Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Но поистине, если люди и реформаторы ищут «религии», то это подобно тому, как если бы они искали ответа на вопрос: «Что нам делать, по-вашему?» и т. п. Они воображают, что эта религия будет также вроде Моррисоновых пилюль, которые им надо только раз проглотить – и все будет отлично. Раз вы смело проглотили Религию, Моррисоновы пилюли, то перед вами открыты все пути; вы можете заниматься вашими делами, не-делами, гоняться за деньгами, удовольствиями, дилетантствовать, качаться, гримасничать и болтать, подобно Обезьянам Мертвого Моря. Моррисоновы пилюли сделают за вас все, что нужно. Человеческие понятия очень странны!

Брат, я говорю: нет, не было и никогда не будет на всем обширном пространстве Природы никаких Пилюль или Религии подобного рода. Ни один человек не может добыть тебе их; для самих богов это невозможно. Советую тебе отказаться от Моррисона; раз навсегда оставь надежду на Универсальные Пилюли. Ни для тела, души, отдельных лиц, общества такого товара никогда не было сделано. Non extat. В сотворенной Природе его нет, не было, не будет. Лишь в пустой путанице Хаоса и в царстве Бедлама мелькает какая-то тень его, чтобы смущать и смеяться над бедными тамошними обитателями.

Обряды, Литургии, Символы, Иерархии – все это не религия; все это, будь оно мертво, как Одинизм, Фетишизм, вовсе не может убить религии! Одна только Глупость, со сколькими бы она ни была соединена обрядами, убивает религию. Разве это все еще не Мир108?..

Законы Творца, были ли они возвещены в Громе Синая слуху или воображению или каким-нибудь совершенно иным путем, суть Законы Бога. Трансцендентные, вечные, повелительно требующие повиновения ото всех людей. Это, без всякого грома или с каким угодно громом, ты, если в тебе осталась еще какая-нибудь душа, должен знать как истину. Вселенная, говорю я, создана по Закону. Великая Душа Мира справедлива, а не несправедлива109… Все делание на земле есть символически высказанная или исполненная молитва: Да будет на Земле воля Господа, – не воля Дьявола или воля какого-нибудь из слуг Дьявола! У него есть вера, у этого человека: вечная Путеводная звезда, которая сияет на Небе тем ярче, чем темнее становится здесь, на Земле, ночь вокруг него. Ты, если ты этого не знаешь, – что тогда все обряды, литургии, мифологии, пение месс, поворачивание вертящихся калабашей? Они как бы ничто; во многих отношениях они как бы менее чем ничто. Отрешенные от этого знания, даже наполовину от него отрешенные, они способны наполнить человека своего рода ужасом, священной невыразимой жалостью и страхом. Наиболее трагичное, что может видеть человеческое око. Пророку было сказано: «И вот, я покажу тебе еще большие мерзости: там сидят женщины, плачущие по Фаммузе»110. Это было крайнее в видении пророка, – тогда, как и теперь.

Обряды, Литургии, Исповедания, Синайский Гром; я более или менее знаю их историю: их возникновение, развитие, упадок и конец. Может ли гром со всех тридцати двух азимутов, повторяемый ежедневно в течение сотен лет, сделать Законы Бога для меня наиболее божественными? Брат, – нет. Может быть, я уже сделался теперь мужем и не нуждаюсь более в громе и ужасе! Может быть, я выше того, чтобы пугаться; может быть, не Страх, а уже одно только Благоговение руководит теперь мною! – Откровение, Вдохновение? Да; а твоя собственная, Богом созданная Душа, – разве ты не называешь ее «откровением»? Кто создал Тебя? Откуда Ты пришел? Голос Вечности, если ты не кощунствуешь или если ты не несчастный задушенный немой, – говорит этим твоим языком! Ты – самое последнее Порождение Природы; «Вдохновение Всемогущего» – вот что дает тебе понимание! Брат мой, брат мой!

Под мрачным Атеизмом, Маммонизмом, Джо-Мантоновским Дилетантизмом, с соответствующими им Ханжеством и Идолизмом, – под всяким грязным мусором, который наполняет и почти подавляет человеческую душу, – вот где теперь религия. Вот где ее Законы, написанные если не на каменных скрижалях, то на Лазури Бесконечности, в глубине сердца Божьего Творения, верные, как Жизнь, верные, как Смерть! Я говорю: эти Законы существуют, и ты не должен ослушиваться их. Для тебя было бы лучше, если бы ты их не ослушивался. Лучше сто смертей, чем это. И к тому же за ослушание – страшные «кары», если ты еще нуждаешься в «карах». Наблюдал ли ты, о бумажный Политик, то огненное, адское явление, которое люди называют Французской Революцией? Мчащееся непредусмотренным, непрошеным, сквозь твои пустые Области Протоколов; видное издали, в блеске, но не Небесном? Десять столетий будут видеть его. Тогда были в Медоне Кожевни для человеческой кожи. И Ад, самый подлинный Ад, получил на время власть над Божьей Землею. Это самое жестокое Знамение, которое когда-либо поднималось в сотворенном Мире за последние десять столетий. Преклонимся пред ним с сердцем, пораженным ужасом и раскаянием, как пред новым гласом Бога, хотя и гневного. Да будет благословен Божий глас, ибо он истинен, и Ложь должна исчезнуть перед ним! Если бы не это сверхприродное, почти адское Знамение, – никто бы и не знал, что делать с этим злосчастным миром в наши дни. Эта достойнейшая жалости, подавленная шарлатанством, а теперь подавленная голодом поверженная Презренность и Flebile Ludibrium111 Входящих и Исходящих, Вращающихся Калабашей, Бастилии по Закону о бедных, – кто бы мог думать, что им предназначено продолжать свое существование?

Сколько кар, брат мой! И та кара, которая заключает в себе все другие: Вечная Смерть для твоей несчастной Души, если ты уже не обращаешь внимания на другие. Вечная Смерть, говорю я, во многих смыслах, древних и новых, удовольствуемся здесь только одним из них. Вечная невозможность для тебя быть чем-нибудь иным, кроме как Химерой и быстро исчезающим, обманчивым Призраком в Божьем Творении; исчезающим быстро, чтобы никогда уже снова не появляться; зачем ему снова появляться? Тебе представлялась одна возможность, тебе никогда не представится другой. Бесконечные века будут мчаться, и ни одного тебе не будет вновь дано. Даже самая безумная, членораздельно говорящая душа, ныне существующая, не должна ли и она сказать себе: «Целую Вечность ждала я, чтобы родиться, и вот теперь целая Вечность ожидает, чтобы видеть, что я сделаю, родившись!» Это не Теология, это Арифметика. И ты понимаешь это лишь наполовину, лишь наполовину веришь в это? Увы, на берегах Мертвого Моря, по Субботам, разыгрывается Трагедия!

Но оставим «Религию». О ней, говоря по правде, гораздо выгоднее, в наши неописуемые дни, хранить молчание. Тебе не нужна «Новая Религия», и непохоже, чтобы ты мог ее себе добыть. У тебя «религии» уже сейчас больше, чем ты прилагаешь ее к делу. Ты уже сейчас знаешь десять предписанных тебе обязанностей, видишь в уме своем десять вещей, которые должны были бы быть сделаны, против одной, которую ты делаешь. Сделай одну из них; это само собой покажет тебе десять других, которые могут и должны быть сделаны. «Но моя будущая судьба?» Да, в самом деле, твоя будущая судьба! Твоя будущая судьба, в то время как ты делаешь ее главным вопросом, представляется мне в высшей степени подлежащей вопросу. Я не думаю, чтобы она могла быть хороша.

Северный Один незапамятные века тому назад, хотя он и был жалким Язычником, на рассвете Времен, не учил ли он нас, что для Трусов нет и не может быть хорошей судьбы; для них не может быть никакого убежища, кроме как внизу, с Хелью, в бездне Ночи! Трусы, Холопы – те, кто жаждет Удовольствий, дрожит перед Страданием. Для этого мира и для будущего Трусы – род творений, созданных, чтобы «быть заключенными под стражу»; они ни на что другое не годны, ни на что другое не могут надеяться. Больший, чем Один, был здесь; больший, чем Один, учил нас – не большей трусости, я надеюсь! Брат мой, ты должен молить о душе; бороться с энергией не на жизнь, а на смерть, чтобы снова приобрести душу! Знай, что «религия» не Моррисоновы пилюли, извне получаемые, но пробуждение твоего собственного «я» изнутри. И прежде всего избавь меня от твоих «религий» и «новых религий» раз навсегда112! Я устал от этого больного карканья по религии Моррисоновых пилюль, по любой и каждой такой религии. Мне такой не нужно, и я знаю, что все подобные ей невозможны. Воскрешение старых литургий, уже умерших; еще более создание новых литургий, которые никогда не будут живы: как безнадежно! Столпничество, отшельнический фанатизм и факиризм; спазматическая, беспокойная рисовка и узкая, судорожная, болезненная, хотя всегда и благородная борьба – все это для меня нежелательные вещи. Все это мир некогда проделал, – когда его борода еще не отросла, как теперь!