаются для войн. Тем более воины веры, как вы называете своих соотечественников, Иерарх.

Эндомион удрученно кивнул.

— Но я хотел бы увидеть того, ради кого явился, — продолжал невозмутимый Мор.

— Увы, но погребение состоялось.

— Вы присутствовали при этом?

Иерарх нахмурился. Он не привык держать ответ перед кем бы то ни было.

— Если я говорю, что погребение состоялось, то так оно и есть. Хотя и не разделяю ваших опасений относительно этой личности.

Мор пожал плечами и поплотнее закутался в длинный желтый плащ. Венец, поддерживающий длинные и слипшиеся от дождя волосы, замерцал изумрудными змейками.

— Вы совершили почти невозможное, Иерарх. Поглядим, что будет дальше.

— Поверьте, я столь же заинтересован в избавлении мира от биологических роботов, как и вы. Насмешка над великой идеей Создателя оскорбляет и меня. Я хочу вернуть все назад.

— И яблоню срубить, и хвост змея в пасть ему же затолкать? — сухо рассмеялся Мор, запрокидывая голову.

Сверкнули белоснежные зубы. Он был бы несказанно красив, если бы не…

— Знали бы вы, сколько видов «биологических роботов» сменило друг друга в наших мирах! Не уверен, что мы придем к источнику, Светлейший! Можно идти в гору день и ночь, всякий раз по журчанию ручья надеясь наконец угадать место, где начинается водопад, столь неукротимый там, внизу. А ручей будет разветвляться на ручейки и уводить нас от истины. Цели не любят, когда их преследуют, Иерарх. Не любят.

Вирт Ат смотрел и силился понять, кто же столь безудержно знакомый мерещится ему в чертах желтого незнакомца. Он заставил себя забыть многое из прошлой жизни, но этот образ не желал покидать память.

И лишь в момент прощания Мора и Эндомиона его осенило: человек в желтом был сильно повзрослевшим двойником прежнего друга Вирта, послушника из правого крыла монастыря Хеала, мастера Посоха Зила Элинора…

Нью-Йорк, мужская предварительная тюрьма, февраль 1002 года

Он бежал — Джек Ри — несся, задыхаясь, по коридорам. Ведь это нестерпимо: сидеть в своей камере и знать, что тебя ищут… ищет… Что-то, чему нет названия. Но оно точно знает, где ты, и расстояние между тобой и ним сокращается каждую секунду. Для него не преграда звукоизолированные стены, способные выстоять, произойди вдруг рядом с тюрьмой небольшой термоядерный взрыв. Для этого «нечто» вообще не существует преград, и тебе это известно.

Оно уже близко. Джек слышал его истошный вой — победителя, наконец напавшего на след добычи. Истерические вопли (а может, и предсмертные хрипы) надзирателей, женщин и мужчин, кошмарный хор…

Свет погас.

Нервы не выдержали. Разжалованный офицер спецотдела отчетливо вдруг понял, как поступит эта тварь. И, отозвавшись на его воспоминание, тупо заболела правая кисть, три недели назад пробитая клинком Калиостровского кинжала. Да-да, неведомый преследователь проникнет в тело арестанта, воспользовавшись раной на руке. (Она ведь зажила? Или нет? Некогда думать! Бежать!)

Джек был уверен, что дверь откроется, и она открылась, выпустив его на свободу.

А где-то громко скапывает вода, как в старых фильмах о заточениях. И лунный свет сочится в окошки под потолком, и этот запах сырости, всегда и всюду одинаковый… И ты бежишь. Вернее, тебя гонят…

Нога задевает за что-то податливо-мягкое на полу коридора. Сознание взрывается догадкой: труп обезьяноподобной охранницы…

Джек споткнулся и влип в стену. Лишь чудом он не свернул шею, лишь чудом — или со страху? — смог тут же подскочить, чтобы мчаться дальше. Но расстояние между ним и преследователем сокращалось. Лихо колотясь, сердце грозило выпрыгнуть из висков, ушей, глотки, оно долбилось в ребра, громадной вращающейся кометой поносилось в голове, обдавая кровью готовые лопнуть барабанные перепонки.

— А… ас…

Но слова не лезли из стиснутого горла. Кричать, просто кричать, нельзя: с криком вылетит и сердце, а опустевшую плоть, будто мешок, займет та жуткая тварь, что скользит сейчас по коридорам в каких-нибудь тридцати футах позади…

Джек помнил, как это случилось впервые. Он стоял над писсуаром в своей камере и вдруг понял, что сейчас из слива выпрыгнет это самое нечто. Оно уже караулит в рукаве трубы, ждет своего часа…

И вдруг — тупик, а в тупике еще темнее, чем всюду. И оно уже не просто рядом, оно — за спиной…