Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

мне, как волк к спящему ягненку. Я лежала на золоченой кровати, освещенная луной, и сквозь паутинку распущенных волос наблюдала за ним; рука моя покоилась на кинжале, пристегнутом к поясу. Вот ночной гость приблизился и склонился надо мной, тяжело дыша и пожирая глазами мою красоту. Продолжая притворяться спящей, я пристально следила за ним, в то время как мои пальцы сомкнулись вокруг рукояти кинжала. Теннес потянул завязки своего плаща, расстегнув капюшон и явив свою крючконосую физиономию, — по-видимому, сквозняк, которого я не ощущала, скинул плащ с его плеч. Царь нагнулся, словно в попытке поднять его, и, видимо, лицом к лицу встретился... я не знаю с кем или чем. Быть может, это была невидимая мне богиня. Быть может, некий образ его приближающейся смерти. Наверняка сказать не могу. По крайней мере, бегающие глаза Теннеса вдруг ввалились настолько, что, казалось, исчезли под кустистыми бровями, а жирные щеки его вдруг побелели, будто истекли кровью от смертельной раны. С его толстых губ с шипением вырвались восклицания:

— О ужас! Ужас! Она и вправду богиня — боги и призраки защищают ее! О ужас! Смерть витает в воздухе!

Сказав это, Теннес нетвердой походкой вышел из комнаты, волоча за собой плащ, и я, сознавая, что мне больше нечего бояться, обратила слова благодарности к хранившим меня духам и сладко заснула. Страшившая меня опасность подошла очень близко, но благополучно миновала... чтобы больше никогда не возвратиться.

Глава IX.

ДАГОН ПРИНИМАЕТ ЖЕРТВУ

Над Сидоном взошло солнце и развеяло ночные страхи. Я тоже поднялась, и рабыни отвели меня умываться. Затем они же одели меня в кипрские шелка, поверх которых я накинула новое покрывало, отороченное тирским пурпуром. Мало того, они принесли мне подарки от царя: бесценные жемчуга, рубины и сапфиры, оправленные в золото. Драгоценности я отложила в сторону — их я не носила. Затем меня провели в другую комнату, где усадили за стол, и беспрестанно кланяющиеся девушки накормили меня такой же изысканной пищей, как и вчера. Едва я закончила завтрак — свежая, только что выловленная в море рыба, фрукты и ледяная вода из хрустального кубка, — как вошел евнух и доложил, что царь Теннес настоятельно просит у меня аудиенции.

— Пусть войдет, — кивнула я.

И вот Теннес передо мной: сделав приветственный жест, он с наигранной беспечностью поинтересовался, хорошо ли я отдохнула.

— Да, великий царь, — ответила я. — Недурно. Ничто не беспокоило меня, разве только сон... такой яркий, ну почти как наяву. Привиделось мне, что из темноты ада вышел Сет, бог Зла, в облике человека, чье лицо разглядеть я не смогла, и этот демон вот-вот схватит меня и утащит к себе в пропасть. Я страшно перепугалась, и, пока лежала, словно сетью, опутанная страхом, явилась мне богиня Исида и сказала: «Где же твоя вера, дочь моя? Ведь я спасла тебя на корабле, вверив тебе жизни всех людей на борту. Так неужто мне не по силам спасти тебя и сейчас и защищать всегда? Не тронут тебя ни демоны, ни мужчины; не заденут тебя мечи и не обожжет огонь, а если кто поднимет на тебя руку, я дам тебе силу обрушить на них месть мою и швырнуть их в пасть Пожирателя, который, дожидаясь злоумышленников, вечно бдит в черной пропасти смерти». Затем Вселенская Мать повернулась к тому демону в человечьем обличье и, проведя рукой перед его глазами, послала ему некие видения, какие — не знаю. Лишь поняла я, что они заставили его громко взвыть от ужаса и отшатнуться от меня. Подобно мерзкому стервятнику, пронзенному стрелой, нечестивец стал падать, кружась, все ниже и ниже, в бездонную бездну. Скверным был сей сон, царь Теннес, но все же милостивым, потому что он поведал мне: что бы ни случилось и где бы я ни оказалась, я навсегда останусь под защитой благословенных объятий Исиды.

— Сон и вправду скверный, — хрипло проговорил он, покусывая губы, чтобы подавить дрожь в голосе. — Но ведь все закончилось хорошо. Да и стоит ли верить снам?

— Да, конец и впрямь очень хорош, о царь... для меня. Что же до снов, то я немало упражнялась в их толковании, к чему имею немалые способности, а потому считаю, что по большей части они — предвестники истины. Я прекрасно знаю, что никто не причинит мне вреда в твоем дворце, в котором, придет день, я стану хозяйкой, как и в твоем городе, где сейчас всего лишь гостья. Однако нынче ночью Небеса действительно защитили меня от некоего демона, весьма злобного и опасного.

— Ну что же, не стану спорить! Хотя мне самому про такое и неведомо, поскольку я имею дело с земными существами, а не с теми, которые обитают на небесах. Но я, госпожа, пришел сообщить тебе, что нынче день великого жертвоприношения на Священной площади и из этих окон ты сможешь наблюдать за его ходом. Жертва умилостивит наших богов, чтобы они даровали нам победу в войне против персов.

— Вот как? Но где же в таком случае дары? Что-то не вижу я ни коров, ни овец, ни горлиц — их приносят в жертву в Риме и Иерусалиме; нет даже цветов и фруктов, которые в Египте возлагают на более скромные алтари.

— Нет, госпожа, мы здесь делаем гораздо более ценные приношения, расплачиваясь десятиной своей собственной крови. Да, Молох требует плоды тел наших, забирая их в свой очищающий огонь, с тем чтобы непорочное дыхание жертв поднималось сладким ароматом к ноздрям поглощающих его богов, которые охраняют нас.

— Уж, случайно, не детей ли ты имеешь в виду, царь?

— Да, госпожа, детей, много детей будет нынче принесено в жертву, и одним из них станет мой мальчик, сын царицы Билтис. Желанный ребенок, однако мне не жаль отдать его богу, если это принесет пользу моему народу.

— И Билтис тоже не жалко сына, царь?

— Не знаю, — мрачно бросил он. — Моя жена происходит из царского дома Израиля; она сейчас в отъезде, отправилась навестить родню... Поэтому не знаю... В любом случае, когда Билтис вернется, мальчик уже присоединится к богам и, если вдруг ей вздумается поднять шум, будет уже слишком поздно.

Меня, Айшу, сковал холод ужаса, и сердце мое больно сжалось.

— Царь Теннес, — взмолилась я, — подумай о горе несчастной матери и, прошу тебя, спаси этого ребенка.

—