Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Эта Феодальная Аристократия, говорю я, не была воображаемой. В значительной степени ее Jarls, то, что мы теперь называем Earls, Графы, были сильными в действительности столько же, сколько и в этимологии; ее Duces, Герцоги, – Вождями; ее Lords, Лорды, – Law-wards, Хранителями Закона. Они исполняли все военные и полицейские обязанности в стране, все обязанности Суда, Законодательства, даже Расширения Церкви – словом, все, что могло быть сделано в области Правления, Руководства и Покровительства. Это была Земельная Аристократия; она распоряжалась Управлением Английского Народа и получала в обмен плоды от Земли Англии. Это во многих отношениях Закон Природы, этот самый Закон Феодализма: нет истинной Аристократии, кроме Земельной. Любопытствующие приглашаются поразмышлять об этом в наши дни. Военная служба, Полиция и Суд, Расширение Церкви, вообще всякое истинное Управление и Руководство – все это было действительно исполняемо Держателями Земли в обмен за их землю. Сколь многое из этого исполняется ими теперь, исполняется кем бы то ни было?

Благие Небеса, «Laissez faire, не делайте ничего, проедайте ваше вознаграждение и спите» – это повсюду страстный, полуразумный крик нашего времени. И они не ограничиваются желанием ничего не делать, они хотят еще издавать Хлебные законы! Мы собираем Пятьдесят два миллиона со всех нас, чтобы иметь Управление или, увы, чтобы убедить себя, что мы его имеем. И «специальный налог на Землю» должен оплатить не все это, но оплатить, как я узнал, одну двадцать четвертую часть всего этого. Наш первый Чартистский Парламент, или Оливер Redivivus118, скажете вы, будет знать, на кого возложить новые налоги Англии! – Увы, налоги! Если вы заставите Держателей Земли оплачивать до последнего шиллинга расходы по Управлению Землей, – что из этого? Земля не может быть управляема одними только наемными Правителями. Нельзя нанять людей, чтобы управлять Землей: не по полномочию, обусловленному Биржевым Контрактом, а по полномочию, небесное происхождение которого сознается в собственном сердце, могут люди управлять Землей. Полномочие Земельной Аристократии священно, в обоих смыслах этого старинного слова. Основание, на котором оно стоит в настоящее время, может вызвать мысли иные, чем о Хлебных законах!

Но поистине «Сияние Божие», как в грубой клятве Вильгельма Завоевателя, сияло в эти старые, грубые, искренние века. Оно все более и более озаряло небесным благородством все отрасли их труда и жизни. Призраки не могли еще тогда разгуливать в одних только Портновских Нарядах. Они были по меньшей мере Призраками «на краю небосклона», начертанными на нем вечным Светом, сияющим изнутри. В высшей степени «практическое» Почитание Героев, бессознательно или полусознательно, было распространено повсюду. Какой-нибудь Монах Самсон, maximum с двумя шиллингами в кармане, мог без баллотировочного ящика быть сделан Вице-Королем, раз увидели, что он того достоин.

Тогда сознавали еще, что разница между хорошим человеком и дурным человеком, – какова она всегда и есть, – неизмерима. Кто осмелился бы в те дни избрать Пандаруса Догдраута119 на какую-нибудь должность, в Карлтонский клуб120, Сенат или вообще куда-нибудь. Тогда сознавали, что Архисатана, и никто другой, имеет право собственности на Пандаруса; лучше было бы не иметь никакого дела с Пандарусом, избегать соседства Пандаруса! Это и до настоящего часа – очевидный факт, хотя в настоящее время, увы, забытый факт! И я думаю, что это были сравнительно благословенные времена в своем роде. «Насилие», «война», «неустройство»; однако что такое война и сама смерть в сравнении с такою постоянной жизнью в смерти и с «миром, миром там, где нет мира»! Если только не может снова возникнуть какое-нибудь Почитание Героев в новой, соответствующей форме, то этот мир не очень-то обещает быть долго обитаемым!

Старый Ансельм, изгнанный Архиепископ Кентерберийский, один из наиболее чистых умом «гениальных людей», отправился, чтобы принести в Рим жалобу на короля Руфуса, – человека с грубыми приемами, в котором «внутренний Свет» сиял весьма тускло. Прекрасно читать, у Монаха Идмера, как народы Материка приветствовали и почитали этого Ансельма, как нигде во Франции народ не почитает теперь Жан-Жака или убийственного Вольтера; как даже Американское население не почитает теперь Шнюспеля, выдающегося Романиста121! С помощью воображения и истинной проницательности они получили самое твердое убеждение, что Благословение Божье почиет на этом Ансельме, – каково также и мое убеждение. Они теснились вокруг него, коленопреклоненные и с горящими сердцами, дабы получить его благословение, услышать его голос, увидеть свет лица его. Мое благословение да будет над ними и над ним!

Но наиболее замечателен был некий нуждающийся, или жадный, Герцог Бургундский, находившийся, будем надеяться, в стесненных обстоятельствах. Он сообразил, что, по всей вероятности, этот Английский Архиепископ, отправляясь в Рим для жалобы, должен был взять с собою некоторый запас денег, чтобы подкупать Кардиналов. Вследствие чего этот Бургундец со своей стороны решился лечь в засаду и ограбить его. «На одном открытом месте в лесу», – в каком-нибудь «лесу», который зеленел и рос восемь веков тому назад в Бургундской земле. Этот свирепый Герцог, со свирепыми вооруженными спутниками, волосатый, дикий, как Русский медведь, бросается на слабого, старого Ансельма, который едет себе на своей маленькой, спокойно идущей лошадке, сопровождаемый только Идмером и другим бедным монахом на лошадках. Он не имел с собою ни одной золотой монеты, кроме небольшого количества денег на дорогу. Закованный в железо Русский медведь выскакивает с молниеносным взглядом; а старик с седой бородой не останавливается. Он едет себе спокойно дальше и смотрит на него своими ясными, старыми, серьезными глазами, со своим почтенным, озабоченным, изборожденным от времени лицом.

Никто и ничто не должно его бояться, и он также никого и ничего сотворенного не боится. Огненные глаза Его Бургундской Светлости встречают этот ясный взор, и он быстро проникает ему в сердце. Он соображает, что, может быть, в этом слабом, бесстрашном, старом Облике есть нечто от Господа Всевышнего. Вероятно, он будет осужден, если тронет его; – что вообще ему лучше этого не делать. Он, этот грубый дикарь, опускается со своего боевого коня на колени. Он обнимает ноги старого Ансельма и также просит его благословения, приказывает своим людям сопровождать его, охранять от нападения разбойников и – под страхом ужасных наказаний! – смотреть, чтобы он был безопасен на своем пути. Per os Dei122, как обыкновенно восклицал Его Величество!

Ссоры Руфуса с Ансельмом, Генриха с Бекетом не лишены назидательности и для нас. В сущности, это были великие ссоры. Ибо если допустить, что Ансельм был полон божественного благословения, он никоим образом не совмещал в себе всех форм божественного благословения. Существовали совершенно иные формы, о которых он даже и не грезил, и Вильгельм Рыжая Борода бессознательно был их представителем и глашатаем. По правде, если бы этот божественный Ансельм, этот божественный Папа Григорий были свободны в своих поступках, то последствия этого были бы весьма замечательны. Наш Западный мир обратился бы в Европейский Тибет с одним Великим Ламой, восседающим в Риме, и нашей единственно почетной обязанностью было бы служить обедни по целым дням и ночам, – что ни малейшим образом не подходило бы для нас. Высшие Силы соизволили иначе.

Это было, как если бы Король Рыжая Борода бессознательно сказал, обращаясь к Ансельму, Бекету и другим: «Ваше Высокопреподобие, ваша Теория Вселенной не может быть оспариваема ни человеком, ни дьяволом. До глубины сердца чувствуем мы, что то божественное, что вы называете Матерью-Церковью, наполняет весь доселе известный мир. И в ней есть, и должно быть, все наше спасение и все наше желание. И тем не менее посмотрите: хотя это еще – невысказанная тайна, тем не менее – мир обширнее, чем кто-нибудь из нас думает, Ваше Высокопреподобие! Посмотрите: есть еще много неизмеримо священного в том, что вы называете Язычеством, Мирским! Вообще я смутно, но очень твердо чувствую, что не могу согласиться с вами. Западный Тибет и постоянное служение обеден, – нет! Я, так сказать, в ожидании; я чреват не знаю чем, но несомненно, чем-то весьма отличным от этого! Я, per os Dei, я ношу в себе Манчестерскую Хлопчатобумажную торговлю, Бирмингемскую торговлю Железом, Американскую Республику, Индийскую Империю, Паровые Машины и Шекспировы Драмы; и я не могу разрешиться, Ваше Высокопреподобие!»