Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

Конечно, наиболее действенными оказывались слухи о нежелании властей думать об обещанном Петроградским Советом мире. Они-то и порождали массовые угрозы покинуть фронт. Были и курьезные слухи, за которыми, однако, могли стоять сознательные пропагандисты. Так, в Архангельске заводские работницы передавали друг другу, что за вступление в партию большевиков «будто бы выдают ситец»{2377}.

Иные слухи отражали реальные социальные опасения. Так, в Западных губерниях говорили, что Временное правительство намерено передать православные церкви католикам. На Кавказском фронте распространялись слухи о вооружении мусульман, намеревавшихся выступить против русских. В Уральской области прошел слух, что во время ярмарки киргизы (казахи) устроят бунт и начнут отнимать у русских землю. Напротив, говорили, что в Пржевальском уезде местные начальники самовольно раздавали оружие запасникам, более того, уезд объявил у себя «республику» и запретил вывозить хлеб за ее пределы. Здесь же пронесся слух о том, что готовится «выступление киргиз», следовательно, надо срочно вооружить европейское население{2378}****.

В революционные времена страхи, перерастающие в слухи, активно формируют информационное пространство. Политики, которые с этим не считаются, проигрывают первыми. Структура слухов показывает запредельно высокую степень дезориентированности и депрограммированности неуклонно архаизующегося социального пространства. Российским политикам, ориентированным на переустройство общества по «самым передовым» социальным моделям, предстояло найти общий язык с нетерпеливыми и недоумевающими массами.

Глава 2. ВОЙНА И ДЕМОКРАТИЯ

1. Временное правительство и власть на местах (В.П. Булдаков)

Временное правительство стремилось любым способом стабилизировать ситуацию. 8 марта был опубликован манифест о восстановлении Конституции Финляндии, автором которого был Милюков. Этот акт, выдержанный в стиле царских манифестов, создавал некоторую политико-юридическую неопределенность в отношениях между Россией и Финляндией. Если в прошлом государственно-правовая связь между ними была освящена личной унией императора с финским народом, то теперь манифест навязывал аналогичную функцию будущему Всероссийскому Учредительному собранию.

В условиях заметного ухудшения продовольственного снабжения Финляндии из России подобная перспектива не могла удовлетворить финляндских политиков, тем более что 13 марта финляндский Сенат стал коалиционным, т. е. менее послушным российской власти. Характерно, что финские социал-демократы представили Керенскому записку о расширении автономии. Вряд ли улучшило взаимопонимание заявление Керенского на митинге 16 марта в Гельсингфорсе о том, что он приехал «принести финляндскому народу весть о его свободе». Вскоре из ссылки вернулся П. Свинхувуд правый прогермански настроенный социал-демократ, сотрудничавший с активистами{2379}.

16 марта появилось правительственное обращение «К полякам», весьма напоминавшее былые предложения С.Д. Сазонова об объединении Польши под скипетром русского царя. Документ породил массу вопросов. В обращении проводилась идея создания независимой этнографической Польши, в которой будут «ограждены права национальных меньшинств» и которая будет связана «свободным военным союзом с Россией». Документ породил массу внутрироссийских проблем — многие лидеры национальных движений готовы последовать за поляками{2380}.

11 марта было подписано правительственное постановление о приостановке исполнения законов «о землевладении и землепользовании австрийских, венгерских и германских выходцев» — до созыва Учредительного собрания.

15 ограничительных актов потеряли силу, что, вероятно, вызвало недоумение у той части населения, которая уже воспользовалась землей и результатами труда «врагов».

Тем временем на местах сохранялся компромисс различных идейно-политических сил при сохранении уважения к общероссийской власти. Из Ставрополя губернатор кн. Оболенский докладывал, что возглавил Комитет общественной безопасности вместе с «очень достойными людьми». Временному правительству пришлось дать команду о его устранении. В Орле губернатор гр. П.В. Гендриков предложил образовать для управления особое совещание, куда бы вошли помимо него предводитель дворянства, председатель земской управы, представители комитета общественной безопасности и Совета. Местные либералы и социалисты согласились. Они аплодисментами приветствовали заявление начальника Орловского кадетского корпуса генерал-лейтенанта Р.К. Лютера в верности Временному правительству и заверения жандармского подполковника, обещавшего служить новой власти не менее честно, чем старой. Наиболее влиятельными в КОБах (часто выступавших под другими названиями) оказывались либо известные в прошлом общественные деятели, либо новоявленные демагоги. Первое время они старались действовать согласованно. Если в столице социалисты и либералы никак не могли договориться между собой, то, к примеру, в самарский комитет вошли по 5 большевиков и меньшевиков, а также 3 эсера, которые стали соседствовать с 7 кадетами. В далеком Якутске общественный комитет возглавил ссыльный большевик Г.И. Петровский, вскоре утвержденный комиссаром Временного правительства{2381}. Налицо было стремление к формированию внепартийной власти.

Дли стабилизации государственно-правового положения В.В. Шульгин предложил создание законосовещательного органа, в котором ведущие политики могли бы согласовать и уточнить свои прежние установки{2382}. В сущности, власть двинулась именно по этому пути, погрязнув в бесконечных согласованиях, переросших со временем в склоки. Все это вызывало по меньшей мере недоумение снизу. Массы требовали оперативного решения своих проблем и «понятных» действий.

Командующим Петроградским военным округом стал командир 25-го армейского корпуса генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов. Его назначение произошло по рекомендации Гучкова. В политическом активе Корнилова был побег из плена и арест им 7 марта царской семьи. Генерал уже тогда понимал первостепенную необходимость «жесткой расчистки Петрограда». 14 марта после совещания с начальниками военных училищ он вывел столичных юнкеров, поддержанных артиллерией, на Дворцовую площадь. «Нас было 14 тыс. лучших в то время войск в России: дисциплинированных, молодых, храбрых и нерассуждающих, — вспоминал один из юных участников событий. — Мы были настроены решительно… Всем уже осточертели речи»{2383}. Но дальше демонстрации дело не пошло — воспротивился Керенский, подозрительно относящийся к генералитету. В конце марта генерал А.М. Крымов, посетив столицу, также предлагал «расчистить» ее, полагая, что для этого будет достаточно одной дивизии. На сей раз его не поддержал Корнилов{2384}.

На местах столичного «двоевластия» не замечали. Провинция словно замерла в ожидании приказов от новой власти. Местные Советы тяготели к примирению с «буржуазной» властью. Гигантская масса телеграмм в адрес Временного правительства после каждого очередного политического кризиса содержала призывы к «дружной и плодотворной работе» правительства и Совета.

6 марта Временное правительство издало директиву о вступлении председателей губернских и уездных земских управ (они считались либералами) в должность правительственных комиссаров. Это распоряжение не учитывало существования неземских губерний и областей. На местах приходилось срочно исправлять ситуацию. И хотя из сотни законодательных актов Временного правительства более 40 касались органов местного самоуправления, ситуация в стране оставалась юридически запутанной. Позднее, в августе 1917 г., на Государственном совещании от лица Московской городской думы В.В. Руднев настаивал, что «нет иного пути к осуществлению истинного народоправства в государственном масштабе, как только через укрепление и расширение базы самоуправления». При этом государству следует ограничиться «только надзором за законностью действий органов местного самоуправления»{2385}. Достичь этого было крайне трудно.

Разумеется, правительство сознавало, что у власти на местах могут оказаться не меньшие реакционеры, чем старые губернаторы. Поэтому премьер заявил, что комиссары не должны рассматриваться в качестве должностных лиц, стоящих над общественными комитетами{2386}. В результате в общественное сознание проникла мысль, что представителей власти на местах не только допустимо, но и необходимо смещать. Результаты не замедлили сказаться. К концу марта назначенные, точнее, утвержденные правительством комиссары удержались только в 23 губернских центрах из 55, остальные были переизбраны. Что касается комиссаров уездного уровня, то здесь «правительственными» были только 177 из 439.{2387} В любом случае губернские комиссары оказывались в трудном положении по причине нехватки средств. Деньги, если и собирались, то тратились на низовом уровне, убедить массы в необходимости содержания «революционного» чиновничества было трудно.