Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы. - Томас Рид

Но он был бы неправ. Преданный слуга вовсе не собирался предоставить своего хозяина его судьбе. Наоборот, он снова пытался спасти Мориса Джеральда от неминуемой смерти. Он знал, что один ничего не сможет сделать. Все надежды он возлагал на Зеба Стумпа и потому решил вызвать его как можно скорее уже известным нам способом, который оказался таким удачным.

Выбравшись из толпы, Фелим тихонько скользнул в лес и, прячась за деревьями, стал пробираться к месту, где паслась старая кобыла.

Вдоль всей опушки леса к деревьям были привязаны верховые лошади. Они загораживали Фелима, и ему удалось добраться до кобылы незамеченным.

Но здесь он обнаружил, что не захватил с собой необходимых приспособлений. Он выронил ветку кактуса, когда его схватили, и она так и валялась под ногами толпы. Отправиться за ней было бы слишком рискованно. У него не было ни ножа, ни другого орудия, чтобы срезать еще одну ветку кактуса.

Он остановился в печальном раздумье, не зная, что предпринять. Но только на мгновение: времени терять быдо нельзя. Каждая минута промедления могла стать роковой для его хозяина. Его надо было спасти во что бы то ни стало. С этой мыслью Фелим бросился к кактусу и голыми руками отломил одну из его колючих ветвей.

Его пальцы были изодраны в кровь. Но можно ли было обращать внимание на такие пустяки, когда дело шло о жизни его молочного брата! Ирландец помчался к кобыле и, рискуя, что она его лягнет, сунул ей под хвост орудие пытки.

К этому времени петля была уже надета на шею мустангера и тщательно проверена; другой конец веревки, переброшенный через сук смоковницы, держали добровольные палачи, у которых, казалось, руки чесались скорее дернуть ее. В их взглядах и позах чувствовалась жестокая решимость. Они ждали только команды.

Собственно, никто не имел права отдать такую команду. Из-за этого-то и произошла задержка. Никто не хотел брать на себя ответственность за роковой сигнал. Хотя все они считали осужденного преступником и верили, что он убийца, но взять на себя обязанности шерифа никто не решался. Даже Колхаун отступил.

Это происходило не из-за недостатка злой воли – в этом нельзя было упрекнуть ни отставного капитана, ни многих из присутствующих. Задержка объяснялась отсутствием соответствующего исполнителя. Это было лишь затишье во время грозы – затишье перед новым сильным ударом грома.

Воцарилась гробовая тишина. Все знали, что они перед лицом смерти – смерти в ее самой ужасной и отвратительной личине. Большинство чувствовали себя причастными к ней, и никто не сомневался, что она близка.

Они стояли молча и неподвижно, ожидая развязки.

Но, вместо того чтобы увидеть, как Морис Джеральд повиснет на суку, они стали свидетелями совсем другого зрелища; оно было настолько нелепым, что нарушило мрачную торжественность минуты и задержало казнь.

Старая кобыла – все знали, что она принадлежит Зебу Стумпу, – вдруг словно взбесилась. Она начала плясать по траве, высоко подбрасывая задние ноги и оглашая поляну неистовым ржанием. Стоявшая рядом сотня лошадей вторила ей, подражая ее бешеной пляске.

Сцена веред хижиной изменилась как будто по мановению волшебной палочки. Не только казнь мустангера была приостановлена, но им вообще на время перестали интересоваться.

Однако в происшедшей перемене не было ничего комичного. Наоборот, на всех лицах отразилась тревога, раздались испуганные крики.

«Регулярники» бросились кто к оружию, кто к лошадям.

– Индейцы!

Это восклицание было у всех на устах, хотя его нельзя было расслышать из-за шума. Только нападение команчей могло вызвать такое смятение.

Некоторое время люди с криками метались из стороны в сторону по поляне или стояли молча с испуганными лицами. Многие, отвязав своих лошадей, укрылись за ними от индейских стрел.

Только немногим из присутствующих приходилось попадать в подобные переделки; большинство же, неискушенные в таких делах, были охвачены ужасом.

Смятение длилось до тех пор, пока все лошади не попали в руки к хозяевам и не успокоились. Только одна продолжала ржать – старая кобыла, которая начала концерт. Тогда и обнаружили настоящую причину тревоги, а кроме того, заметили, что Фелим исчез.

Он предусмотрительно спрятался в кустах, и это его спасло.

Человек двадцать с возмущением схватились за ружья и прицелились в виновницу переполоха. Но, раньше чем они успели спустить курки, кто-то из стоявших поблизости набросил лассо на шею лошади и заставил ее замолчать.

*                       *                          *                          * 

Спокойствие восстанавливается, и все возвращаются туда, где лежит осужденный. Толпа по-прежнему озлоблена. Нелепое происшествие не показалось им смешным – совсем наоборот.

Некоторые стыдятся малодушия, проявленного ими во время ложной тревоги. Другие недовольны тем, что были прерваны мрачные приготовления.

Они возобновляются, раздаются ругательства и гневные возгласы.

Жаждущая мести толпа смыкается вокруг осужденного -актеры страшной трагедии опять заняли свои места.

Снова добровольные палачи берутся за веревку, опять у каждого из присутствующих мелькает одна и та же мысль:

«Скоро Морис Джеральд расстанется с жизнью!»

О счастье! Ужасная церемония снова прервана. Как не похожа на смерть светлая стройная фигура, вырвавшаяся из-под тени деревьев на яркий солнечный свет.

Женщина! Прелестная женщина!

Это только мелькнувшая мысль; никто не решается заговорить. Все по-прежнему стоят неподвижно, но выражение их лиц как-то странно изменилось. Даже самые грубые считаются с присутствием этой незваной гостьи. Они смущены и словно чувствуют себя виноватыми.

Она пробегает сквозь толпу молча, не глядя ни на кого, и наклоняется над осужденным, все еще распростертым на траве.

Быстрым движением она хватает лассо обеими руками и вырывает его у растерявшихся палачей.

– Техасцы! Трусы! – кричит она, глядя на толпу.– Позор!

Все словно съеживаются от ее гневного упрека.

– И это, по-вашему, суд? Обвиняемый осужден без защитника, не получив возможности сказать ни одного слова в свое оправдание. И это вы называете правосудием! Техасским правосудием! Вы не люди, а звери! Убийцы!

– Что это значит? – негодует Пойндекстер. Он бросается вперед и хватает дочь за руку.– Ты лишилась рассудка, Лу! Как ты попала сюда? Разве я не приказал тебе ехать домой? Уезжай, сию же минуту уезжай! И не вмешивайся в то, что тебя не касается!

– Отец, это меня касается!