Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Вскоре, спустя месяца два, в корпункте "Правды" приступила к работе вместо Накагавы на тех же условиях бывшая выпускница Университета имени Патриса Лумумбы японка лет сорока, мать двух детей Ногути Фукуми. Ее знания русского языка были вполне приличными, хотя первое время сказывался ее длительный отрыв от переводческой практики (по причине ухода за детьми она несколько лет не работала). Обсуждая перспективы работы Ногути-сан в корпункте "Правды" в первый день ее пребывания в своей должности, я, помнится, вполне искренне сказал ей:

- Впредь вам не придется заниматься поисками работы. Газета "Правда", самая солидная из советских газет, будет существовать до тех пор, пока существует Советский Союз, а Советский Союз, как вам понятно, будет существовать столь же долго, как и Япония.

Эх, знал бы я тогда, каким глупым бахвальством будет выглядеть это обещание всего лишь двумя годами позже...

Но великодушная Ногути-сан, оказавшаяся через два года снова без работы, не сказала мне и тогда ни слова упрека. Что же касается ее работы в корпункте "Правды" на протяжении последовавших двух лет, то она справлялась со своими делами ничуть не хуже, чем Накагава-сан.

Прибыв в Токио на корреспондентскую работу в феврале 1987 года в возрасте 62 лет, я с некоторым чувством неловкости обнаружил, что среди нескольких сот советских людей, находившихся в Японии на работе, я оказался в числе двух-трех самых старых по возрасту. Большинство корреспондентов ТАСС и других журналистов были на поколение младше меня. Более чем на тридцать лет был младше меня собственный корреспондент "Известий" Сергей Агафонов - журналист талантливый, обладавший редким даром фельетониста, но не питавший ни любви, ни уважения к своей стране и склонный к угодничеству перед власть имущими. Корреспондент "Труда" Сергей Бунин - сын генерал-майора в отставке Вячеслава Бунина, моего приятеля, работавшего в посольстве в конце 50-х - начале 60-х годов,- был по возрасту еще младше Агафонова. В столь же "несолидных" годах были и все тассовские корреспонденты, включая Николая Геронина, моего бывшего аспиранта, и заведующего тассовским офисом в Токио Владимира Кучко. В порядке профсоюзного (партийного) поручения меня назначили руководителем "теоретического семинара" журналистов, цель которого состояла в обсуждении событий, происходивших в мире и в Японии. По этой причине раз в месяц я встречался со всеми моими "собратьями по перу" в стенах посольства. Но, естественно, по причине возрастной разницы личные контакты на семейном уровне у меня с ними не сложились, за исключением семьи Герониных. Иногда, правда, тассовский микроавтобус, доставлявший детей журналистов в школу при советском посольстве, подбрасывал попутно из школы до дома и моего сына Сашу.

Мне очень повезло в том, что вскоре после моего приезда в Японию туда же приехал и мой старый друг-однокашник Владимир Николаевич Хлынов, работавший когда-то в Японии собственным корреспондентом газеты "Труд". Затем по возвращении на родину он стал научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений, защитив вскоре докторскую диссертацию по своей излюбленной теме: вопросы взаимоотношений труда и капитала в Японии. Прибыл Хлынов в Японию в качестве представителя ИМЭМО, а потому поселился в Токио самостоятельно, сняв квартиру неподалеку от корпункта "Правды". Владимир Николаевич и его тогдашняя жена Маргарита Дмитриевна стали с тех пор нашими частыми гостями, а также попутчиками по субботним и воскресным автомобильным поездкам на море и в горы. С ними вместе мы пятеро (супруги Хлыновы, я, жена и сын Саша) совершали дважды дальние поездки на машине: один раз в Сэндай, а другой раз в Нагою. Так же как и я, Хлынов располагал полной свободой своего времяпрепровождения. Формально не имея отношения к посольству, он по профсоюзной (партийной) линии входил в организацию журналистов, что нас еще более сближало. Между прочим, в то время непосредственным начальником Хлынова в Москве был не кто иной, как бывший директор Института востоковедения, а в то время директор ИМЭМО Е. М. Примаков. Не могу сказать, чтобы Хлынов питал к нему особую любовь (подчиненные Примакову лица редко питали к нему подобные чувства), но зато он уже тогда был убежден в том, что его новый директор рано или поздно станет либо членом Политбюро, либо министром иностранных дел. В этом отношении Хлынов оказался прозорливее меня: я в то время не очень верил в звезду Примакова.

Что касается посольства СССР в Токио, то там во второй половине 80-х годов ситуация также стала иной по сравнению с прежними временами. Основную массу дипломатов составляли уже люди другого поколения. Среди работников посольства оказалось много детей моих знакомых и приятелей по первым периодам пребывания в Японии, а также по Институту востоковедения. Среди них были, например, сын дипломата-японоведа Владимира Хмелева, сын дипломата-китаиста Владимира Кривцова, сын журналиста-японоведа Алексея Пушкова, сын востоковеда-лингвиста Вадима Солнцева, сын дипломата-японоведа Владимира Прохорова и др. Для них всех я был, конечно, "предком", и контактов с ними не было бы никаких, если бы не одно обстоятельство: моя жена Надя, родившаяся в 1950 году, находилась с ними в одной возрастной группе, а сын Саша, поступивший по приезде в первый класс посольской школы, был даже младше многих детей посольских работников. Это обстоятельство обеспечило связи моей жены с "посольскими" и "корреспондентскими" женами, а сына - со всеми советскими детьми. Поэтому, хотя мы и жили одни на отшибе среди японцев (корпункта "Известий" в нашем доме тогда уже не было), тем не менее ни у жены, ни у сына не было ощущения оторванности от жизни и быта посольских работников, как и других соотечественников.

Самыми близкими мне по возрасту оказались руководящие сотрудники посольства. Так должность советника-посланника занимал в то время Юрий Дмитриевич Кузнецов, который был всего лишь на десять лет моложе меня. С ним меня связывали долгие годы дружеских отношений. Не раз мы ездили в Японию в составе делегации Советского комитета защиты мира на конференции противников ядерного оружия, не раз наши дела соприкасались тогда, когда он работал в Международном отделе ЦК КПСС. Несмотря на постоянную загруженность практическими делами, Кузнецов проявил себя талантливым исследователем-японоведом: в начале 60-х годов он успешно защитил кандидатскую диссертацию, а где-то в начале 70-х подготовил докторскую, и я даже договорился с дирекцией Института востоковедения о вынесении ее на защиту. Но кому-то в Международном отделе ЦК КПСС показалось тогда, что Кузнецов "слишком молод" и "слишком торопится", и в результате звонка директору института Б. Г. Гафурову защита диссертации была приостановлена. Это не отбило, однако, у Юрия Дмитриевича охоту продолжать свою научную работу в последующие годы: в научных изданиях появился ряд его статей, а в 1983 году в свет вышла его интересная книга "Социально-классовая структура современной Японии".