'Фантастика 2025-62'. Компиляция. Книги 1-26 - Ринат Искандэрович Мусин

Толстяк шумно выдохнул. Замершие у его ног собаки снова приглушённо тявкнули.

Я чиркнул по доскам забора прачками банкнот.

Сказал:

— Виктор Семёнович, пересчитайте деньги. В моём присутствии. Позвоните Алексей Михайловичу и сообщите, что получили из моих рук всю сумму.

Фролов уставился на пачки сторублёвок (я держал их в свете фонаря).

— Ничего не понимаю, — повторил он. — Почему сейчас?

— Алексей Михайлович велел, чтобы вы пересчитали…

— Да понял я! Это я понял. Я только не понимаю…

Фролов махнул рукой. Он прикоснулся к замку калитки. Но тут же одёрнул руку, будто одумался.

Фролов опустил глаза на замерших у его ног собак. Те замолчали и замерли — даже не скребли когтями по полу.

Ночную тишину нарушал лишь треск прятавшихся в траве цикад.

Фролов снова взглянул на меня, ухмыльнулся.

— Постой у калики немного, — сказал он. — Сейчас запру в вольер зверей. Чтобы не сожрали тебя. Они могут.

Толстяк хмыкнул и тут же пояснил:

— В дом пойдём. Не на улице же я буду деньги считать.

* * *

В доме Фролова я пробыл примерно четверть часа.

Запертые в вольерах собаки проводили меня яростным лаем. Бросались лапами на металлические решётки. Я отметил, что смерть своего хозяина они пока не почуяли.

* * *

До гаража я добрался на велосипеде. Ехал по тёмным городским улицам. Неторопливо крутил педали. Посматривал на окна домов и на проезжавшие по дороге автомобили. В гараже сменил велосипед на «копейку». Домой приехал уже после полуночи во вторник шестого августа: в тот самый день, когда в прошлый раз завершилась жизнь моего старшего брата Дмитрия.

Ещё в прихожей я почувствовал приятный запах кофе. Бросил пистолет на полку под зеркалом. Первым делом направился в кухню. Поставил на плиту турку с водой и молотым кофе, бросил туда щепотку соли. Лишь после этого пошёл в комнату. На ходу стянул с себя поднадоевшую за вчерашний день джинсовую жилетку. Щёлкнул выключателем… замер у порога комнаты.

Потому что увидел лежавший на столе конверт — совершенно незнакомый мне, без пометок в полях для адресов. Я отметил, что сам по себе этот конверт не выглядел странным. В похожие конверты я запечатывал блокноты и послания для своего младшего брата. Меня насторожил не конверт, а то обстоятельство, что вчера днём этот конверт на моём столе точно не лежал.

Я вернулся в прихожую, взял с полки пистолет. Передёрнул затвор, сдвинул флажок предохранителя. Заглянул в ванную комнату — оставившего на моём столе конверт человека там ожидаемо не увидел. Лишь заметил, как с календаря на двери мне улыбалась голая девица. Я провёл по фотографии девицы взглядом, снова поставил ПМ на предохранитель. Вернулся в комнату, подошёл к столу.

Усмехнулся. Потому что мой натренированный сочинительством мозг родил мысли о спорах сибирской язвы. Я положил ПМ на стол, взял в руки конверт и осмотрел его с обеих сторон — никаких пометок на нём не нашёл. Убедился, что конверт не пуст: почувствовал, что в нём лежал плотный лист бумаги: то ли открытка, то ли фотография. Вытряхнул на столешницу цветное фото.

Секунд двадцать я рассматривал лежавший на столе фотопортрет незнакомого мне мужчины. По привычке, я мысленно составил его описание: лет сорок-сорок пять, светло-русые волосы, кареглазый, с пожелтевшими от частого употребления кофе или курения табака зубами. Перевернул фото и увидел выведенные с обратной его стороны (синими чернилами, от руки) ровные печатные буквы.

— Антанас Арайс, — прочёл я вслух. — Ленинград. Гостиница «Москва» 508. До 15 августа.

Вскинул брови и повторил:

— Ленинград. Антанас Арайс.

Я снова посмотрел на фотографию. Слова «Антанас Арайс» и облик желтозубого мужчины не нашли в моей памяти никакого отклика. Я подумал о том, что в «прошлый раз» конверт с этой фотографией на столе брата я не видел. И уж совершенно точно, этот конверт не лежал на моём столе вчера днём, когда я собирался на слежку за Вовкой и его женой.

Я бросил взгляд на стопку блокнотов и запечатанных конвертов, которая лежала на углу столешницы. Не заметил, чтобы она сменила своё местоположение. Огляделся — в моей комнате всё выглядело так же, как и вчера. За исключением появившегося на столе будто бы из ниоткуда конверта с фотографией. Я снова взглянул на цветной фотопортрет мужчины.

Подумал: «Кто ты такой, Антанас Арайс? Зачем мне твоя фотография? До пятнадцатого августа… что?»

Словно в ответ на мои вопросы, из кухни донеслось шипение сбегавшего на плиту кофе.

* * *

Сегодня я впервые в этой новой жизни спал с пистолетом под подушкой. Во сне я снова стрелял в Серого. Вот только обнаружил: в машине вместе с Надей ехал не мой брат Вовка. Я видел сквозь лобовое стекло «шестёрки» как скалил в салоне желтоватые зубы тот человек с найденной у меня на столе фотографии.

Утром я снова сварил себе кофе (он помог мне окончательно проснуться). Затем я убедился, что конверт с фотографией мне не приснился. Осмотрел я и замочную скважину на своей двери — следов взлома на ней не обнаружил.

Заготовленные для Вовки и Нади конверты я сунул в Димкин коричневый портфель. Туда же положил и пачки сотенных банкнот. Дежурившие у подъезда женщины встретили меня привычными недовольными взглядами — я посчитал это обстоятельство хорошей приметой.

* * *

В зале переговорного пункта я застал уже знакомую картину. На стульях около окна сидели раскрасневшиеся от жары мужчины и женщины пенсионного возраста (на меня они взглянули с недовольством, будто на конкурента). Молодая мамаша поглядывала через оконное стекло на коляску, которая стояла на улице в метре от урны. Мамаша торопливо заполняла бланк телеграммы. Два светловолосых старшеклассника играли в карманные шахматы и обменивались короткими, но резкими репликами. Из телефонных кабинок доносились громкие голоса — говорившие по телефону люди будто перекрикивались друг с другом.

У самого потолка гонялись друг за другом три большие чёрные мухи. В воздухе витал букет из запахов парфюмерии, табачного дыма, чеснока и алкогольного перегара. Я занял очередь, примостился на стул спиной к окну. Во взглядах пенсионеров мне почудился вопрос: почему я не на работе, как все «нормальные люди». Но вслух мужчины и женщины его не озвучили. Они лишь шумно вздыхали и недовольно обсуждали то обстоятельство, что очередь «совсем не двигалась». Я пару минут понаблюдал за шахматной партией