Собрание сочинений. Том 9. Снеговик. Нанон - Жорж Санд

революции, доколе человеческими действиями управляет закон возмездия. Моисей сказал: «Око за око и зуб за зуб», а Христос поучал: «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую, а руки воздень к кресту». Пожалуй, следует изобрести третье речение, дабы примирить меж собой первое и второе. Творить месть — значит чинить зло; покорствовать — значит мирволить ему. Нужно найти способ исправлять людей, не прибегая к наказанию, и пускать в ход оружие, которое не наносит ран. Ты улыбаешься? Так вот, Нанетта, такое оружие найдено, теперь следует лишь уразуметь, как им пользоваться: это свобода высказываний, просветляющая умы, это сила убежденности, посрамляющая братоубийственные замыслы, это мудрость и справедливость, живущие в глубине человеческого сердца; разумное воспитание развивает эти качества, невежество и фанатизм их губят. Итак, наша задача — искать правильные пути и поддерживать надежду на лучшее будущее. Нынче мы располагаем лишь варварскими методами и охотно даем им ход. Правда, от этого революция сама по себе не делается хуже, поскольку ставит своей целью превратить Францию в царство справедливости, и, возможно, Робеспьер, Кутон и Сен-Жюст после стольких кровавых жертв по-прежнему мечтают о братском мире между французами. На сей счет они ошибаются, потому что грязными руками не освящают алтарь, и их методы будут преданы проклятию, ибо их восторженные последователи усвоят лишь их свирепость и никогда не проникнутся их патриотическими чувствами. Но им не удастся склонить на свою сторону большинство французов, так как желание жить в мире и оказывать взаимную помощь неистребимо в народе. Он скорее лишится свободы, чем поступится милосердием, которое именует миролюбием. Нынче якобинцы всесильны, и ты видела, какие дурацкие почести воздают они божеству, которое сами выдумали; но, поверь, их так называемое религиозное обновление недолговечно. Я абсолютно убежден, что другие партии вот-вот сокрушат могущество этих людей, а народ, охваченный ужасом перед жестокостью якобинцев и свирепостью их приспешников, скоро будет радостно приветствовать их низвержение. Кровавая месть настигнет якобинцев, и вершить ее будут во имя все того же человечества. Да, приор был тысячу раз прав, говоря, что зло порождает зло. Но настанет время, когда люди снова захотят, чтобы воцарились мир и согласие, и все безумные софизмы они принесут в жертву голосу природы. Быть может, Робеспьер в эту минуту добивается казни Дантона и тем самым губит дело своей жизни. Но попомни мои слова: года не пройдет, и на гильотину поведут самого Робеспьера. Мы вынуждены ждать, ну что ж, мы подождем! Только бы он не погубил Республику! Но если такое произойдет, мы не станем удивляться. Чтобы она возродилась, ей прежде всего надо будет стать человеколюбивой и добиться того, чтобы всякое кровопролитие в глазах людей стало бы преступлением.

Когда я спросила Эмильена, как это ему, такому молодому и последнее время постоянно занятому работами в поле, удалось так глубоко постичь суть происходящих событий, которые он и видел-то краем глаза, Эмильен ответил:

— Дни, проведенные в тюрьме, обернулись для меня годами. Поначалу мне казалось, что я так и умру в полном неведении, и я покорился судьбе, как человек на крыше, знающий, что неизбежно с нее сорвется. Но когда я остался наедине с тем несчастным священником, чье имя мне, да и никому другому, неизвестно и которого даже гильотинировали анонимно, беседы с ним быстро просветили мой ум. Мы с ним по-разному оценивали события, но он был такой спокойный, учтивый, образованный и достойный человек, что мне удалось постичь всю глубину его мыслей, а заодно понять самого себя, не разрушая той нежной дружбы, которую мы питали друг к другу.

Будучи роялистом и католиком, он красноречиво убеждал меня в правоте своей веры, мы с ним говорили об очень серьезных материях, говорили честно и чистосердечно, и споры эти принесли мне огромную пользу. Поскольку ему были чужды наивные, пристрастные или предвзятые суждения, которые стоило бы оспаривать, он помог мне разобраться в собственной душе. Я обрел идеи, которые почитаю истинными, и они, словно маяк, светили мне сквозь мрак, окутавший нас обоих. Я стал так же спокоен, как этот священник, ни на кого не сетовал, ничему не удивлялся и ни на что не надеялся. Ощущал себя чем-то вроде высохшего листика в лесу, охваченном огромным пожаром. И вновь обрел любовь к самому себе, лишь когда увидел тебя в чердачном оконце и узнал свою Нанетту по ее песенке. Тут я вспомнил, что был некогда счастлив, что любил жизнь, и украдкой оплакал наше прекрасное прошлое, а заодно и будущее, о котором мы с тобой столько мечтали.

— И. о котором нам больше мечтать не стоит? Так?

— О нем я мечтаю всегда, дитя мое. Когда я выполню свой долг перед отечеством (солдат должен верить, что вернется с войны живым и невредимым), я больше с тобой не расстанусь.

— Никогда?

— Да, никогда, потому что ты для меня все, и в мое отсутствие я препоручу тебя самой себе.

— Что это значит?

— Это значит, что какие бы бури ни пронеслись над тобой без меня, ты должна остаться мужественной, здоровой, верной и жизнерадостной, дабы по возвращении я нашел бы тебя такой, какой оставил. Ты сама виновата, Нанон! Ты меня избаловала, и теперь мне без тебя не обойтись, ты научила меня быть счастливым, а это великое дело. Я был сызмальства приучен думать, что жизнь существует не для меня, что я ничего в этом мире не значу, не смею ни мечтать, ни надеяться, и, сама знаешь, я покорно исполнял предписанное. Но твои маленькие отповеди, короткие, умные рассуждения, живая любознательность, трудолюбие, простые и ясные желания, твоя безграничная, беспримерная преданность — все это возродило меня к жизни, я словно очнулся от тягостного и постыдного сна. Даже в мелочах ты пробудила во мне инстинкты, которые свойственны здоровому человеку, научила ухаживать за телом и лелеять душу. Прежде я бездумно существовал, даже ел урывками, как собачонка, мысли посещали меня редко, учился я от случая к случаю. Беспорядок и грязь в монастыре были мне безразличны. К себе-то я относился строго, но скорее по лености ума, нежели по добродетели. Ты объяснила мне, как важен во всем порядок, что значат размеренность и последовательность в суждениях. От тебя я узнал, что любое начинание следует доводить до конца и что приступать к делу можно только тогда, когда намерен его завершить. Я понял: то, что единожды полюбил, нужно любить всю жизнь. Даже наше теперешнее существование, по воле обстоятельств дикарское и трудное, ты превратила в приятные семейные будни, добилась